баннер by Taly.A
Доступ к текстам, размещенным на нашем сообществе, открыт только для совершеннолетних!
Внимание!
вторник, 14 июня 2016
Дорогие все!
Мы планируем удалить это сообщество в ближайшее время. Если есть желающие его забрать - мы отдадим админские права. Если нет - оно будет удалено.
Мы планируем удалить это сообщество в ближайшее время. Если есть желающие его забрать - мы отдадим админские права. Если нет - оно будет удалено.
@темы: Организационное
вторник, 03 ноября 2015
Дорогие участники и читатели сообщества!
В связи с тем, что у оргов нет возможности присматривать за данным сообществом, мы готовы отдать его в хорошие руки с условием, что новые владельцы будут его любить и ухаживать за ним. Периодически кормить новыми фестами и мероприятиями. Если у кого-то есть желание забрать эту площадку и использовать на благо мультифандома, мы с радостью отдадим все ключи и пароли.
Пишите в умыл.
В связи с тем, что у оргов нет возможности присматривать за данным сообществом, мы готовы отдать его в хорошие руки с условием, что новые владельцы будут его любить и ухаживать за ним. Периодически кормить новыми фестами и мероприятиями. Если у кого-то есть желание забрать эту площадку и использовать на благо мультифандома, мы с радостью отдадим все ключи и пароли.
Пишите в умыл.
@темы: Организационное
пятница, 30 октября 2015
Дорогие участники и читатели феста!
Вот и подошел к концу наш маленький кинковый мультифандомный праздник. Большое спасибо всем авторам и переводчикам, принявшим участие в фесте! Спасибо читателям, которые оставляли комментарии, поддерживали участников и, конечно, голосовали.
Организаторы искренне считают, что все работы замечательные. Ну а по результатам голосования, ваши впечатления о кинках распределились так:
Первая номинация - "Самый горячий кинк":
1. 7 голосов за "Кресло"
2. 6 голосов за "Без прелюдий"
3. 4 голосов за "Сон разума"
4. 3 голосов за "Бемби"
5. 1 голосов за "Импровизация"
6. 1 голосов за "В погоне за демоном"
7. 1 голосов за "Глоток свободы"
Вторая номинация - "Кинк, наиболее удачно вписанный в сюжет":
1. 5 голосов за "Бемби"
2. 4 голосов за "Кресло"
3. 3 голосов за "В погоне за демоном"
4. 2 голосов за "Монстры Лидии Мартин"
5. 2 голосов за "Сон разума"
6. 2 голосов за Switch it up
7. 2 голосов за "Глоток свободы"
8. 1 голосов за "Привет из прошлого"
9. 1 голосов за "Пашка"
Поздравляем всех! И пусть кинки пребудут с нами. Больше кинков богу кинков!
Вот и подошел к концу наш маленький кинковый мультифандомный праздник. Большое спасибо всем авторам и переводчикам, принявшим участие в фесте! Спасибо читателям, которые оставляли комментарии, поддерживали участников и, конечно, голосовали.
Организаторы искренне считают, что все работы замечательные. Ну а по результатам голосования, ваши впечатления о кинках распределились так:
Первая номинация - "Самый горячий кинк":
1. 7 голосов за "Кресло"
2. 6 голосов за "Без прелюдий"
3. 4 голосов за "Сон разума"
4. 3 голосов за "Бемби"
5. 1 голосов за "Импровизация"
6. 1 голосов за "В погоне за демоном"
7. 1 голосов за "Глоток свободы"
Вторая номинация - "Кинк, наиболее удачно вписанный в сюжет":
1. 5 голосов за "Бемби"
2. 4 голосов за "Кресло"
3. 3 голосов за "В погоне за демоном"
4. 2 голосов за "Монстры Лидии Мартин"
5. 2 голосов за "Сон разума"
6. 2 голосов за Switch it up
7. 2 голосов за "Глоток свободы"
8. 1 голосов за "Привет из прошлого"
9. 1 голосов за "Пашка"
Поздравляем всех! И пусть кинки пребудут с нами. Больше кинков богу кинков!
@темы: Организационное
вторник, 27 октября 2015
Дорогие наши читатели!
Раз уж договаривались, то фест завершаем голосованием. Хотя мы обе считаем, что победили все))
Голосование пройдет по двум номинациям:
1. Самый горячий кинк
2. Кинк, наиболее удачно вписанный в сюжет
И продлится три дня - с 26.10 по 29.10, до 23.00 чтобы все, кто еще не успел, смогли полностью охватить выложенные работы.
Поскольку в профессиональном ценительстве никто признаться не поспешил, то предлагаем поделиться в комментариях личным имшистым ИМХО
Примерно так:
Мне понравилось
1. Название фика
2. Название фика
Для удобства перечисляем работы в порядке выкладки:
читать дальшеКресло (АНКЛ)
Привет из прошлого (Менталист)
Глоток свободы (Дженсен Эклз/Холланд Роден)
Импровизация (Бедная Настя)
Switch it up (Teenwolf)
В погоне за демоном (Teenwolf)
Сон разума (J2)
Бемби (ориджинал, русреал)
Монстры Лидии Мартин (Teenwolf)
Белый шум (Шерлок ВВС)
Без прелюдий (J2)
Пашка (ориджинал)
Раз уж договаривались, то фест завершаем голосованием. Хотя мы обе считаем, что победили все))
Голосование пройдет по двум номинациям:
1. Самый горячий кинк
2. Кинк, наиболее удачно вписанный в сюжет
И продлится три дня - с 26.10 по 29.10, до 23.00 чтобы все, кто еще не успел, смогли полностью охватить выложенные работы.
Поскольку в профессиональном ценительстве никто признаться не поспешил, то предлагаем поделиться в комментариях личным имшистым ИМХО
Примерно так:
Мне понравилось
1. Название фика
2. Название фика
Для удобства перечисляем работы в порядке выкладки:
читать дальшеКресло (АНКЛ)
Привет из прошлого (Менталист)
Глоток свободы (Дженсен Эклз/Холланд Роден)
Импровизация (Бедная Настя)
Switch it up (Teenwolf)
В погоне за демоном (Teenwolf)
Сон разума (J2)
Бемби (ориджинал, русреал)
Монстры Лидии Мартин (Teenwolf)
Белый шум (Шерлок ВВС)
Без прелюдий (J2)
Пашка (ориджинал)
@темы: Организационное
понедельник, 26 октября 2015
Название: Пашка
Автор: Алеон
Фандом: Ориджинал
Пейринг: Талгат/Паша
Рейтин: NC-17
Размер: Мини, 2225 слов
Саммари: Противоположности притягиваются, через страх, себя можно изменить, на неизведанное можно решиться.
Отказ от прав: написано для Мульти кинк феста
Предупреждения: совсем немного мата, местами графично, вуайеризм, римминг
читать дальшеКогда он дошел до заброшенного хутора, сумерки сиреневой пеленой проступали над медленно остывающей землей. Из-под шелестящих крон старого сада наверняка тянуло прохладой, как и от высокой, по пояс травы. Но этого совсем не ощущалось. Наоборот, в висках ломило всё сильнее, а дыхание жгло горло сухим жаром неумолимо повышающейся температуры. Казалось, рюкзак весит целую тонну. Пашка давным-давно снял бы его с плеч, если бы мог вспомнить о его существовании. Беспамятство кружило рядом, подступая всё ближе. Только инстинкты сродни животным, заставляли его продолжать двигаться в поисках укрытия. Сил хватило лишь до порога маленького сруба, почти по окна, вросшего в землю. Пашка, крепко вцепившись руками в косяки, попытался затащиться себя в темнеющий проем двери, но запнулся об высокий порог и полетел вниз, в душный, беспросветный мрак, уже не в состоянии заметить крепких рук подхвативших его.
В себя Паша пришел, когда за крошечным оконцем солнце уверенно растворяло чернильный мрак ночи. Он лежал в том самом срубе, на широкой деревянной лавке у окна, под низким сводом давно небеленого потолка. По обнаженной коже мягко скользила мокрая ткань, резко отдающая укусом. Её держали сильные длинные пальцы красиво вылепленной ладони. В движении на руке проступал изумительной выразительности рельеф мышц. Эту красоту Пашка, сын искусствоведа и художника, выросший в окружении многочисленных альбомов, каталогов и репродукций, заметил бы даже в куда более бессознательном состоянии. Его обхаживал мужик. На первый взгляд – слегка за тридцать, со строгой складкой между чуть нахмуренных бровей и плотно сжатыми губами. Пристальный взгляд серых глаз скользил по телу следом за тряпкой. Странные глаза. Больше всего они смахивали на наглухо закрытые бойницы. В них не выражалось ничего – ни интереса, ни любопытства, ни тягости от неожиданно свалившейся на голову обузы. Под левым глазом тонкий шрам подчеркивал рысий разрез глаз. Отросшие как попало, волосы гармонично сочетались с короткой щетиной небрежно выскобленных щек.
Расслабленные горячкой мозги напрочь отказывались паниковать от близкого присутствия другого, не шибко одетого мужика. Работая в аварийном режиме минимального напряга, они сухо констатировали наличие длинной шеи, широкого разворота плеч, ладно скроенного торса.
Заметив взгляд Паши, мужик отложил тряпку в сторону, встал и молча отошел к темнеющей в углу печке. Откуда вернулся спустя минуту и так же молча протянул ему жестяную кружку. Паша попытался приподняться на локтях, но обессиленно рухнул назад, больно ударившись затылком. На голову неожиданно опустилась широкая ладонь, легонько погладила пару раз, чуть взъерошила волосы и мягко скользнула под ушибленный затылок, осторожно приподнимая голову. Рта коснулся край кружки. Почувствовав влагу, Паша разлепил запекшиеся губы и жадно припал к кружке, переведя дух, только допив всё до капли. Во рту остался вкус горечи и трав. Он бы опять рухнул на твёрдую лавку, потратив остатки сил на питье, но мужик снова помог - осторожно уложил, придерживая под голову и за плечи. В доме по-прежнему царила тишина. Хозяин явно не страдал болтливостью. Уже уплывая в сон, Паша почувствовал, как его укрывают, тщательно и аккуратно. Он не смог промолчать и едва слышно выдохнул:
- Спасибо.
Руки чуть уловимо дрогнули. Закончив укрывать ещё бережнее и осторожнее, чем до того, мужик ушел.
Пашка просыпался ещё раз, глубокой ночью. На окне стояла свеча, закрепленная в расколотой бутылке, в компании кружки с настоем. Под лавкой обнаружился старый, облезлый ночной горшок, накрытый крышкой. Пашка питьем воспользовался, горшком – нет.
Когда он проснулся снова, солнце стояло высоко в небе. Чувствовал себя неплохо, - как для недавней лихорадки,- выспавшимся и отдохнувшим. Осторожно встав на ноги, Паша внимательно прислушался к себе, но не обнаружил никаких порывов снова грохнуться в обморок. На дальнем краю лавки лежала сваленная в кучу одежда. Лишний раз напрягаться не хотелось, как и одевать пыльную одежду на покрытое липким потом тело. Вытащив из вороха вещей шорты, пару дней назад бывших джинсами, он натянул их на голую задницу и потопал наружу, искать удовлетворения хотя бы части своих базовых потребностей. Окрестности оказались ожидаемо пустынны. Только из-за дома раздавался невнятный шум. Отлив в ближайшие кусты, Паша пошел на шум, справедливо рассудив, что в этих краях, кроме как давешнему мужику, шуметь больше некому. Поспешность этого решения Пашка осознал, как только повернул за угол.
Там, в тени разлапистого дерева, под импровизированным душем плескался его заботливый хозяин, открытый всем ветрам и нескромным взглядам. Вот уж перед кем меркли всемирно знаменитые скульптуры и полотна. Из подвешенного перевернутого бутля тонкой струей лилась вода, каждой каплей облизывая высокое, поджарое тело. Крепкие, мускулистые руки медленно, почти лениво, елозили по коже мочалкой. Грация и плавность движений гипнотизировали. Расслабленно покачиваясь, мужик подставлял под воду то спину, то грудь, отчего та покрывала блестящей плёнкой все впадинки и выпуклости, беспощадно проявляя всю его животную притягательность. Паша и хотел бы уйти, пока нос набок не своротили, но не мог. Ни рукой, ни ногой пошевелить не мог. Только и мог, что глазами вести следом за мочалкой.
Прежде ему не доводилось ловить себя на столь остром интересе к другому мужчине. Он был общительный парнем, без комплексов и особых заморочек. Легко заводил знакомства. Совал свой любопытный нос всюду, если только это ему было интересно. Был легок на подъем. Но никогда никто не привлекал его настолько, что хотелось подойти, прикоснуться и больше не отпускать.
Желание было неожиданным, и таким сильным, что Пашу накрыло испугом. Он смог развернутся и броситься прочь, обратно, в безопасную темноту сруба, где не было места странностям и страстям. Правда, сопровождал его на этом пути внимательный взгляд серых глаз. И Паше очень повезло, что он не видел вспыхнувшего в них огня.
Отсидевшись немного в доме, Паша встретил вернувшегося хозяина нарочито бодро.
- Спасибо, что не дал загнуться. Ничего, что я на «ты»? – он радушно протянул руку, изо всех сил демонстрируя уверенность и спокойствие, которых не чувствовал. – Кстати, меня Паша зовут.
Тот молча, внимательно просканировал Пашу с головы до ног и обратно, и протянул руку в ответ, сжав ладонь в крепком рукопожатии:
- Талгат.
- Ого, как это тебя угораздило?
Талгат дернул плечом, будто соглашаясь с этим «угораздило». Или же отметая вопрос, как не стоящий внимания. Имя действительно слабо сочеталось с вполне славянской внешностью. Лишь немного раскосые глаза выдавали наличие южных кровей. Отойдя к печке, под металлический лязг, достал и поставил на лавку закутанный в старье горшок. Дополнив сервировку складной ложкой и непонятного вида лепешкой, Талгат обронил:
- Поешь. Нужно восстанавливать силы.
После чего снова ушел. Компактно устроившись у окна на лавке, выступавшей столом и стулом в одном лице, Паша шустро заработал ложкой. Питаться не всухомятку ему не доводилось дней десять. Последний раз он ел горячее ещё дома, перед экспедицией. Тем временем Талгат работал – расчищал заросший двор. Не найдя подручных средств, он вручную прореживал заросли травы. Её высота существенно уменьшилась и уже вырисовывалось нечто похожее на тропу. Талгат всё так же не обременял себя лишней одеждой, работая в одних мешковатых штанах. Палящее солнце, ползущее по небосводу, существенно ограничивало выбор гардероба. Двигаясь плавно, без суеты, он завораживал красотой тренированного тела. Паша очень сомневался, что без постоянных усилий, можно было вылепить такое. Капли пота, ползущие по спине Талгата, стекали в ложбинку меж ягодиц, приоткрытую сползшими штанами. Они вызывали у Паши много разных чувств. Правда, недоумение, сомнение и осторожность все больше размывались возбуждением. Горшок с недоеденной кашей покинуто стоял рядом.
Когда хозяин вернулся в дом и предложил освежиться, Паша с радостью ухватился за возможность улизнуть. Стараясь не отсвечивать стояком, вполне уверенно проступающим под поношенной джинсой, он наскоро откопал в рюкзаке маленькое полотенце и выскочил из сруба.
Уменьшив струю до минимально возможной, Паша стоял, подставив лицо воде, но это откровенно плохо помогало привести мысли в порядок. Желая освежиться, одновременно задержавшись за этим делом подольше, он тщательно мылся, подставляясь под импровизированный душ. После помывки, пытаясь вытереться крошечным куском ткани, Паша увидел Талгата, напряженно наблюдающего за ним из глубины темнеющего проема дверей. Он зажмурился и с силой потер лицо ладонями. Снова посмотрел на дом, но там уже никого не было. Паша продолжил вытираться, рассеянно водя тряпкой по телу, не в силах избавиться от смутного сожаления внутри.
Вернувшись в дом, он обнаружил, что его хозяин снова куда-то подевался. Паша провел полдня, мучаясь от ничегонеделанья. Он перебрал все свои вещи, заново уложил рюкзак, скорректировал предыдущий маршрут. Заглянул в каждый угол сруба, пытаясь узнать побольше о человеке его подобравшем. Впрочем, последнее ему ничего не дало, кроме того, что он знал и так: место давно заброшено. Только чистота и определенные вещи, выбивающиеся из общей темы, говорили о том, что его заново взялись обживать.
Паша промаялся до вечера. Когда начало темнеть, а Талгат так и не объявился, Паша решил ужинать один. Он доел остатки каши. Заели её сухариками, найденными на дне рюкзака. И лег спать, по крайней мере – попытался. Сна не было ни в одном глазу. Паша без конца перебирал, и перебирал свои эмоции в этот день, свою реакцию на Талгата. Пытался вывести общий знаменатель – и никак не мог. Он не знал, что ему делать дальше, как поступить. Сделать вид, что ничего не было, закрыть глаза на того, кто перевернул всю душу, поставил внутреннее «я» с ног на голову… Паша не хотел так. Проворочавшись на лавке до глубокой ночи, Пашка вырубился.
Пробуждение было странным. Сон медленно отступал, настойчиво прогоняемый внешними раздражителями. Плед, в который он укутался с вечера, отсутствовал, по обнаженно коже гулял пронзительный холодок, а у него на бедрах, едва касаясь его, сидел Талгат. Полностью обнаженный, охеренно красивый, и да, на все двести процентов, возбужденный Талгат! Паша забыл, как дышать.
Талгат кончиками пальцев скользил по телу Пашки. Его взгляд, не отрывавшийся от руки на теле, казалось, проникал прямо под кожу. Жар вспыхивал и разгорался ярким костром, стоило лишь Талгату провести рукой. Что-то неуловимо хищное пряталось в его чертах лица, что-то, что уже видело жертву, предназначенную для себя. Паша не отрываясь смотрел ему в лицо, впитывая демонстрируемую им жажду, восторг, страсть, безумие и неотвратимость. Заметив внимание Паши, Талгат не остановился, наоборот, его серые глаза впились в зеленые Пашкины, проникая под черепушку, вытаскивая на свет Божий все тайные желания и греховные помыслы. Полная луна, заливавшая всё ослепительным молочно-белым светом, лишь помогала ему в этом. Рука Талгата двинулась вверх и легла ему на горло. Большой палец прошелся по губам, с силой смяв их. Оттянул нижнюю губу, скользнул по кромке влажных зубов. Инстинктивно, Паша сжал вокруг него губы. Тихий рокот вырвался из груди Талгат. Он отдернул руку и стремительно наклонившись, смял губы Пашки горячим ртом. В голове тонко зазвенело, уши заложило, из груди по телу, яркими всплесками, потек головокружительный восторг. Когда Пашка очнулся, Талгат, немного отстранившись, пытливо всматривался ему в лицо. Что-то такое он увидел там, рассмотрел на холсте из плоти и крови, что вызвало на его губах жесткую, многообещающую ухмылку. Склонившись к Паше снова, Талгат принялся вдумчиво, тщательно покрывать его кожу поцелуями, засосами и легкими укусами. Местечко под ухом, возле ключицы, грудь, пах, нежная кожа на сгибе локтей: он не пропускал ни одного чувствительного места, раня своими касаниями навылет. Паша метался на лавке, то вскидываясь вверх, то пытаясь вжаться в твердую древесину, тянулся за прикосновениями и обессиленно падал вниз, измученный жаждой большего. Медные волосы потемнели от пропитавшего их пота. В вихре урагана, поглотившего всё, он перестал думать, мучится и решать. Его вели инстинкты, и пока ещё далекая, смутная цель.
Талгат, зацеловав Пашку от шеи и до пальцев ног, мягко потянул его за руку, переворачивая на живот и ставя на колени. Измученно всхлипнув, Паша прогнулся в пояснице, повинуясь настойчивым рукам. Ануса коснулось теплое дыхание в сочетании с влажным, бархатистым языком, Пашка забился на лавке, не в силах выносить большего. Крепкие руки до синяков вцепились ему в бедра, заставляя остаться на месте. И принимать, и плавиться, и терять себя, снова, и снова, и снова. Когда Талгат приставил к приоткрывшейся дырке набухшую, багровую, блестящую от смазки, головку члена, Пашка уже не осознавал ничего, кроме настойчивой потребности заполнить голодную, всепоглощающую пустоту внутри. С первым толчком внутрь, он застонал. И продолжил стонать не переставая. Сначала тонко и жалобно, пока Талгат раскачивался, осторожно втискивался внутрь, Потом настойчиво, пока Талгат наращивал темп. Потом - хрипло и сорвано, когда тот яростно вбивался, стремясь втиснуться по корень.
Кончил Пашка, почувствовав обжигающий всплеск внутри, взорвавшись и разлетевшись на атомы, растворившись в накрывшей его темноте.
Проснулся Пашка от солнечных лучей, лезущих в лицо. Поморщившись, он отвернулся от окна и немного приоткрыл глаза. Рядом, на лавке, неподвижно сидел Талгат, согнув ногу и опершись подбородком о колено. Он пристально всматривался Пашке в лицо. Складка меж бровей обозначилась резче, губы были плотно сжаты. Мысли, бродившие в его голове, лежали на лице хмурой тенью.
Паша протянул руку, провел пальцем по складке, разглаживая её и прохрипел:
- Привет.
Твердые губы Талгата, которые он теперь знал на вкус, тронула мягкая улыбка, отразившаяся в его глазах:
- Привет, как ты?
- Необычно, - ухмыльнулся Пашка.
- Это как?
- Необычные ощущения. Во всех смыслах. Для меня подобное непривычно. Да ты и сам мог заметить вчера, наверное. – Пашка смущенно и чуть взволнованно посмотрел на Талгата. У того прям чёртики весёлые в глазах запрыгали:
- Заметил-заметил, не волнуйся. И оценил. – Шепнул довольно Талгат Паше на ухо, вытягиваясь рядом.
- Ты скажи лучше вот что, это наш трах тебя расколдовал – и ты из отшельника превратился в болтуна или ещё что случилось?
Талгат гулко расхохотался, чуть не свалившись с лавки:
- Скорее твоя задница расколдовала мою «волшебную палочку». – Он с намеком, пошло подвигал бровями.
Талгат переплелся пальцами рук с Пашкой и посерьезнев в одну секунду, продолжил:
- Я думал ты пришел по мою душу.
- Как это? – Пашка недоуменно свел брови.
- Грохнуть меня пришел.
Пашка смотрел на Талгата открыв рот. Потом едва выдавил из себя:
- А что, у кого-то для этого есть повод?
- Ну, к земледелию я не тянусь, дауншифтингом не страдаю, делай выводы сам, с каких таких делов я эту глухомань обживаю.
Пару минут прошли в тягостном молчании.
- И что теперь? – Пашка расстроенно уткнулся в подмышку Талгату.
Он помолчал, потом невесомо поцеловал Пашу в висок и ответил:
- Как что – жить. Столько, сколько получится, столько, сколько отмерено, стараясь не упустить то, ради чего стоит жить.
Автор: Алеон
Фандом: Ориджинал
Пейринг: Талгат/Паша
Рейтин: NC-17
Размер: Мини, 2225 слов
Саммари: Противоположности притягиваются, через страх, себя можно изменить, на неизведанное можно решиться.
Отказ от прав: написано для Мульти кинк феста
Предупреждения: совсем немного мата, местами графично, вуайеризм, римминг
читать дальшеКогда он дошел до заброшенного хутора, сумерки сиреневой пеленой проступали над медленно остывающей землей. Из-под шелестящих крон старого сада наверняка тянуло прохладой, как и от высокой, по пояс травы. Но этого совсем не ощущалось. Наоборот, в висках ломило всё сильнее, а дыхание жгло горло сухим жаром неумолимо повышающейся температуры. Казалось, рюкзак весит целую тонну. Пашка давным-давно снял бы его с плеч, если бы мог вспомнить о его существовании. Беспамятство кружило рядом, подступая всё ближе. Только инстинкты сродни животным, заставляли его продолжать двигаться в поисках укрытия. Сил хватило лишь до порога маленького сруба, почти по окна, вросшего в землю. Пашка, крепко вцепившись руками в косяки, попытался затащиться себя в темнеющий проем двери, но запнулся об высокий порог и полетел вниз, в душный, беспросветный мрак, уже не в состоянии заметить крепких рук подхвативших его.
В себя Паша пришел, когда за крошечным оконцем солнце уверенно растворяло чернильный мрак ночи. Он лежал в том самом срубе, на широкой деревянной лавке у окна, под низким сводом давно небеленого потолка. По обнаженной коже мягко скользила мокрая ткань, резко отдающая укусом. Её держали сильные длинные пальцы красиво вылепленной ладони. В движении на руке проступал изумительной выразительности рельеф мышц. Эту красоту Пашка, сын искусствоведа и художника, выросший в окружении многочисленных альбомов, каталогов и репродукций, заметил бы даже в куда более бессознательном состоянии. Его обхаживал мужик. На первый взгляд – слегка за тридцать, со строгой складкой между чуть нахмуренных бровей и плотно сжатыми губами. Пристальный взгляд серых глаз скользил по телу следом за тряпкой. Странные глаза. Больше всего они смахивали на наглухо закрытые бойницы. В них не выражалось ничего – ни интереса, ни любопытства, ни тягости от неожиданно свалившейся на голову обузы. Под левым глазом тонкий шрам подчеркивал рысий разрез глаз. Отросшие как попало, волосы гармонично сочетались с короткой щетиной небрежно выскобленных щек.
Расслабленные горячкой мозги напрочь отказывались паниковать от близкого присутствия другого, не шибко одетого мужика. Работая в аварийном режиме минимального напряга, они сухо констатировали наличие длинной шеи, широкого разворота плеч, ладно скроенного торса.
Заметив взгляд Паши, мужик отложил тряпку в сторону, встал и молча отошел к темнеющей в углу печке. Откуда вернулся спустя минуту и так же молча протянул ему жестяную кружку. Паша попытался приподняться на локтях, но обессиленно рухнул назад, больно ударившись затылком. На голову неожиданно опустилась широкая ладонь, легонько погладила пару раз, чуть взъерошила волосы и мягко скользнула под ушибленный затылок, осторожно приподнимая голову. Рта коснулся край кружки. Почувствовав влагу, Паша разлепил запекшиеся губы и жадно припал к кружке, переведя дух, только допив всё до капли. Во рту остался вкус горечи и трав. Он бы опять рухнул на твёрдую лавку, потратив остатки сил на питье, но мужик снова помог - осторожно уложил, придерживая под голову и за плечи. В доме по-прежнему царила тишина. Хозяин явно не страдал болтливостью. Уже уплывая в сон, Паша почувствовал, как его укрывают, тщательно и аккуратно. Он не смог промолчать и едва слышно выдохнул:
- Спасибо.
Руки чуть уловимо дрогнули. Закончив укрывать ещё бережнее и осторожнее, чем до того, мужик ушел.
Пашка просыпался ещё раз, глубокой ночью. На окне стояла свеча, закрепленная в расколотой бутылке, в компании кружки с настоем. Под лавкой обнаружился старый, облезлый ночной горшок, накрытый крышкой. Пашка питьем воспользовался, горшком – нет.
Когда он проснулся снова, солнце стояло высоко в небе. Чувствовал себя неплохо, - как для недавней лихорадки,- выспавшимся и отдохнувшим. Осторожно встав на ноги, Паша внимательно прислушался к себе, но не обнаружил никаких порывов снова грохнуться в обморок. На дальнем краю лавки лежала сваленная в кучу одежда. Лишний раз напрягаться не хотелось, как и одевать пыльную одежду на покрытое липким потом тело. Вытащив из вороха вещей шорты, пару дней назад бывших джинсами, он натянул их на голую задницу и потопал наружу, искать удовлетворения хотя бы части своих базовых потребностей. Окрестности оказались ожидаемо пустынны. Только из-за дома раздавался невнятный шум. Отлив в ближайшие кусты, Паша пошел на шум, справедливо рассудив, что в этих краях, кроме как давешнему мужику, шуметь больше некому. Поспешность этого решения Пашка осознал, как только повернул за угол.
Там, в тени разлапистого дерева, под импровизированным душем плескался его заботливый хозяин, открытый всем ветрам и нескромным взглядам. Вот уж перед кем меркли всемирно знаменитые скульптуры и полотна. Из подвешенного перевернутого бутля тонкой струей лилась вода, каждой каплей облизывая высокое, поджарое тело. Крепкие, мускулистые руки медленно, почти лениво, елозили по коже мочалкой. Грация и плавность движений гипнотизировали. Расслабленно покачиваясь, мужик подставлял под воду то спину, то грудь, отчего та покрывала блестящей плёнкой все впадинки и выпуклости, беспощадно проявляя всю его животную притягательность. Паша и хотел бы уйти, пока нос набок не своротили, но не мог. Ни рукой, ни ногой пошевелить не мог. Только и мог, что глазами вести следом за мочалкой.
Прежде ему не доводилось ловить себя на столь остром интересе к другому мужчине. Он был общительный парнем, без комплексов и особых заморочек. Легко заводил знакомства. Совал свой любопытный нос всюду, если только это ему было интересно. Был легок на подъем. Но никогда никто не привлекал его настолько, что хотелось подойти, прикоснуться и больше не отпускать.
Желание было неожиданным, и таким сильным, что Пашу накрыло испугом. Он смог развернутся и броситься прочь, обратно, в безопасную темноту сруба, где не было места странностям и страстям. Правда, сопровождал его на этом пути внимательный взгляд серых глаз. И Паше очень повезло, что он не видел вспыхнувшего в них огня.
Отсидевшись немного в доме, Паша встретил вернувшегося хозяина нарочито бодро.
- Спасибо, что не дал загнуться. Ничего, что я на «ты»? – он радушно протянул руку, изо всех сил демонстрируя уверенность и спокойствие, которых не чувствовал. – Кстати, меня Паша зовут.
Тот молча, внимательно просканировал Пашу с головы до ног и обратно, и протянул руку в ответ, сжав ладонь в крепком рукопожатии:
- Талгат.
- Ого, как это тебя угораздило?
Талгат дернул плечом, будто соглашаясь с этим «угораздило». Или же отметая вопрос, как не стоящий внимания. Имя действительно слабо сочеталось с вполне славянской внешностью. Лишь немного раскосые глаза выдавали наличие южных кровей. Отойдя к печке, под металлический лязг, достал и поставил на лавку закутанный в старье горшок. Дополнив сервировку складной ложкой и непонятного вида лепешкой, Талгат обронил:
- Поешь. Нужно восстанавливать силы.
После чего снова ушел. Компактно устроившись у окна на лавке, выступавшей столом и стулом в одном лице, Паша шустро заработал ложкой. Питаться не всухомятку ему не доводилось дней десять. Последний раз он ел горячее ещё дома, перед экспедицией. Тем временем Талгат работал – расчищал заросший двор. Не найдя подручных средств, он вручную прореживал заросли травы. Её высота существенно уменьшилась и уже вырисовывалось нечто похожее на тропу. Талгат всё так же не обременял себя лишней одеждой, работая в одних мешковатых штанах. Палящее солнце, ползущее по небосводу, существенно ограничивало выбор гардероба. Двигаясь плавно, без суеты, он завораживал красотой тренированного тела. Паша очень сомневался, что без постоянных усилий, можно было вылепить такое. Капли пота, ползущие по спине Талгата, стекали в ложбинку меж ягодиц, приоткрытую сползшими штанами. Они вызывали у Паши много разных чувств. Правда, недоумение, сомнение и осторожность все больше размывались возбуждением. Горшок с недоеденной кашей покинуто стоял рядом.
Когда хозяин вернулся в дом и предложил освежиться, Паша с радостью ухватился за возможность улизнуть. Стараясь не отсвечивать стояком, вполне уверенно проступающим под поношенной джинсой, он наскоро откопал в рюкзаке маленькое полотенце и выскочил из сруба.
Уменьшив струю до минимально возможной, Паша стоял, подставив лицо воде, но это откровенно плохо помогало привести мысли в порядок. Желая освежиться, одновременно задержавшись за этим делом подольше, он тщательно мылся, подставляясь под импровизированный душ. После помывки, пытаясь вытереться крошечным куском ткани, Паша увидел Талгата, напряженно наблюдающего за ним из глубины темнеющего проема дверей. Он зажмурился и с силой потер лицо ладонями. Снова посмотрел на дом, но там уже никого не было. Паша продолжил вытираться, рассеянно водя тряпкой по телу, не в силах избавиться от смутного сожаления внутри.
Вернувшись в дом, он обнаружил, что его хозяин снова куда-то подевался. Паша провел полдня, мучаясь от ничегонеделанья. Он перебрал все свои вещи, заново уложил рюкзак, скорректировал предыдущий маршрут. Заглянул в каждый угол сруба, пытаясь узнать побольше о человеке его подобравшем. Впрочем, последнее ему ничего не дало, кроме того, что он знал и так: место давно заброшено. Только чистота и определенные вещи, выбивающиеся из общей темы, говорили о том, что его заново взялись обживать.
Паша промаялся до вечера. Когда начало темнеть, а Талгат так и не объявился, Паша решил ужинать один. Он доел остатки каши. Заели её сухариками, найденными на дне рюкзака. И лег спать, по крайней мере – попытался. Сна не было ни в одном глазу. Паша без конца перебирал, и перебирал свои эмоции в этот день, свою реакцию на Талгата. Пытался вывести общий знаменатель – и никак не мог. Он не знал, что ему делать дальше, как поступить. Сделать вид, что ничего не было, закрыть глаза на того, кто перевернул всю душу, поставил внутреннее «я» с ног на голову… Паша не хотел так. Проворочавшись на лавке до глубокой ночи, Пашка вырубился.
Пробуждение было странным. Сон медленно отступал, настойчиво прогоняемый внешними раздражителями. Плед, в который он укутался с вечера, отсутствовал, по обнаженно коже гулял пронзительный холодок, а у него на бедрах, едва касаясь его, сидел Талгат. Полностью обнаженный, охеренно красивый, и да, на все двести процентов, возбужденный Талгат! Паша забыл, как дышать.
Талгат кончиками пальцев скользил по телу Пашки. Его взгляд, не отрывавшийся от руки на теле, казалось, проникал прямо под кожу. Жар вспыхивал и разгорался ярким костром, стоило лишь Талгату провести рукой. Что-то неуловимо хищное пряталось в его чертах лица, что-то, что уже видело жертву, предназначенную для себя. Паша не отрываясь смотрел ему в лицо, впитывая демонстрируемую им жажду, восторг, страсть, безумие и неотвратимость. Заметив внимание Паши, Талгат не остановился, наоборот, его серые глаза впились в зеленые Пашкины, проникая под черепушку, вытаскивая на свет Божий все тайные желания и греховные помыслы. Полная луна, заливавшая всё ослепительным молочно-белым светом, лишь помогала ему в этом. Рука Талгата двинулась вверх и легла ему на горло. Большой палец прошелся по губам, с силой смяв их. Оттянул нижнюю губу, скользнул по кромке влажных зубов. Инстинктивно, Паша сжал вокруг него губы. Тихий рокот вырвался из груди Талгат. Он отдернул руку и стремительно наклонившись, смял губы Пашки горячим ртом. В голове тонко зазвенело, уши заложило, из груди по телу, яркими всплесками, потек головокружительный восторг. Когда Пашка очнулся, Талгат, немного отстранившись, пытливо всматривался ему в лицо. Что-то такое он увидел там, рассмотрел на холсте из плоти и крови, что вызвало на его губах жесткую, многообещающую ухмылку. Склонившись к Паше снова, Талгат принялся вдумчиво, тщательно покрывать его кожу поцелуями, засосами и легкими укусами. Местечко под ухом, возле ключицы, грудь, пах, нежная кожа на сгибе локтей: он не пропускал ни одного чувствительного места, раня своими касаниями навылет. Паша метался на лавке, то вскидываясь вверх, то пытаясь вжаться в твердую древесину, тянулся за прикосновениями и обессиленно падал вниз, измученный жаждой большего. Медные волосы потемнели от пропитавшего их пота. В вихре урагана, поглотившего всё, он перестал думать, мучится и решать. Его вели инстинкты, и пока ещё далекая, смутная цель.
Талгат, зацеловав Пашку от шеи и до пальцев ног, мягко потянул его за руку, переворачивая на живот и ставя на колени. Измученно всхлипнув, Паша прогнулся в пояснице, повинуясь настойчивым рукам. Ануса коснулось теплое дыхание в сочетании с влажным, бархатистым языком, Пашка забился на лавке, не в силах выносить большего. Крепкие руки до синяков вцепились ему в бедра, заставляя остаться на месте. И принимать, и плавиться, и терять себя, снова, и снова, и снова. Когда Талгат приставил к приоткрывшейся дырке набухшую, багровую, блестящую от смазки, головку члена, Пашка уже не осознавал ничего, кроме настойчивой потребности заполнить голодную, всепоглощающую пустоту внутри. С первым толчком внутрь, он застонал. И продолжил стонать не переставая. Сначала тонко и жалобно, пока Талгат раскачивался, осторожно втискивался внутрь, Потом настойчиво, пока Талгат наращивал темп. Потом - хрипло и сорвано, когда тот яростно вбивался, стремясь втиснуться по корень.
Кончил Пашка, почувствовав обжигающий всплеск внутри, взорвавшись и разлетевшись на атомы, растворившись в накрывшей его темноте.
Проснулся Пашка от солнечных лучей, лезущих в лицо. Поморщившись, он отвернулся от окна и немного приоткрыл глаза. Рядом, на лавке, неподвижно сидел Талгат, согнув ногу и опершись подбородком о колено. Он пристально всматривался Пашке в лицо. Складка меж бровей обозначилась резче, губы были плотно сжаты. Мысли, бродившие в его голове, лежали на лице хмурой тенью.
Паша протянул руку, провел пальцем по складке, разглаживая её и прохрипел:
- Привет.
Твердые губы Талгата, которые он теперь знал на вкус, тронула мягкая улыбка, отразившаяся в его глазах:
- Привет, как ты?
- Необычно, - ухмыльнулся Пашка.
- Это как?
- Необычные ощущения. Во всех смыслах. Для меня подобное непривычно. Да ты и сам мог заметить вчера, наверное. – Пашка смущенно и чуть взволнованно посмотрел на Талгата. У того прям чёртики весёлые в глазах запрыгали:
- Заметил-заметил, не волнуйся. И оценил. – Шепнул довольно Талгат Паше на ухо, вытягиваясь рядом.
- Ты скажи лучше вот что, это наш трах тебя расколдовал – и ты из отшельника превратился в болтуна или ещё что случилось?
Талгат гулко расхохотался, чуть не свалившись с лавки:
- Скорее твоя задница расколдовала мою «волшебную палочку». – Он с намеком, пошло подвигал бровями.
Талгат переплелся пальцами рук с Пашкой и посерьезнев в одну секунду, продолжил:
- Я думал ты пришел по мою душу.
- Как это? – Пашка недоуменно свел брови.
- Грохнуть меня пришел.
Пашка смотрел на Талгата открыв рот. Потом едва выдавил из себя:
- А что, у кого-то для этого есть повод?
- Ну, к земледелию я не тянусь, дауншифтингом не страдаю, делай выводы сам, с каких таких делов я эту глухомань обживаю.
Пару минут прошли в тягостном молчании.
- И что теперь? – Пашка расстроенно уткнулся в подмышку Талгату.
Он помолчал, потом невесомо поцеловал Пашу в висок и ответил:
- Как что – жить. Столько, сколько получится, столько, сколько отмерено, стараясь не упустить то, ради чего стоит жить.
@темы: Мини/драббл
воскресенье, 25 октября 2015
Название: Без прелюдий
Фандом: J2
Автор: аноним
Рейтинг: NC-17
Пейринг: Дженсен/Джаред
Дисклеймер: да кто ж мне их даст
Саммари: Три года подряд Дженсен старательно избегал ежегодных закрытых приёмов в Нью-Йоркском Клубе, но сейчас отвертеться не удалось. Статус предполагал обязательное посещение раз в два-три года, тем более, эти безумно дорогие приёмы устраивались именно с целью свести как можно больше пар.
Жанр: романс, пвп, омегаверс, флафф, кинк
Размер: ~ 4 700 слов
Предупреждения: золотой дождь, генитальный бондаж, уретральное проникновение, камплей
Примечания: простите, никакого обоснуя и махровый флафф. Просто два чувака, которым хорошо
читать дальше- Всё, не могу больше! - Джаред со смехом оттолкнул руку Дженсена с бутылкой шампанского, - сейчас польётся обратно!
- Э-эй, приятель! - так же, смеясь, ответил Дженсен, - это же только начало! Давай, давай ещё!
- Не-ет, - протянул Джаред, сползая с дивана на ковёр, - или... да, но сначала мне нужно...
- Ещё пару глоточков, - пообещал Дженсен, - и я отпущу тебя в туалет. Или... не отпущу, - добавил он, прижимая Джареда к дивану. - Ты ведь знаешь, что всё равно без меня не справишься.
Джаред не сопротивлялся - наоборот, смотрел с лёгким вызовом, и Дженсену очень нравилось, что он так быстро освоился и не смущался. Впрочем, похоже, смутить его было не так легко, и Дженсена это более чем устраивало. Он был рад, что всё сложилось именно так - им обоим повезло.
Три года подряд Дженсен старательно избегал ежегодных закрытых приёмов в Нью-Йоркском Клубе, но сейчас отвертеться не удалось. Статус предполагал обязательное посещение раз в два-три года, тем более, эти безумно дорогие приёмы устраивались именно с целью свести как можно больше пар.
В Нью-Йорке всё было просто для тех, у кого есть деньги - и в немалой степени это было хорошо, разумеется. Но Дженсен почему-то упрямо считал, что должен найти своего омегу сам. "На улице?" - ехидно поддевал его отец. А хоть бы и на улице, думал Дженсен, зато это будет... честно. Что "нечестного" в знакомстве среди людей своего круга, Дженсен бы толком и не ответил. И, тем не менее, продолжал упорно избегать посещения Клуба.
Теперь же, глядя на основательно накачанного шампанским Джареда в расстёгнутом смокинге и сбившейся белой рубашке, Дженсен понимал, что свой шанс он уже получил - вот прямо сейчас, или немного раньше, когда вошёл в общий зал и пересёкся взглядом с раскосыми зелёно-золотыми глазами.
Позже Дженсен думал, что если бы не запах, ему бы и в голову не пришло, что Джаред омега. И решил про себя, что трахнул бы его (или попытался хотя бы), даже если бы он был альфой. В социальном плане такая связь ничего бы не дала, но Джаред стоил всего на свете.
С этой секунды всё было решено - и Дженсена совершенно не занимало количество окружавших Джареда альф. Он был полностью уверен в себе. Тем более, Джаред, возвышаясь на голову почти над всеми присутствующими, толком ни на кого и не смотрел - до тех пор, пока в зал не вошёл Дженсен.
Они следили глазами друг за другом - до тех пор, пока их не представили. Формальность была соблюдена, и Дженсен обрадовался, увидев промелькнувшее во взгляде Джареда облегчение - он испытал то же самое. Вот теперь можно было с лёгкостью наплевать на приличия - оба хотели одного и того же. Собственно, а не для этого ли всё и затевалось?
Клуб предусматривал любой вариант, и весь просторный второй этаж был занят комфортными номерами с отличной звукоизоляцией. Если всё складывалось, из Клуба уезжало несколько счастливых пар, если же нет - впоследствии никто никогда не намекал на неудачу, а уж тем более - не жаловался. Таковы были негласные правила.
Поэтому, когда Джаред и Дженсен "исчезли", даже не скрывая, что уходят в одном направлении, в зале раздалось лишь несколько приглушённых вздохов - все были слишком хорошо воспитаны, чтобы открыто показать на людях досаду. Впрочем, все так или иначе признавали, что Джаред был не по зубам кому-либо из них.
Всё это Дженсен отлично понимал, и сейчас откровенно обхаживал Джареда, стараясь, чтобы встреча раззадорила его интерес; тем более, что вёл он себя примерно так же, как Дженсен - до последней возможности избегал посещения Клуба. Вытаскивать это из него не пришлось, он был очень открыт и разговорчив, но пока что совершенно не собирался связывать себя семейными узами. Ведь исход встречи мог быть каким угодно, и Джаред получал отсрочку ещё на целый год. Как и Дженсен. Но, похоже, оба передумали тянуть, едва разглядев друг друга получше.
И теперь складывался тот самый момент доверия: Джаред мог позволить Дженсену всё, что должно произойти в таких случаях, или же отвергнуть. Тогда оба тихо покинули бы Клуб через чёрный ход один за другим с интервалом десять-пятнадцать минут, и на следующей встрече вежливо "не узнали" бы друг друга.
Думая об этом, Дженсен отставил бокал, нагнулся над Джаредом и сделал то, что хотел с самого начала встречи: поцеловал в сладкие от шампанского губы. Джаред отреагировал очень искренне - тоже отбросил свой бокал и запрокинул голову, подставляясь губам Дженсена. А потом ещё и обхватил за шею, соединив пальцы на затылке. Вылизывая его рот, Дженсен думал о том, что он совсем ещё мальчишка, и нужно быть очень аккуратным, чтобы не разрушить самое начало связи.
Целуя Джареда, Дженсен расстегнул его рубашку, не глядя, и только тогда отстранился. Джаред был восхитителен, неподражаем в своей невинной решимости - в его глазах читалось желание пойти до конца. И лёгкое смущение - сейчас было не время бравировать своей несуществующей опытностью.
- Значит, ты мне разрешаешь это сделать? - Дженсен подумал, что стоит оставить Джареду крохотную лазейку, потому что совсем не хотел разочарования в момент, когда остановиться будет уже сложно.
Джаред и не колебался - молча кивнул, и глаза у него блестели от предвкушения. Это было немного серьёзнее, чем Дженсену хотелось бы, но Джареда можно было понять. Его согласие означало, что он готовился не зря.
Дженсен помог ему встать и расстегнул пуговицу на его брюках, а потом и молнию, не прерывая зрительного контакта. Ему очень нравилась искренность Джареда - тот пока что не умел прятать свои чувства и ощущения.
Брюки соскользнули по ногам, и Дженсен, всё так же не глядя пока вниз, стащил с его плеч уже расстёгнутую рубашку. И только тогда позволил себе посмотреть.
Сбившееся дыхание он вернул лишь через несколько глубоких вдохов и выдохов. Всё, что можно было хотеть, глядя на обнажённого Джареда - это трахать его до полной потери сил. А, кроме того, Джареда действительно подготовили по всем правилам - и Дженсен представил себе, каких усилий ему стоило небрежное поведение в общем зале. Вернее, нет. Это даже представить себе было сложно.
Белья на Джареде не было, зато... Бёдра охватывала продуманная конструкция из тонких кожаных ремешков. Жёстко эрегированный член был полностью оплетен кожаным шнуром, оплётка была частой и тугой, охватывала и мошонку, подтянутую к животу как можно выше. У Дженсена пересохло во рту: кожаные нити оплетали и головку, а их концы были аккуратно заправлены в красную и сухую дырочку уретры. Оттуда каким-то хитрым способом тянулся ещё один шнур, и охватывал узкую талию Джареда, тем самым прижимая член к животу. Ещё несколько ремешков обвивали ноги вкруговую, и Дженсен знал, что они исчезают между ягодиц. Дженсен мимоходом отметил, какое у Джареда охренительное тело, надеясь, что время рассмотреть его (и не только рассмотреть) ещё будет. Дженсен знал, что видит лишь внешнюю часть конструкции, и перед глазами плыло только от мысли о скрытом пока что от его глаз.
Широкую грудь Джареда тоже перехватывали кожаные ремешки, несколько раз переплетаясь в середине. Соски были плотно перехвачены круговыми зажимами, и из середины каждого торчали покрасневшие, набухшие венчики.
Всё это было своебразной данью традициям. Этакий пояс девственности. Конечно, можно было и не соблюдать ритуал, но пока никто не думал от него отказываться - и теперь Дженсен понимал, почему. Это делало первый раз незабываемым, превращало его в некий ритуал. Воочию он это видел первый раз. И теперь ему не терпелось... распаковать этот роскошный подарок.
Разделся он в рекордные сроки, и судя по взгляду Джареда, шансы были вполне неплохи. Даже более чем неплохи.
Но стоило Дженсену взять Джареда за руку, как тот ощутимо напрягся. Всё же у него был предел раскованности. Разумеется, был.
- Эй, - Дженсен не стал делать вид, что не заметил, - Джаред, если ты не хочешь - мы этого делать не будем. Сам... расшнуруешься. Или вообще...
- Всё в порядке, - Джаред улыбнулся и руки не отнял, - просто мне... просто я...
- У меня тоже первый раз... такое, - улыбнулся Дженсен. - Но я постараюсь, чтобы ты не разочаровался.
Джаред нисколько не казался Дженсену робким или неуверенным в себе, да и наверняка не был таким - Дженсен уже имел возможность убедиться в этом, наблюдая за Джаредом в общем зале, а после и беседуя с ним - кровь и воспитание делали своё дело. Но происходившее сейчас было слишком важным, ответственным, своего рода испытанием. А Джаред был ещё совсем юн, тем более, гормональная буря влияла на его поведение.
До обширной ванной они дошли мелкими шагами - Джареду очень мешал переполненный мочевой пузырь. Но Дженсен не собирался помогать ему сию же секунду - такая ситуация выпадала лишь раз в жизни. Может, и не раз, но Дженсен категорически не хотел думать о неудачном исходе (он даже бы посмеялся над собой, не будь так занят сейчас - ибо уж точно не ожидал такой поспешной смены убеждений на диаметрально противоположные).
Поэтому сначала усадил его на унитаз, так, что бы ноги Джареда остались широко расставленными, и мягко провёл пальцами между бёдер. Кожа Джареда была гладкой и ровной, один из признаков истинного омеги - волосы на теле попросту не росли. Тем эффектнее смотрелась его роскошная каштановая грива. Дженсен на секунду отвлёкся, запустив в неё руку, и Джаред улыбнулся выжидательно.
Дженсен ощупал плотно натянувшиеся ремешки и спросил, присаживаясь на корточки перед Джаредом:
- Тебя ведь готовили заранее, да?
Джаред смущённо кивнул.
- И... долго ты так ходишь?
- С самого утра, - признался Джаред.
- И тебе очень хочется отлить, правда? - шёпотом протянул Дженсен, целуя его в мочку уха. - и ещё тебе хочется... поменять контейнер, да?
Джаред вспыхнул, ничего не ответив, а Дженсен поцеловал его в плечо и пообещал:
- Помогу тебе. Только доверься мне, хорошо?
Дженсен никогда не видел и не делал этого раньше, но альф готовили к своей части ритуала, как омег - к своей. Правда, у альф это было чисто теоретически. Но тем не менее, Дженсен знал, что делать, и был рад тому, что Джаред не сопротивляется.
Ритуал - а это был именно ритуал, в восприятии Дженсена - был очень интимным, несколько грязным, и призван сразу же, без прелюдий, выяснить уровень совместимости альфы и омеги. В моче, сперме и смазке содержалось самое большое количество половых гормонов, и будущей паре требовалось безо всякого стеснения получить как можно больше физиологических жидкостей друг друга: если они подходили один другому, это позволяло быстрее перестроить работу эндокринной системы организма, максимально подстроиться под обмен веществ партнёра; если же нет - всё заканчивалось, и не начавшись.
Дженсен нащупал на внутренней поверхности бёдер Джареда несколько ремешков, туго укреплённых под самыми ягодицами, мягко растянул ягодицы пальцами и нашёл два узелка, завязанные особым способом. Он потянул за один из них, и второй развязался сам собой. Он не совсем верил в то, что делает это наяву, да ещё и с такой лёгкостью. Крепление тут же ослабло, и Джаред дёрнулся: внутри у него сместился контейнер для течной смазки. Обычно это была небольшая пробка из мягкого губчатого латекса, но в этом случае она представляла из себя длинную полую пластиковую трубку. Ни одна капля жидкости не могла просочиться наружу, собираясь внутри, - до момента, когда её вытаскивали, позволяя вылиться всему накопившемуся.
Джаред часто задышал, а Дженсен придержал трубку пальцем, глядя Джареду в глаза:
- Хочу посмотреть, как ты течёшь, Джаред. Потому что... очень хочу тебе вставить.
Джаред не ответил, прикрыв глаза, но ответ и не требовался. Дженсен вдавил основание пробки пальцем, и Джаред вскрикнул, когда из него хлестнула тёплая жидкость. Дженсен знал, что её будет много, но такого потопа не ожидал. Немного липкая жидкость всё лилась, а Дженсен мягко размазывал её пальцами по бёдрам и ягодицам Джареда, уже не сдерживая громкого, возбуждённого дыхания.
Когда поток иссяк до отдельных капель, Дженсен пошевелил трубку, заставив Джареда дёрнуться, и медленно потащил её наружу. Они оба дышали открытыми ртами, и Дженсен почти срывался на стон, наблюдая, как плывёт взгляд Джареда. Когда контейнер покинул его тело, в ладонь Дженсена вылилось ещё немного жидкости, и он, позволив трубке упасть, поднёс руку ко рту. Дженсен длинно лизнул свою ладонь, и Джаред вскрикнул, вид у него был шокированный.
Дженсен принялся расшнуровывать ремешки, начиная с талии. Джаред глубоко дышал и постанывал от облегчения с каждым витком, и у него подрагивали пальцы - он явно хотел прикоснуться к Дженсену. Дженсен взял его руку, коснулся губами ладони, положил себе на плечо и слегка придавил, показывая, что хочет прикосновения. И теперь, пока он сражался с кожаной сбруей Джареда, тот мял пальцами его плечи, шею и грудь, зарывался в короткие волосы. Это было чертовски приятно.
Наконец остался лишь длинный шнур, оплетавший член и яички. Дженсен ещё немного полюбовался зрелищем, понимая, что Джаред уже в полуобморочном состоянии, и аккуратно завёл руку под самую мошонку, вытаскивая затягивающий конструкцию конец. Дженсен осторожно расплетал шнур, обнажая тут же наливающиеся красным отпечатки на твёрдом стволе, и чуть придержал пальцем, когда дошёл до самого верха. Остались лишь две нити, тянущиеся из уретры.
Пальцы Дженсена слегка дрогнули. Он представлял себе, что сейчас увидит, и от предвкушения поджимались мышцы живота.
Дженсен глубоко вздохнул, смочил слюной указательный палец и аккуратно коснулся места, откуда свисали кожаные шнурки. Джаред учащённо дышал, но никаких признаков сопротивления не выказывал.
Дженсен очень легко потянул шнурок на себя, и покрасневшую тонкую кожу вокруг уретры натянуло изнутри. Дженсен потянул ещё, и отверстие максимально растянулось, пропуская крупную жемчужину, влажно блестящую от смазки. Это было "ожерелье принцессы" - жемчуг разного размера, нанизанный на тонкий шнур. Едва жемчужины сдвинулись внутри, Джаред задрожал и вцепился в плечи Дженсена, кусая губы.
- Больно? - обеспокоился Дженсен. Он по себе знал, что стоны боли и страсти едва ли различимы.
- Н-нет, - хрипло, с запинкой протянул Джаред.
- Боже, - пробормотал Дженсен, когда показалась вторая жемчужина. Он представил себе, как это всё... помещали внутрь. Сейчас он готов был проклинать старинный обычай, но Джаред втянул воздух сквозь зубы - и Дженсену осталось лишь благодарить небеса за такую эластичность тканей. С каждой новой жемчужинкой он целовал Джареда в губы, превращая в удовольствие странную процедуру.
Ожерелье очень легко скользило вверх, подчиняясь руке Дженсена. Он словно загипнотизировал сам себя, и горловые стоны Джареда звучали для него отдалённо, в них было только нетерпеливое ожидание.
Когда выскользнула последняя бусина, Джаред сипло выдохнул и почти обмяк, склонив голову на плечо, но Дженсен не дал ему расслабиться - несильно надавил пальцами на самый низ живота и прошептал:
- Давай, Джаред, не сдерживайся.
- Но... но как же, - сбивчиво пробормотал Джаред, - я ведь тебя...
- Давай-давай, - подбодрил Дженсен, - я этого хочу.
Похоже, Джаред действительно был на грани - на грудь Дженсену хлестнула обжигающая струя, и он сейчас не был уверен в том, что кричит Джаред, а не он сам.
Успокаиваясь, Джаред горел, будто в лихорадке, часто дышал и облизывал губы. Больше Дженсен терпеть не мог.
- Так хочу тебя, Джаред, - признался он честно, и Джаред посмотрел на него слегка мутными глазами.
- Я тоже... кажется, - ответил он хрипло и на пределе слышимости.
- Пойдём, - Дженсен потянул его за руку.
Он хотел, чтобы всё сложилось самым лучшим образом, чтобы первый раз получился незабываемым.
Они наскоро ополоснулись под душем, и Дженсен снял с Джареда остатки "сбруи" - освободил его плечи и грудь от тугой оплётки, покрывая обнажающуюся кожу частыми поцелуями.
До постели они добрались в обнимку, спотыкаясь и то и дело задевая стены и мебель, а когда упали в мягкое гнездо из одеял и взбитых подушек, Джаред сам поцеловал Дженсена и широко развёл колени.
- Готов? - спросил Дженсен, целуя Джареда в мочку уха, скулу, шею.
Джаред кивнул, зажмурившись, и Дженсен плотно вогнал член в роскошно мокрую, горячую, но ещё узкую девственную дырку - при таком возбуждении омеге не нужна была подготовка. Член стремительно разбухал, утолщался на конце; а внизу, над самой мошонкой, пульсировал пока небольшой и мягкий узел.
Джаред часто задышал открытым ртом, и Дженсен протолкнул член до конца, сильно оттянув край ануса пальцем. И тут же узел налился, отвердел, распирая вход и замыкая канал намертво.
Первый оргазм был таким острым, что Дженсен на секунду отключился. Он только услышал слабый стон Джареда, почувствовал, как тот дрожит, и прижал его к себе покрепче; а потом стенки канала уплотнились и сузились, побежали мышечные волны, ровной сильной пульсацией выдаивая узел. Дженсен задыхался, а Джаред мелко дёргал бёдрами и тёк непрерывной струёй смазки ему в ладонь. Края ануса, запечатанные узлом, тоже подплывали смазкой.
Джаред кончал невыносимо долго - изливался в руку Дженсена, стонал, будто в полуобмороке, и в коротких передышках подставлял губы поцелуям.
В конце Джаред не стонал и не кричал, а уже почти выл - член Дженсена распирал его изнутри, и с каждой новой волной его дёргало жгучей сладкой болью и мышечными судорогами - до искр перед глазами. Жаром охватывало бёдра, сжимало мышцы ануса в бешеном ритме, отчего и Дженсен стонал и хрипел на грани боли.
Сцепка была долгой, счёт времени Дженсен потерял, Джаред же просто не открывал глаз, когда его продёргивало слабеющими уже судорогами, только тёрся щекой о плечо Дженсена. Губы у него были красные и искусанные, лицо горело неровным румянцем, волосы вымокли от пота.
Целуя его, Дженсен понял, что ему хочется делать все эти грязные вещи с Джаредом вовсе не ради ритуала - дико хотелось самого Джареда, во всех его проявлениях.
Расцепились они неожиданно - просто вдруг мышцы Джареда разом ослабли, позволяя члену Дженсена выскользнуть, и на постель хлынул настоящий поток горячей жидкости.
Джаред приоткрыл глаза и слабо улыбнулся.
- Чертовски хорошо было, - сказал он негромко, уставший и удовлетворённый.
- Не представляешь, как я рад, что не смог отвертеться от приёма, - прошептал Дженсен, стирая пальцами крупные капли пота с его лица.
Если Джаред и намеревался уснуть, то осуществить это ему не удалось.
Дженсен позвонил по внутреннему телефону, потом чуть не на руках оттащил Джареда в ванную и плотно закрыл за собой дверь.
Пока они отмокали в бурлящей приятно горячей водой джакузи с ароматной пеной, прислуга приводила в порядок номер и меняла постельное бельё. Негромкий стук в дверь сигнализировал о том, что все удалились, оставив комнаты идеально прибранными.
Разумеется, ночь на этом не закончилась. Дженсен поил Джареда шампанским и кормил кусочками фруктов - Джаред быстро включился в игру, и так старательно облизывал его пальцы, что вскоре оба оказались в спальне на свежей постели.
Конечно, о второй сцепке за ночь не было и речи, но Дженсен вознамерился довести Джареда до полнейшего удовлетворённого бессилия - и ему, несомненно, это удалось.
Дженсен заласкал его до дрожи и испарины, целуя гладкое тело и оставляя на коже яркие засосы.
Один раз Дженсен довёл Джареда до оргазма, просто целуя его соски. Он принялся сосать один из них, постоянно прихватывая зубами и сверля венчик самым кончиком языка. Потом переключился на второй, облизывая его и покусывая опухший ореол. Он лизал, сосал и покусывал долго, пока Джаред не принялся елозить по простыне бёдрами. Тогда Дженсен плотно прищемил его соски пальцами и принялся катать твёрдые бугорки выдаивающими движениями, проводя сверху вниз большими пальцами и сильно сжимая каждый раз. Стонущий и извивающийся Джаред вскоре выстрелил в воздух фонтаном спермы, обрызгав и себя, и Дженсена.
Потом Дженсен заставил его кончить только задницей, натирая края влажного розового ануса пальцами, теребя снаружи, пока Джаред не потёк. Дженсен поймал лишь остатки сокращений, сунув внутрь пальцы, но сейчас ему было достаточно и этого.
Проснулся Дженсен от яркого солнечного света и оттого, что Джаред завозился, пытаясь незаметно выбраться у него из-под руки - заснули они в обнимку. Дженсен с трудом подавил улыбку и не стал показывать, что проснулся, лишь осторожно приоткрыл глаза, наблюдая за Джаредом. Тот, порозовевший и взъерошенный спросонья, морщился и кусал губы, как можно аккуратнее перемещаясь к краю кровати. Ему это удалось, удалось даже встать на непослушные ноги, но стоило сделать один шаг - и на пол хлынуло всё, старательно закачанное в него Дженсеном во второй половине ночи. Джаред не удержал короткий вскрик, зато достаточно резво убежал в сторону туалета. Отпускать его Дженсен не собирался, и через минуту оказался у него за спиной - Джаред, кое-как добравшийся до унитаза, упирался рукой в стену.
- Доброе утро, маньяк, - с вежливым ехидством поздоровался он, когда Дженсен поцеловал его в шею.
Дженсен в ответ что-то промычал, пристраиваясь членом у него между бёдер - стояло у него ещё спросонья.
- Вместо доброго утра? - поинтересовался Джаред. На это Дженсен отвечать не стал вовсе, потому что в голосе Джареда не было недовольства. Просто задвинул член в мягкую, мокрую, сладко разъёбанную дырку, чувствуя себя на вершине блаженства. А потом подставил ладонь под тугую горячую струю, звонко бьющую о фаянс. Джаред ещё раз сообщил Дженсену, что он маньяк, но отстраняться не стал.
Дженсен не зря с таким старанием вбивался в него - вскоре анус набух и плотно охватил член, а Джаред, немного лениво крутя бёдрами, принялся кончать, как делают омеги, когда у них не стоит, но им хорошо: сперма просто потекла с кончика члена, и Дженсен помог, мягко сжимая в руке его мошонку.
Джаред несколько задержался под душем, наслаждаясь горячей водой и всё ещё позёвывая; Дженсен же закончил с водными процедурами раньше, прежде крепко поцеловав его: следовало покидать Клуб - при всём радушии и гостеприимстве администрации, существовали стандартные общие правила.
Когда Джаред вышел из ванной, завернувшись в полотенце, Дженсена в номере уже не было. Зато на столике лежала записка, придавленная открытой бутылкой шампанского:
"Джей, жду тебя в машине. Постарайся не задерживаться, я уже соскучился. Ах да, шампанское для тебя. Вся бутылка. Я же маньяк, сам знаешь".
Эпилог.
Год спустя.
- Джей! - позвал Дженсен уже от двери, - Ну где ты? Опоздаем на встречу.
Ответ прозвучал совершенно невнятно, и Дженсен вернулся в гостиную, собираясь действительно поторопить Джареда, но...
Джаред стоял посреди комнаты в дорогом костюме и обуви, с идеально уложенными волосами и каким-то странным выражением лица.
- Что случилось? - обеспокоился Дженсен.
- Да я тут... упустил кое-что.
- Да что же? - Дженсен даже немного повысил голос - он не любил неопределённых ситуаций.
- Такая досада, - ответил Джаред тоном, из которого следовало, что ему вовсе не досадно, - пробку забыл.
- Но... Ещё не поздно, - полуутвердительно сказал Дженсен, чувствуя, как скручивается внизу живота.
Он отлично знал, что Джаред просто не может забыть пробку, никогда, ни при каких обстоятельствах.
- Поздно, - притворно вздохнул Джаред.
На восхитительных брюках сливочного цвета проступило сырое пятно в паху.
На свадьбе оба смотрелись ослепительно в чёрных смокингах и белоснежных рубашках.
Можно сказать, всё шло просто идеально. Они подошли друг другу на сто процентов, кроме того - оба втрескались по уши в первую же ночь. Что ж, Дженсен не стал упорствовать и безоговорочно признал правоту отца. И был совершенно счастлив.
Через месяц после свадьбы Джаред сбежал. Дженсен ударился в панику, но решил пока ничего не предпринимать. Навёл справки по своим каналам, узнал, что Джаред жив-здоров, и принялся ждать, сцепив зубы.
Джаред вернулся через неделю, ночью, когда Дженсен уже совершенно извёлся, и упал на постель рядом с ним, как был одетый.
Дженсен молча раздел его, вылизал с головы до ног, ласками довёл до состояния полуобморока и трахнул так, что Джаред валялся на кровати три дня. Дженсен терпеливо за ним ухаживал. Он видел по довольной физиономии, что Джаред симулирует, но поддавался игре с удовольствием - сам был рад, что Джаред дома и не мечется.
Гораздо позже, собравшись с духом, Джаред уткнулся ему в шею и пробормотал невнятно, что слишком влюблён и должен был хоть немного побыть один. Дженсена эти извивения успокоили - он чувствовал примерно то же самое, но всё же был старше и рассудительней. Немудрено, что совсем юный Джаред испугался таких сильных чувств.
Всё это на несколько секунд вспомнилось Дженсену, когда он рассматривал стоявшего посреди гостиной Джареда - уверенного в себе, высокого, раздавшегося в плечах - такого роскошного самца, и совершенно взрослого. И... настоящего провокатора. И Дженсен был не против. Совсем, совсем не против.
"Бессовестный", - сказал он одними глазами, не в силах сдержать улыбки.
"Знаю. Прости, ничего не могу сделать", - так же ответил Джаред.
Оба оставили при себе совершенно одинаковое "люблю тебя, придурок".
- Так уж и поздно? - Дженсен приподнял бровь, но в ту же секунду потерял дар речи: пятно на брюках увеличилось, и на беслоснежный пушистый ковёр пролилась тонкая струйка.
Джаред улыбался, глядя Дженсену в глаза, правда, щёки у него слегка порозовели, что выдавало лёгкое смущение, но делало его ещё более очаровательным.
- О-о, - только и смог протянуть Дженсен полузадушенно. Струйка всё лилась, Джаред расстегнул пиджак и ослабил галстук, а потом присел на корточки, и от этого Дженсен вновь обрёл способность двигаться. Он в два шага оказался рядом с Джаредом, и рухнул на колени, подставляя руки под обжигающую струйку и вгрызаясь поцелуем в его губы.
Дженсен толкнул Джареда в плечо, заставляя лечь спиной на ковёр; Джаред выгнулся навстречу и потянул его за собой, укладывая на себя. Они целовались, жадно и немного болезненно, и у Дженсена темнело в глазах, когда он вжимался бёдрами в полностью мокрый пах Джареда. Когда Джаред потянулся рукой к своему члену и сжал его сквозь мокрые брюки, Дженсен тут же опустился вниз и в два счёта расстегнул ширинку. Конечно же, белья под брюками не было. От брюк избавились в несколько секунд, и Дженсен приподнял Джареда за бёдра, выставляя перед собой. Член лежал на бедре, яйца были плотно охвачены тонкой кожаной сеткой с заклёпками - подтянуты и одно отделено от другого более широкой полоской чёрной кожи. Зато анус был совершенно свободен - без следа пробки или контейнера. И блестел влагой, едва заметно пульсируя. Дженсен знал, что если тронет его, искупает пальцы в обильной смазке. Тогда он просто растянул края пальцами, чувствуя, как всё подплывает вязкой тёплой влагой, и вдавил полутвёрдый член в мягкую дырку. Член Джареда он сжал в руке и провёл свободным пальцем вдоль перетянутых яичек.
- Давай, Джей, - сказал он, - отдай мне всё до капельки.
И принялся мягко, неторопливо, глубоко ебать податливый, разработанный анус. Джаред сладостно постанывал и принимал его член с восторгом - ласково и глубоко, и Дженсен нагнулся, целуя прикрытые от кайфа глаза Джареда.
Вскоре анус набух, как обычно бывало в таких случаях, и Джаред жалобно простонал:
- Сними... кончить хочу.
Но Дженсен не торопился. Он мог себе позволить маленькую сладкую месть за сорванную встречу. Положа руку на сердце, он и сам не хотел туда идти.
Он потёр пальцем влажную головку, натягивая уздечку, и прошептал, целуя Джареда:
- Давай по-другому, мне хочется посмотреть.
Он вытащил член почти полностью, и погружая в ставший очень тугим сфинктер лишь головку, вставлял и сразу же вытаскивал, мягко, быстро, мелкими движениями. От этой поверхностной ебли Джаред дёргался всем телом и дрожал, отчаянно пытаясь получить в себя больше, но Дженсен был неумолим. Когда анус Джареда задёргался в быстром ритме, Дженсен полностью вытащил член и растянул края четырьмя пальцами. Плотная пульцация стенок сводила с ума, Джаред кричал, но Дженсен знал, что процесс уже не остановить - оргазм скручивал тело Джареда привычной долгой волной. Пульсация на секунду замерла, а потом из расслабившейся дырки полилась прозрачная жидкость. Края опять сжались, и Дженсен подставил под этот поток член, удерживая края лишь одной рукой.
- Да, кончай на меня, - шептал он, - выдою тебя досуха.
Член стал совсем скользким от этих потёков, и Дженсен всунул в теперь уже совершенно мягкий анус три пальца, чтобы почувствовать стенки изнутри. После нескольких секунд скольжения стенки опять слабо сжались, вытолкнув ещё одну порцию жидкости, теперь не такой плотной, и чуть мутной. Джаред лишь изредка постанывал, мокрый изнутри и снаружи. Не долго думая, Дженсен вытащил шёлковый платок из его нагрудного кармана, скрутил и сунул между мокрых ягодиц. Потом принялся за Джареда всерьёз - аккуратно отстегнул кожаную сетку сначала с одной стороны, потом с другой. Она была разъёмной - крепилась к разделяющей мошонку средней полоске. Дженсен широко раскрыл рот и принялся сосать одно яичко, втянув его в рот почти целиком. Второе он мягко катал в пальцах, тёр снизу, пачкая собственной смазкой Джареда. Он знал, что Джаред так не кончит, но торопиться уже было некуда. Он сосал то одно, то другое яичко до тех пор, пока Джаред не охрип от крика. Тогда Дженсен осторожно отстегнул остатки "сбруи" и принялся натирать пальцами края ануса - будто дрочить мокрый сосок. Джаред распластался и напрягся всем телом, а потом сперма и смазка полились из него одновременно - струйка выстрелила из твёрдого члена, а напрягшийся сфинктер вытолкнул мокрый платок. Лишь после этого Дженсен вставил член в ещё слабо сокращающийся анус и кончил в два движения.
У Джареда не осталось сил даже пошевелиться, пока Дженсен вылизывал его, собирая ртом остатки влаги. Но когда Дженсен добрался до его губ, он нежно ответил на поцелуй, а потом спросил охрипшим голосом:
- Дженс, так ты уже не боишься опоздать?
Дженсен ещё раз поцеловал его и ответил совершенно очевидное:
- Ты же сам знаешь, что уже всё равно, мелкий паршивец. Так что давай-ка в душ, и продолжим в более удобном месте.
Фандом: J2
Автор: аноним
Рейтинг: NC-17
Пейринг: Дженсен/Джаред
Дисклеймер: да кто ж мне их даст
Саммари: Три года подряд Дженсен старательно избегал ежегодных закрытых приёмов в Нью-Йоркском Клубе, но сейчас отвертеться не удалось. Статус предполагал обязательное посещение раз в два-три года, тем более, эти безумно дорогие приёмы устраивались именно с целью свести как можно больше пар.
Жанр: романс, пвп, омегаверс, флафф, кинк
Размер: ~ 4 700 слов
Предупреждения: золотой дождь, генитальный бондаж, уретральное проникновение, камплей
Примечания: простите, никакого обоснуя и махровый флафф. Просто два чувака, которым хорошо
читать дальше- Всё, не могу больше! - Джаред со смехом оттолкнул руку Дженсена с бутылкой шампанского, - сейчас польётся обратно!
- Э-эй, приятель! - так же, смеясь, ответил Дженсен, - это же только начало! Давай, давай ещё!
- Не-ет, - протянул Джаред, сползая с дивана на ковёр, - или... да, но сначала мне нужно...
- Ещё пару глоточков, - пообещал Дженсен, - и я отпущу тебя в туалет. Или... не отпущу, - добавил он, прижимая Джареда к дивану. - Ты ведь знаешь, что всё равно без меня не справишься.
Джаред не сопротивлялся - наоборот, смотрел с лёгким вызовом, и Дженсену очень нравилось, что он так быстро освоился и не смущался. Впрочем, похоже, смутить его было не так легко, и Дженсена это более чем устраивало. Он был рад, что всё сложилось именно так - им обоим повезло.
Три года подряд Дженсен старательно избегал ежегодных закрытых приёмов в Нью-Йоркском Клубе, но сейчас отвертеться не удалось. Статус предполагал обязательное посещение раз в два-три года, тем более, эти безумно дорогие приёмы устраивались именно с целью свести как можно больше пар.
В Нью-Йорке всё было просто для тех, у кого есть деньги - и в немалой степени это было хорошо, разумеется. Но Дженсен почему-то упрямо считал, что должен найти своего омегу сам. "На улице?" - ехидно поддевал его отец. А хоть бы и на улице, думал Дженсен, зато это будет... честно. Что "нечестного" в знакомстве среди людей своего круга, Дженсен бы толком и не ответил. И, тем не менее, продолжал упорно избегать посещения Клуба.
Теперь же, глядя на основательно накачанного шампанским Джареда в расстёгнутом смокинге и сбившейся белой рубашке, Дженсен понимал, что свой шанс он уже получил - вот прямо сейчас, или немного раньше, когда вошёл в общий зал и пересёкся взглядом с раскосыми зелёно-золотыми глазами.
Позже Дженсен думал, что если бы не запах, ему бы и в голову не пришло, что Джаред омега. И решил про себя, что трахнул бы его (или попытался хотя бы), даже если бы он был альфой. В социальном плане такая связь ничего бы не дала, но Джаред стоил всего на свете.
С этой секунды всё было решено - и Дженсена совершенно не занимало количество окружавших Джареда альф. Он был полностью уверен в себе. Тем более, Джаред, возвышаясь на голову почти над всеми присутствующими, толком ни на кого и не смотрел - до тех пор, пока в зал не вошёл Дженсен.
Они следили глазами друг за другом - до тех пор, пока их не представили. Формальность была соблюдена, и Дженсен обрадовался, увидев промелькнувшее во взгляде Джареда облегчение - он испытал то же самое. Вот теперь можно было с лёгкостью наплевать на приличия - оба хотели одного и того же. Собственно, а не для этого ли всё и затевалось?
Клуб предусматривал любой вариант, и весь просторный второй этаж был занят комфортными номерами с отличной звукоизоляцией. Если всё складывалось, из Клуба уезжало несколько счастливых пар, если же нет - впоследствии никто никогда не намекал на неудачу, а уж тем более - не жаловался. Таковы были негласные правила.
Поэтому, когда Джаред и Дженсен "исчезли", даже не скрывая, что уходят в одном направлении, в зале раздалось лишь несколько приглушённых вздохов - все были слишком хорошо воспитаны, чтобы открыто показать на людях досаду. Впрочем, все так или иначе признавали, что Джаред был не по зубам кому-либо из них.
Всё это Дженсен отлично понимал, и сейчас откровенно обхаживал Джареда, стараясь, чтобы встреча раззадорила его интерес; тем более, что вёл он себя примерно так же, как Дженсен - до последней возможности избегал посещения Клуба. Вытаскивать это из него не пришлось, он был очень открыт и разговорчив, но пока что совершенно не собирался связывать себя семейными узами. Ведь исход встречи мог быть каким угодно, и Джаред получал отсрочку ещё на целый год. Как и Дженсен. Но, похоже, оба передумали тянуть, едва разглядев друг друга получше.
И теперь складывался тот самый момент доверия: Джаред мог позволить Дженсену всё, что должно произойти в таких случаях, или же отвергнуть. Тогда оба тихо покинули бы Клуб через чёрный ход один за другим с интервалом десять-пятнадцать минут, и на следующей встрече вежливо "не узнали" бы друг друга.
Думая об этом, Дженсен отставил бокал, нагнулся над Джаредом и сделал то, что хотел с самого начала встречи: поцеловал в сладкие от шампанского губы. Джаред отреагировал очень искренне - тоже отбросил свой бокал и запрокинул голову, подставляясь губам Дженсена. А потом ещё и обхватил за шею, соединив пальцы на затылке. Вылизывая его рот, Дженсен думал о том, что он совсем ещё мальчишка, и нужно быть очень аккуратным, чтобы не разрушить самое начало связи.
Целуя Джареда, Дженсен расстегнул его рубашку, не глядя, и только тогда отстранился. Джаред был восхитителен, неподражаем в своей невинной решимости - в его глазах читалось желание пойти до конца. И лёгкое смущение - сейчас было не время бравировать своей несуществующей опытностью.
- Значит, ты мне разрешаешь это сделать? - Дженсен подумал, что стоит оставить Джареду крохотную лазейку, потому что совсем не хотел разочарования в момент, когда остановиться будет уже сложно.
Джаред и не колебался - молча кивнул, и глаза у него блестели от предвкушения. Это было немного серьёзнее, чем Дженсену хотелось бы, но Джареда можно было понять. Его согласие означало, что он готовился не зря.
Дженсен помог ему встать и расстегнул пуговицу на его брюках, а потом и молнию, не прерывая зрительного контакта. Ему очень нравилась искренность Джареда - тот пока что не умел прятать свои чувства и ощущения.
Брюки соскользнули по ногам, и Дженсен, всё так же не глядя пока вниз, стащил с его плеч уже расстёгнутую рубашку. И только тогда позволил себе посмотреть.
Сбившееся дыхание он вернул лишь через несколько глубоких вдохов и выдохов. Всё, что можно было хотеть, глядя на обнажённого Джареда - это трахать его до полной потери сил. А, кроме того, Джареда действительно подготовили по всем правилам - и Дженсен представил себе, каких усилий ему стоило небрежное поведение в общем зале. Вернее, нет. Это даже представить себе было сложно.
Белья на Джареде не было, зато... Бёдра охватывала продуманная конструкция из тонких кожаных ремешков. Жёстко эрегированный член был полностью оплетен кожаным шнуром, оплётка была частой и тугой, охватывала и мошонку, подтянутую к животу как можно выше. У Дженсена пересохло во рту: кожаные нити оплетали и головку, а их концы были аккуратно заправлены в красную и сухую дырочку уретры. Оттуда каким-то хитрым способом тянулся ещё один шнур, и охватывал узкую талию Джареда, тем самым прижимая член к животу. Ещё несколько ремешков обвивали ноги вкруговую, и Дженсен знал, что они исчезают между ягодиц. Дженсен мимоходом отметил, какое у Джареда охренительное тело, надеясь, что время рассмотреть его (и не только рассмотреть) ещё будет. Дженсен знал, что видит лишь внешнюю часть конструкции, и перед глазами плыло только от мысли о скрытом пока что от его глаз.
Широкую грудь Джареда тоже перехватывали кожаные ремешки, несколько раз переплетаясь в середине. Соски были плотно перехвачены круговыми зажимами, и из середины каждого торчали покрасневшие, набухшие венчики.
Всё это было своебразной данью традициям. Этакий пояс девственности. Конечно, можно было и не соблюдать ритуал, но пока никто не думал от него отказываться - и теперь Дженсен понимал, почему. Это делало первый раз незабываемым, превращало его в некий ритуал. Воочию он это видел первый раз. И теперь ему не терпелось... распаковать этот роскошный подарок.
Разделся он в рекордные сроки, и судя по взгляду Джареда, шансы были вполне неплохи. Даже более чем неплохи.
Но стоило Дженсену взять Джареда за руку, как тот ощутимо напрягся. Всё же у него был предел раскованности. Разумеется, был.
- Эй, - Дженсен не стал делать вид, что не заметил, - Джаред, если ты не хочешь - мы этого делать не будем. Сам... расшнуруешься. Или вообще...
- Всё в порядке, - Джаред улыбнулся и руки не отнял, - просто мне... просто я...
- У меня тоже первый раз... такое, - улыбнулся Дженсен. - Но я постараюсь, чтобы ты не разочаровался.
Джаред нисколько не казался Дженсену робким или неуверенным в себе, да и наверняка не был таким - Дженсен уже имел возможность убедиться в этом, наблюдая за Джаредом в общем зале, а после и беседуя с ним - кровь и воспитание делали своё дело. Но происходившее сейчас было слишком важным, ответственным, своего рода испытанием. А Джаред был ещё совсем юн, тем более, гормональная буря влияла на его поведение.
До обширной ванной они дошли мелкими шагами - Джареду очень мешал переполненный мочевой пузырь. Но Дженсен не собирался помогать ему сию же секунду - такая ситуация выпадала лишь раз в жизни. Может, и не раз, но Дженсен категорически не хотел думать о неудачном исходе (он даже бы посмеялся над собой, не будь так занят сейчас - ибо уж точно не ожидал такой поспешной смены убеждений на диаметрально противоположные).
Поэтому сначала усадил его на унитаз, так, что бы ноги Джареда остались широко расставленными, и мягко провёл пальцами между бёдер. Кожа Джареда была гладкой и ровной, один из признаков истинного омеги - волосы на теле попросту не росли. Тем эффектнее смотрелась его роскошная каштановая грива. Дженсен на секунду отвлёкся, запустив в неё руку, и Джаред улыбнулся выжидательно.
Дженсен ощупал плотно натянувшиеся ремешки и спросил, присаживаясь на корточки перед Джаредом:
- Тебя ведь готовили заранее, да?
Джаред смущённо кивнул.
- И... долго ты так ходишь?
- С самого утра, - признался Джаред.
- И тебе очень хочется отлить, правда? - шёпотом протянул Дженсен, целуя его в мочку уха. - и ещё тебе хочется... поменять контейнер, да?
Джаред вспыхнул, ничего не ответив, а Дженсен поцеловал его в плечо и пообещал:
- Помогу тебе. Только доверься мне, хорошо?
Дженсен никогда не видел и не делал этого раньше, но альф готовили к своей части ритуала, как омег - к своей. Правда, у альф это было чисто теоретически. Но тем не менее, Дженсен знал, что делать, и был рад тому, что Джаред не сопротивляется.
Ритуал - а это был именно ритуал, в восприятии Дженсена - был очень интимным, несколько грязным, и призван сразу же, без прелюдий, выяснить уровень совместимости альфы и омеги. В моче, сперме и смазке содержалось самое большое количество половых гормонов, и будущей паре требовалось безо всякого стеснения получить как можно больше физиологических жидкостей друг друга: если они подходили один другому, это позволяло быстрее перестроить работу эндокринной системы организма, максимально подстроиться под обмен веществ партнёра; если же нет - всё заканчивалось, и не начавшись.
Дженсен нащупал на внутренней поверхности бёдер Джареда несколько ремешков, туго укреплённых под самыми ягодицами, мягко растянул ягодицы пальцами и нашёл два узелка, завязанные особым способом. Он потянул за один из них, и второй развязался сам собой. Он не совсем верил в то, что делает это наяву, да ещё и с такой лёгкостью. Крепление тут же ослабло, и Джаред дёрнулся: внутри у него сместился контейнер для течной смазки. Обычно это была небольшая пробка из мягкого губчатого латекса, но в этом случае она представляла из себя длинную полую пластиковую трубку. Ни одна капля жидкости не могла просочиться наружу, собираясь внутри, - до момента, когда её вытаскивали, позволяя вылиться всему накопившемуся.
Джаред часто задышал, а Дженсен придержал трубку пальцем, глядя Джареду в глаза:
- Хочу посмотреть, как ты течёшь, Джаред. Потому что... очень хочу тебе вставить.
Джаред не ответил, прикрыв глаза, но ответ и не требовался. Дженсен вдавил основание пробки пальцем, и Джаред вскрикнул, когда из него хлестнула тёплая жидкость. Дженсен знал, что её будет много, но такого потопа не ожидал. Немного липкая жидкость всё лилась, а Дженсен мягко размазывал её пальцами по бёдрам и ягодицам Джареда, уже не сдерживая громкого, возбуждённого дыхания.
Когда поток иссяк до отдельных капель, Дженсен пошевелил трубку, заставив Джареда дёрнуться, и медленно потащил её наружу. Они оба дышали открытыми ртами, и Дженсен почти срывался на стон, наблюдая, как плывёт взгляд Джареда. Когда контейнер покинул его тело, в ладонь Дженсена вылилось ещё немного жидкости, и он, позволив трубке упасть, поднёс руку ко рту. Дженсен длинно лизнул свою ладонь, и Джаред вскрикнул, вид у него был шокированный.
Дженсен принялся расшнуровывать ремешки, начиная с талии. Джаред глубоко дышал и постанывал от облегчения с каждым витком, и у него подрагивали пальцы - он явно хотел прикоснуться к Дженсену. Дженсен взял его руку, коснулся губами ладони, положил себе на плечо и слегка придавил, показывая, что хочет прикосновения. И теперь, пока он сражался с кожаной сбруей Джареда, тот мял пальцами его плечи, шею и грудь, зарывался в короткие волосы. Это было чертовски приятно.
Наконец остался лишь длинный шнур, оплетавший член и яички. Дженсен ещё немного полюбовался зрелищем, понимая, что Джаред уже в полуобморочном состоянии, и аккуратно завёл руку под самую мошонку, вытаскивая затягивающий конструкцию конец. Дженсен осторожно расплетал шнур, обнажая тут же наливающиеся красным отпечатки на твёрдом стволе, и чуть придержал пальцем, когда дошёл до самого верха. Остались лишь две нити, тянущиеся из уретры.
Пальцы Дженсена слегка дрогнули. Он представлял себе, что сейчас увидит, и от предвкушения поджимались мышцы живота.
Дженсен глубоко вздохнул, смочил слюной указательный палец и аккуратно коснулся места, откуда свисали кожаные шнурки. Джаред учащённо дышал, но никаких признаков сопротивления не выказывал.
Дженсен очень легко потянул шнурок на себя, и покрасневшую тонкую кожу вокруг уретры натянуло изнутри. Дженсен потянул ещё, и отверстие максимально растянулось, пропуская крупную жемчужину, влажно блестящую от смазки. Это было "ожерелье принцессы" - жемчуг разного размера, нанизанный на тонкий шнур. Едва жемчужины сдвинулись внутри, Джаред задрожал и вцепился в плечи Дженсена, кусая губы.
- Больно? - обеспокоился Дженсен. Он по себе знал, что стоны боли и страсти едва ли различимы.
- Н-нет, - хрипло, с запинкой протянул Джаред.
- Боже, - пробормотал Дженсен, когда показалась вторая жемчужина. Он представил себе, как это всё... помещали внутрь. Сейчас он готов был проклинать старинный обычай, но Джаред втянул воздух сквозь зубы - и Дженсену осталось лишь благодарить небеса за такую эластичность тканей. С каждой новой жемчужинкой он целовал Джареда в губы, превращая в удовольствие странную процедуру.
Ожерелье очень легко скользило вверх, подчиняясь руке Дженсена. Он словно загипнотизировал сам себя, и горловые стоны Джареда звучали для него отдалённо, в них было только нетерпеливое ожидание.
Когда выскользнула последняя бусина, Джаред сипло выдохнул и почти обмяк, склонив голову на плечо, но Дженсен не дал ему расслабиться - несильно надавил пальцами на самый низ живота и прошептал:
- Давай, Джаред, не сдерживайся.
- Но... но как же, - сбивчиво пробормотал Джаред, - я ведь тебя...
- Давай-давай, - подбодрил Дженсен, - я этого хочу.
Похоже, Джаред действительно был на грани - на грудь Дженсену хлестнула обжигающая струя, и он сейчас не был уверен в том, что кричит Джаред, а не он сам.
Успокаиваясь, Джаред горел, будто в лихорадке, часто дышал и облизывал губы. Больше Дженсен терпеть не мог.
- Так хочу тебя, Джаред, - признался он честно, и Джаред посмотрел на него слегка мутными глазами.
- Я тоже... кажется, - ответил он хрипло и на пределе слышимости.
- Пойдём, - Дженсен потянул его за руку.
Он хотел, чтобы всё сложилось самым лучшим образом, чтобы первый раз получился незабываемым.
Они наскоро ополоснулись под душем, и Дженсен снял с Джареда остатки "сбруи" - освободил его плечи и грудь от тугой оплётки, покрывая обнажающуюся кожу частыми поцелуями.
До постели они добрались в обнимку, спотыкаясь и то и дело задевая стены и мебель, а когда упали в мягкое гнездо из одеял и взбитых подушек, Джаред сам поцеловал Дженсена и широко развёл колени.
- Готов? - спросил Дженсен, целуя Джареда в мочку уха, скулу, шею.
Джаред кивнул, зажмурившись, и Дженсен плотно вогнал член в роскошно мокрую, горячую, но ещё узкую девственную дырку - при таком возбуждении омеге не нужна была подготовка. Член стремительно разбухал, утолщался на конце; а внизу, над самой мошонкой, пульсировал пока небольшой и мягкий узел.
Джаред часто задышал открытым ртом, и Дженсен протолкнул член до конца, сильно оттянув край ануса пальцем. И тут же узел налился, отвердел, распирая вход и замыкая канал намертво.
Первый оргазм был таким острым, что Дженсен на секунду отключился. Он только услышал слабый стон Джареда, почувствовал, как тот дрожит, и прижал его к себе покрепче; а потом стенки канала уплотнились и сузились, побежали мышечные волны, ровной сильной пульсацией выдаивая узел. Дженсен задыхался, а Джаред мелко дёргал бёдрами и тёк непрерывной струёй смазки ему в ладонь. Края ануса, запечатанные узлом, тоже подплывали смазкой.
Джаред кончал невыносимо долго - изливался в руку Дженсена, стонал, будто в полуобмороке, и в коротких передышках подставлял губы поцелуям.
В конце Джаред не стонал и не кричал, а уже почти выл - член Дженсена распирал его изнутри, и с каждой новой волной его дёргало жгучей сладкой болью и мышечными судорогами - до искр перед глазами. Жаром охватывало бёдра, сжимало мышцы ануса в бешеном ритме, отчего и Дженсен стонал и хрипел на грани боли.
Сцепка была долгой, счёт времени Дженсен потерял, Джаред же просто не открывал глаз, когда его продёргивало слабеющими уже судорогами, только тёрся щекой о плечо Дженсена. Губы у него были красные и искусанные, лицо горело неровным румянцем, волосы вымокли от пота.
Целуя его, Дженсен понял, что ему хочется делать все эти грязные вещи с Джаредом вовсе не ради ритуала - дико хотелось самого Джареда, во всех его проявлениях.
Расцепились они неожиданно - просто вдруг мышцы Джареда разом ослабли, позволяя члену Дженсена выскользнуть, и на постель хлынул настоящий поток горячей жидкости.
Джаред приоткрыл глаза и слабо улыбнулся.
- Чертовски хорошо было, - сказал он негромко, уставший и удовлетворённый.
- Не представляешь, как я рад, что не смог отвертеться от приёма, - прошептал Дженсен, стирая пальцами крупные капли пота с его лица.
Если Джаред и намеревался уснуть, то осуществить это ему не удалось.
Дженсен позвонил по внутреннему телефону, потом чуть не на руках оттащил Джареда в ванную и плотно закрыл за собой дверь.
Пока они отмокали в бурлящей приятно горячей водой джакузи с ароматной пеной, прислуга приводила в порядок номер и меняла постельное бельё. Негромкий стук в дверь сигнализировал о том, что все удалились, оставив комнаты идеально прибранными.
Разумеется, ночь на этом не закончилась. Дженсен поил Джареда шампанским и кормил кусочками фруктов - Джаред быстро включился в игру, и так старательно облизывал его пальцы, что вскоре оба оказались в спальне на свежей постели.
Конечно, о второй сцепке за ночь не было и речи, но Дженсен вознамерился довести Джареда до полнейшего удовлетворённого бессилия - и ему, несомненно, это удалось.
Дженсен заласкал его до дрожи и испарины, целуя гладкое тело и оставляя на коже яркие засосы.
Один раз Дженсен довёл Джареда до оргазма, просто целуя его соски. Он принялся сосать один из них, постоянно прихватывая зубами и сверля венчик самым кончиком языка. Потом переключился на второй, облизывая его и покусывая опухший ореол. Он лизал, сосал и покусывал долго, пока Джаред не принялся елозить по простыне бёдрами. Тогда Дженсен плотно прищемил его соски пальцами и принялся катать твёрдые бугорки выдаивающими движениями, проводя сверху вниз большими пальцами и сильно сжимая каждый раз. Стонущий и извивающийся Джаред вскоре выстрелил в воздух фонтаном спермы, обрызгав и себя, и Дженсена.
Потом Дженсен заставил его кончить только задницей, натирая края влажного розового ануса пальцами, теребя снаружи, пока Джаред не потёк. Дженсен поймал лишь остатки сокращений, сунув внутрь пальцы, но сейчас ему было достаточно и этого.
Проснулся Дженсен от яркого солнечного света и оттого, что Джаред завозился, пытаясь незаметно выбраться у него из-под руки - заснули они в обнимку. Дженсен с трудом подавил улыбку и не стал показывать, что проснулся, лишь осторожно приоткрыл глаза, наблюдая за Джаредом. Тот, порозовевший и взъерошенный спросонья, морщился и кусал губы, как можно аккуратнее перемещаясь к краю кровати. Ему это удалось, удалось даже встать на непослушные ноги, но стоило сделать один шаг - и на пол хлынуло всё, старательно закачанное в него Дженсеном во второй половине ночи. Джаред не удержал короткий вскрик, зато достаточно резво убежал в сторону туалета. Отпускать его Дженсен не собирался, и через минуту оказался у него за спиной - Джаред, кое-как добравшийся до унитаза, упирался рукой в стену.
- Доброе утро, маньяк, - с вежливым ехидством поздоровался он, когда Дженсен поцеловал его в шею.
Дженсен в ответ что-то промычал, пристраиваясь членом у него между бёдер - стояло у него ещё спросонья.
- Вместо доброго утра? - поинтересовался Джаред. На это Дженсен отвечать не стал вовсе, потому что в голосе Джареда не было недовольства. Просто задвинул член в мягкую, мокрую, сладко разъёбанную дырку, чувствуя себя на вершине блаженства. А потом подставил ладонь под тугую горячую струю, звонко бьющую о фаянс. Джаред ещё раз сообщил Дженсену, что он маньяк, но отстраняться не стал.
Дженсен не зря с таким старанием вбивался в него - вскоре анус набух и плотно охватил член, а Джаред, немного лениво крутя бёдрами, принялся кончать, как делают омеги, когда у них не стоит, но им хорошо: сперма просто потекла с кончика члена, и Дженсен помог, мягко сжимая в руке его мошонку.
Джаред несколько задержался под душем, наслаждаясь горячей водой и всё ещё позёвывая; Дженсен же закончил с водными процедурами раньше, прежде крепко поцеловав его: следовало покидать Клуб - при всём радушии и гостеприимстве администрации, существовали стандартные общие правила.
Когда Джаред вышел из ванной, завернувшись в полотенце, Дженсена в номере уже не было. Зато на столике лежала записка, придавленная открытой бутылкой шампанского:
"Джей, жду тебя в машине. Постарайся не задерживаться, я уже соскучился. Ах да, шампанское для тебя. Вся бутылка. Я же маньяк, сам знаешь".
Эпилог.
Год спустя.
- Джей! - позвал Дженсен уже от двери, - Ну где ты? Опоздаем на встречу.
Ответ прозвучал совершенно невнятно, и Дженсен вернулся в гостиную, собираясь действительно поторопить Джареда, но...
Джаред стоял посреди комнаты в дорогом костюме и обуви, с идеально уложенными волосами и каким-то странным выражением лица.
- Что случилось? - обеспокоился Дженсен.
- Да я тут... упустил кое-что.
- Да что же? - Дженсен даже немного повысил голос - он не любил неопределённых ситуаций.
- Такая досада, - ответил Джаред тоном, из которого следовало, что ему вовсе не досадно, - пробку забыл.
- Но... Ещё не поздно, - полуутвердительно сказал Дженсен, чувствуя, как скручивается внизу живота.
Он отлично знал, что Джаред просто не может забыть пробку, никогда, ни при каких обстоятельствах.
- Поздно, - притворно вздохнул Джаред.
На восхитительных брюках сливочного цвета проступило сырое пятно в паху.
На свадьбе оба смотрелись ослепительно в чёрных смокингах и белоснежных рубашках.
Можно сказать, всё шло просто идеально. Они подошли друг другу на сто процентов, кроме того - оба втрескались по уши в первую же ночь. Что ж, Дженсен не стал упорствовать и безоговорочно признал правоту отца. И был совершенно счастлив.
Через месяц после свадьбы Джаред сбежал. Дженсен ударился в панику, но решил пока ничего не предпринимать. Навёл справки по своим каналам, узнал, что Джаред жив-здоров, и принялся ждать, сцепив зубы.
Джаред вернулся через неделю, ночью, когда Дженсен уже совершенно извёлся, и упал на постель рядом с ним, как был одетый.
Дженсен молча раздел его, вылизал с головы до ног, ласками довёл до состояния полуобморока и трахнул так, что Джаред валялся на кровати три дня. Дженсен терпеливо за ним ухаживал. Он видел по довольной физиономии, что Джаред симулирует, но поддавался игре с удовольствием - сам был рад, что Джаред дома и не мечется.
Гораздо позже, собравшись с духом, Джаред уткнулся ему в шею и пробормотал невнятно, что слишком влюблён и должен был хоть немного побыть один. Дженсена эти извивения успокоили - он чувствовал примерно то же самое, но всё же был старше и рассудительней. Немудрено, что совсем юный Джаред испугался таких сильных чувств.
Всё это на несколько секунд вспомнилось Дженсену, когда он рассматривал стоявшего посреди гостиной Джареда - уверенного в себе, высокого, раздавшегося в плечах - такого роскошного самца, и совершенно взрослого. И... настоящего провокатора. И Дженсен был не против. Совсем, совсем не против.
"Бессовестный", - сказал он одними глазами, не в силах сдержать улыбки.
"Знаю. Прости, ничего не могу сделать", - так же ответил Джаред.
Оба оставили при себе совершенно одинаковое "люблю тебя, придурок".
- Так уж и поздно? - Дженсен приподнял бровь, но в ту же секунду потерял дар речи: пятно на брюках увеличилось, и на беслоснежный пушистый ковёр пролилась тонкая струйка.
Джаред улыбался, глядя Дженсену в глаза, правда, щёки у него слегка порозовели, что выдавало лёгкое смущение, но делало его ещё более очаровательным.
- О-о, - только и смог протянуть Дженсен полузадушенно. Струйка всё лилась, Джаред расстегнул пиджак и ослабил галстук, а потом присел на корточки, и от этого Дженсен вновь обрёл способность двигаться. Он в два шага оказался рядом с Джаредом, и рухнул на колени, подставляя руки под обжигающую струйку и вгрызаясь поцелуем в его губы.
Дженсен толкнул Джареда в плечо, заставляя лечь спиной на ковёр; Джаред выгнулся навстречу и потянул его за собой, укладывая на себя. Они целовались, жадно и немного болезненно, и у Дженсена темнело в глазах, когда он вжимался бёдрами в полностью мокрый пах Джареда. Когда Джаред потянулся рукой к своему члену и сжал его сквозь мокрые брюки, Дженсен тут же опустился вниз и в два счёта расстегнул ширинку. Конечно же, белья под брюками не было. От брюк избавились в несколько секунд, и Дженсен приподнял Джареда за бёдра, выставляя перед собой. Член лежал на бедре, яйца были плотно охвачены тонкой кожаной сеткой с заклёпками - подтянуты и одно отделено от другого более широкой полоской чёрной кожи. Зато анус был совершенно свободен - без следа пробки или контейнера. И блестел влагой, едва заметно пульсируя. Дженсен знал, что если тронет его, искупает пальцы в обильной смазке. Тогда он просто растянул края пальцами, чувствуя, как всё подплывает вязкой тёплой влагой, и вдавил полутвёрдый член в мягкую дырку. Член Джареда он сжал в руке и провёл свободным пальцем вдоль перетянутых яичек.
- Давай, Джей, - сказал он, - отдай мне всё до капельки.
И принялся мягко, неторопливо, глубоко ебать податливый, разработанный анус. Джаред сладостно постанывал и принимал его член с восторгом - ласково и глубоко, и Дженсен нагнулся, целуя прикрытые от кайфа глаза Джареда.
Вскоре анус набух, как обычно бывало в таких случаях, и Джаред жалобно простонал:
- Сними... кончить хочу.
Но Дженсен не торопился. Он мог себе позволить маленькую сладкую месть за сорванную встречу. Положа руку на сердце, он и сам не хотел туда идти.
Он потёр пальцем влажную головку, натягивая уздечку, и прошептал, целуя Джареда:
- Давай по-другому, мне хочется посмотреть.
Он вытащил член почти полностью, и погружая в ставший очень тугим сфинктер лишь головку, вставлял и сразу же вытаскивал, мягко, быстро, мелкими движениями. От этой поверхностной ебли Джаред дёргался всем телом и дрожал, отчаянно пытаясь получить в себя больше, но Дженсен был неумолим. Когда анус Джареда задёргался в быстром ритме, Дженсен полностью вытащил член и растянул края четырьмя пальцами. Плотная пульцация стенок сводила с ума, Джаред кричал, но Дженсен знал, что процесс уже не остановить - оргазм скручивал тело Джареда привычной долгой волной. Пульсация на секунду замерла, а потом из расслабившейся дырки полилась прозрачная жидкость. Края опять сжались, и Дженсен подставил под этот поток член, удерживая края лишь одной рукой.
- Да, кончай на меня, - шептал он, - выдою тебя досуха.
Член стал совсем скользким от этих потёков, и Дженсен всунул в теперь уже совершенно мягкий анус три пальца, чтобы почувствовать стенки изнутри. После нескольких секунд скольжения стенки опять слабо сжались, вытолкнув ещё одну порцию жидкости, теперь не такой плотной, и чуть мутной. Джаред лишь изредка постанывал, мокрый изнутри и снаружи. Не долго думая, Дженсен вытащил шёлковый платок из его нагрудного кармана, скрутил и сунул между мокрых ягодиц. Потом принялся за Джареда всерьёз - аккуратно отстегнул кожаную сетку сначала с одной стороны, потом с другой. Она была разъёмной - крепилась к разделяющей мошонку средней полоске. Дженсен широко раскрыл рот и принялся сосать одно яичко, втянув его в рот почти целиком. Второе он мягко катал в пальцах, тёр снизу, пачкая собственной смазкой Джареда. Он знал, что Джаред так не кончит, но торопиться уже было некуда. Он сосал то одно, то другое яичко до тех пор, пока Джаред не охрип от крика. Тогда Дженсен осторожно отстегнул остатки "сбруи" и принялся натирать пальцами края ануса - будто дрочить мокрый сосок. Джаред распластался и напрягся всем телом, а потом сперма и смазка полились из него одновременно - струйка выстрелила из твёрдого члена, а напрягшийся сфинктер вытолкнул мокрый платок. Лишь после этого Дженсен вставил член в ещё слабо сокращающийся анус и кончил в два движения.
У Джареда не осталось сил даже пошевелиться, пока Дженсен вылизывал его, собирая ртом остатки влаги. Но когда Дженсен добрался до его губ, он нежно ответил на поцелуй, а потом спросил охрипшим голосом:
- Дженс, так ты уже не боишься опоздать?
Дженсен ещё раз поцеловал его и ответил совершенно очевидное:
- Ты же сам знаешь, что уже всё равно, мелкий паршивец. Так что давай-ка в душ, и продолжим в более удобном месте.
@темы: Мини/драббл
Название: Белый шум
Автор: аноним
Бета: он же
Фандом: Шерлок ВВС
Пейринг: Джон/Шерлок
Рейтинг: NC-17
Размер: мини (~ 1500 слов)
Саммари: пора спать!
Предупреждения/кинки: сомнительное согласие, сенсорная депривация, мумификация (правда, не совсем в чистом виде), зажимы для сосков.
читать дальшеДжон, громко вздохнув, отложил газету.
— Шерлок…
Шерлок остановился и уставился в темноту за окном.
— Шерлок!
— Ну, что, что, Джон?
— Тебе надо поспать, ты…
Шерлок резко повернулся:
— Я не могу! Не могу!
— Ты третий день не спишь! Так нельзя!
— Джон, ты идиот? Я тебе говорю, что не могу. Понимаешь ты это? Вот, смотри, смотри, смотри…
Шерлок с размаху плюхнулся на диван, нервно одернул халат и замер, картинно сложив руки на груди.
Джон встал с кресла:
— Просто попробуй расслабиться…
Пальца Шерлока задрожали, сжались в кулаки.
— Успокойся, закрой глаза, дыши равномерно… — Джон подошел и мягко дотронулся до закаменевшего плеча.
Шерлок подскочил как ужаленный:
— Джон, отстань от меня! Отстань! Я не могу, не могу понять, как автомобиль очутился в озере? В высокогорном озере? Меня бесит это, бесит, бесит, бесит!
Джон, скрестив руки на груди, хмуро наблюдал, как Шерлок носился по гостиной, вцепившись в свою и без того взлохмаченную шевелюру.
— Нет! — вдруг выкрикнул Шерлок и ткнул пальцем в сторону Джона. — Нет мне не нужно снотворное. Я должен, должен… уходи, ты мне мешаешь! Давай, иди сам спать, не мешай мне!
Джон поджал губы, постоял еще немного и ушел.
Шерлок какое-то время послушал его шаги на лестнице, потом лег на диван, встал с дивана, снова лег, сел, тихонько взвыл и, заламывая пальцы, опять забегал по комнате.
Некоторое время ничего не происходило, но вдруг в спальне наверху раздался какой-то грохот, послышались сдавленные ругательства.
Шерлок замер.
— Джон… Джон?
Открыл дверь и побежал по лестнице.
— Джон!
Рывком распахнув дверь, он оказался в совершенно темном и тихом помещении. Вдруг что-то кольнуло его в предплечье прямо сквозь ткань халата.
— Что за…
…
Шерлок глухо застонал и попробовал сесть.
— Шерлок, это я Джон, не беспокойся, сейчас все будет нормально.
Глухо промычав, Шерлок попытался открыть глаза, не удалось, не удалось даже пошевелить рукой.
— Буквально пару минут… потерпи немного…
Через какое-то время Шерлок осознал, что лежит на ровном и довольно мягком. Он на полу в комнате Джона и этот пол чем-то застелен.
— Шерлок, нет, ты не сможешь пока шевелиться, хотя чувствительность к тебе сейчас вернется. Просто лежи спокойно. Ты же доверяешь мне? Не волнуйся, все будет хорошо.
Шерлок прекратил попытки подняться и замер, анализируя свои ощущения. Так… на глазах плотная повязка, руки примотаны эластичной тканью к животу, халат на груди распахнут.
— Шерлок… — снова послышался спокойный голос Джона. — Ты же мне доверяешь, правда? Ты понимаешь, что я не сделаю тебе ничего плохого? Отнесись к этому, как к очередному эксперименту. Хорошо?
— Джон… — слабо произнес Шерлок. — Джон, что ты задумал?
— Сейчас сам все поймешь.
Шерлоку показалось, что Джон улыбнулся. Потом он почувствовал прикосновение материи к своей груди. Напряженные соски накрыло чем-то мягким… бинты? Сложенные в несколько раз бинты? Да, на каждый сосок Джон приложил тканевые подушечки, и Шерлок почувствовал, как его торс туго обхватывает несколько широких полос плотного целлофана. Раздался звук открываемого скотча.
— Шерлок, халат и пижамные штаны защитят тебя от контакта с пленкой, но кое-что мне все-таки придется предпринять.
— Джон, я понял. Неужели ты считаешь, что сенсорная депривация как-то поможет…
— Шерлок, давай договоримся, если ты не прекратишь болтать, то я заклею тебе рот скотчем. Ты этого хочешь? — строго спросил Джон.
Шерлок демонстративно сжал губы.
— Хорошо… — удовлетворенно сказал Джон.
Но все-таки Шерлок не удержался и издал слабый полустон-полувздох, когда почувствовал, как Джон аккуратно вставляет ему в уши затычки.
Темнота и тишина поглотили.
Руки Джона раздвинули полы халата, и Шерлок почувствовал, как они стягивают с него пижамные штаны. Джон высвободил его вялый член и подтянул яички повыше так, чтобы их нельзя было зажать между ног. Шерлок невольно дернулся и сильно выдохнул. Какое-то время ничего не происходило. Шерлок мучительно пытался понять, что делает Джон. Тот был рядом, это чувствовалось по легкому движению воздуха на обнаженных гениталиях и, наконец, их тоже прикрыл кусок чего-то мягкого. Основываясь на предыдущих ощущениях, когда Джон то же самое сделал с его сосками, Шерлок предположил, что это толстая марлевая салфетка. Затем Джон принялся туго пеленать его от талии вниз. Давление было довольно сильным, и Шерлок почувствовал раздражение от такого жесткого ограничения подвижности, но промолчал. В конце концов, все его тело от шеи до ступней было упаковано в пленку. Шерлок ощутил движение у своего лица, его голову приподняла крепкая, теплая ладонь и ловко замотала голову и лицо в махровое полотенце, от которого исходил слабый запах Джона. Шерлок решил, что полотенце довольно старое, так как ткань была неплотной и дышать сквозь нее хоть и не так уж вольно, но вполне можно. Опять наступило затишье. Шерлок предполагал, что Джон сидит рядом на коленях и осматривает тело рук своих. Становилось жарко, под полотенцем скапливалась влага от дыхания, но туго спеленатое тело начало расслабляться. Джон вдруг сжал обеими руками щеки Шерлока, немного помял их, перешел к ушам, довольно сильно растер их сквозь полотенце, затем, нажимая ногтями, помассировал голову. Потом уверенные руки взялись за тело. Джон нажимал, прихватывал ладонью, оглаживал, поколачивал. Перевернул Шерлока на живот, подложив под переносицу и подбородок какой-то валик, прошелся кулаками по спине и ягодицам, то разминая, то стискивая. Его движения были сильными, властными, грубыми. Тело Шерлока постепенно расслаблялось, становилось все жарче, но этот жар был приятным, казалось, что от него плавились не только мышцы, но и кости. Шерлок был глух, слеп и беспомощен, буквально втоптан в пол – Джон уже начал ходить по его спине, – но это неожиданно оказалось болезненно-приятным.
Вдруг Джон взялся перекатывать его то на один бок, то на другой. Мельтешение, постоянно меняющееся давление на разные части тела, невозможность как-то повлиять на процесс и полная потеря ориентации ввели Шерлока в удивительный транс. Он слышал себя изнутри – как кровь шумит в ушах, как сильно и медленно бьется его сердце, как давят на соски и гениталии те подушечки, что пристроил на них Джон. Он даже слышал собственное неумолкаемое, как белый шум, мычание.
Джон перевернул его на спину. Шерлок был уверен, что если бы не бондаж, удерживающий тело в едином целом, то он уже растекся бы лужей удовольствия.
Джон что-то сделал… вырезал небольшие кружочки в пленке на груди Шерлока и вытащил марлевые подушечки. Соски, до этого туго прижатые, горячие и мокрые, вдруг охватило жгучим холодом. Они моментально закаменели, да еще Джон начал их больно выкручивать. Шерлок снова заныл на одной непрерывной ноте и Джон отстранился. Шерлок потерянно выдохнул, неизвестность мучила, и вдруг что-то легкое коснулось истерзанных сосков. Это легчайшая щекотка заставила блаженно застонать. Ощущения были настолько сильными, что казались даже болезненными. Потом пропало и это. Шерлок замер в сладкой неизвестности, а потом даже сквозь полотенце почувствовал запах спирта. Мокрые, ужасно холодные ватные диски натирали его соски до тех пор, пока не начало сильно щипать, потом они исчезли и металлические прищепки укусили воспаленную плоть.
Джон водил рукой по его паху, ощупывал, пытался сжать сквозь упаковку член Шерлока. Ужасное, сильнейшее возбуждение буквально скрючило Шерлока. Джон сердито шлепнул его несколько раз ладонью по коленям, заставляя выпрямиться. И в этот момент Шерлок почувствовал, как начинают пока не сильно, но явственно пощипывать его проспиртованные соски. Он выгнулся, сводя вместе лопатки, пытаясь уйти от слишком сильного раздражителя, и не сразу заметил, как Джон разрезал пленку над его умученным членом и вытащил марлевый буфер. Только холод заставил Шерлока понять, что его член на свободе и Джон осторожно вытянул в разрез и его мошонку. Яички так сильно оказались подняты вверх, что практически прижались к основанию крепнущего члена. Гель, что нанес на его член Джон просто ледяной и Шерлок не мог понять, то ли он кажется таким из-за разницы температур внутри кокона и снаружи, то ли Джон его действительно специально охлаждал. Но Шерлок не может, просто не в состоянии сейчас анализировать и сопоставлять, потому что горячий рот накрыл его несколько поникший член и Джон с ходу набрал быстрый темп. Шерлок потерялся в этом резком переходе, жаркой нежности губ и языка, в легкой угрозе зубов, в тугом плену упругих щек и в грубых коротких движениях сильной ладони Джона. Кулак ритмично стучался о яйца и в каждый такой момент член проскакивал глубоко в горло Джона.
Дышать стало тяжело, жарко, влажно, кислорода явно не хватало, и мозг отключился, осталось только дикое вожделение – глубже, сильнее, еще, еще, еще… Не стало прошлого, не было будущего, был только рот Джона на его члене, да его рука, резко сдернувшая зажимы с сосков. Шерлок закричал от острой боли, и его бросило в оглушительный оргазм.
Шерлок проснулся и несколько минут полежал неподвижно, разглядывая и прислушиваясь. Он в комнате Джона, в его постели, гол как сокол, явно выспался и очень хочет в туалет, пить и есть. Шерлок осторожно сел и попытался понять, который сейчас час. Окна занавешены плотными шторами, но даже и так понятно, что на улице белый день. Это сколько же он проспал? Тело просто заполнено бодростью, Шерлок буквально ощущает, как внутри него поет счастье и здоровье.
По-прежнему голый он, поглядывая вниз, не появится ли случайно миссис Хадсон, спустился. Даже сквозь запах геля для душа и зубной пасты он чувствовал аромат кленового сиропа. И вдруг его осенило!
— Джон! — влетев в одном полотенце в гостиную, закричал он. — Я понял, понял, как машина…
— Ешь, — строго сказал Джон.
— Что?
— И кофе, — Джон отодвинул стул.
Шерлок улыбнулся и покорно сел.
— Ешь.
Шерлок откусил от горячего блинчика, слизнул капельку сиропа с его краешка, посмотрел шалым взглядом на Джона и сказал:
— Джон, ты гений.
— А то.
Конец делу венец
Автор: аноним
Бета: он же
Фандом: Шерлок ВВС
Пейринг: Джон/Шерлок
Рейтинг: NC-17
Размер: мини (~ 1500 слов)
Саммари: пора спать!
Предупреждения/кинки: сомнительное согласие, сенсорная депривация, мумификация (правда, не совсем в чистом виде), зажимы для сосков.
читать дальшеДжон, громко вздохнув, отложил газету.
— Шерлок…
Шерлок остановился и уставился в темноту за окном.
— Шерлок!
— Ну, что, что, Джон?
— Тебе надо поспать, ты…
Шерлок резко повернулся:
— Я не могу! Не могу!
— Ты третий день не спишь! Так нельзя!
— Джон, ты идиот? Я тебе говорю, что не могу. Понимаешь ты это? Вот, смотри, смотри, смотри…
Шерлок с размаху плюхнулся на диван, нервно одернул халат и замер, картинно сложив руки на груди.
Джон встал с кресла:
— Просто попробуй расслабиться…
Пальца Шерлока задрожали, сжались в кулаки.
— Успокойся, закрой глаза, дыши равномерно… — Джон подошел и мягко дотронулся до закаменевшего плеча.
Шерлок подскочил как ужаленный:
— Джон, отстань от меня! Отстань! Я не могу, не могу понять, как автомобиль очутился в озере? В высокогорном озере? Меня бесит это, бесит, бесит, бесит!
Джон, скрестив руки на груди, хмуро наблюдал, как Шерлок носился по гостиной, вцепившись в свою и без того взлохмаченную шевелюру.
— Нет! — вдруг выкрикнул Шерлок и ткнул пальцем в сторону Джона. — Нет мне не нужно снотворное. Я должен, должен… уходи, ты мне мешаешь! Давай, иди сам спать, не мешай мне!
Джон поджал губы, постоял еще немного и ушел.
Шерлок какое-то время послушал его шаги на лестнице, потом лег на диван, встал с дивана, снова лег, сел, тихонько взвыл и, заламывая пальцы, опять забегал по комнате.
Некоторое время ничего не происходило, но вдруг в спальне наверху раздался какой-то грохот, послышались сдавленные ругательства.
Шерлок замер.
— Джон… Джон?
Открыл дверь и побежал по лестнице.
— Джон!
Рывком распахнув дверь, он оказался в совершенно темном и тихом помещении. Вдруг что-то кольнуло его в предплечье прямо сквозь ткань халата.
— Что за…
…
Шерлок глухо застонал и попробовал сесть.
— Шерлок, это я Джон, не беспокойся, сейчас все будет нормально.
Глухо промычав, Шерлок попытался открыть глаза, не удалось, не удалось даже пошевелить рукой.
— Буквально пару минут… потерпи немного…
Через какое-то время Шерлок осознал, что лежит на ровном и довольно мягком. Он на полу в комнате Джона и этот пол чем-то застелен.
— Шерлок, нет, ты не сможешь пока шевелиться, хотя чувствительность к тебе сейчас вернется. Просто лежи спокойно. Ты же доверяешь мне? Не волнуйся, все будет хорошо.
Шерлок прекратил попытки подняться и замер, анализируя свои ощущения. Так… на глазах плотная повязка, руки примотаны эластичной тканью к животу, халат на груди распахнут.
— Шерлок… — снова послышался спокойный голос Джона. — Ты же мне доверяешь, правда? Ты понимаешь, что я не сделаю тебе ничего плохого? Отнесись к этому, как к очередному эксперименту. Хорошо?
— Джон… — слабо произнес Шерлок. — Джон, что ты задумал?
— Сейчас сам все поймешь.
Шерлоку показалось, что Джон улыбнулся. Потом он почувствовал прикосновение материи к своей груди. Напряженные соски накрыло чем-то мягким… бинты? Сложенные в несколько раз бинты? Да, на каждый сосок Джон приложил тканевые подушечки, и Шерлок почувствовал, как его торс туго обхватывает несколько широких полос плотного целлофана. Раздался звук открываемого скотча.
— Шерлок, халат и пижамные штаны защитят тебя от контакта с пленкой, но кое-что мне все-таки придется предпринять.
— Джон, я понял. Неужели ты считаешь, что сенсорная депривация как-то поможет…
— Шерлок, давай договоримся, если ты не прекратишь болтать, то я заклею тебе рот скотчем. Ты этого хочешь? — строго спросил Джон.
Шерлок демонстративно сжал губы.
— Хорошо… — удовлетворенно сказал Джон.
Но все-таки Шерлок не удержался и издал слабый полустон-полувздох, когда почувствовал, как Джон аккуратно вставляет ему в уши затычки.
Темнота и тишина поглотили.
Руки Джона раздвинули полы халата, и Шерлок почувствовал, как они стягивают с него пижамные штаны. Джон высвободил его вялый член и подтянул яички повыше так, чтобы их нельзя было зажать между ног. Шерлок невольно дернулся и сильно выдохнул. Какое-то время ничего не происходило. Шерлок мучительно пытался понять, что делает Джон. Тот был рядом, это чувствовалось по легкому движению воздуха на обнаженных гениталиях и, наконец, их тоже прикрыл кусок чего-то мягкого. Основываясь на предыдущих ощущениях, когда Джон то же самое сделал с его сосками, Шерлок предположил, что это толстая марлевая салфетка. Затем Джон принялся туго пеленать его от талии вниз. Давление было довольно сильным, и Шерлок почувствовал раздражение от такого жесткого ограничения подвижности, но промолчал. В конце концов, все его тело от шеи до ступней было упаковано в пленку. Шерлок ощутил движение у своего лица, его голову приподняла крепкая, теплая ладонь и ловко замотала голову и лицо в махровое полотенце, от которого исходил слабый запах Джона. Шерлок решил, что полотенце довольно старое, так как ткань была неплотной и дышать сквозь нее хоть и не так уж вольно, но вполне можно. Опять наступило затишье. Шерлок предполагал, что Джон сидит рядом на коленях и осматривает тело рук своих. Становилось жарко, под полотенцем скапливалась влага от дыхания, но туго спеленатое тело начало расслабляться. Джон вдруг сжал обеими руками щеки Шерлока, немного помял их, перешел к ушам, довольно сильно растер их сквозь полотенце, затем, нажимая ногтями, помассировал голову. Потом уверенные руки взялись за тело. Джон нажимал, прихватывал ладонью, оглаживал, поколачивал. Перевернул Шерлока на живот, подложив под переносицу и подбородок какой-то валик, прошелся кулаками по спине и ягодицам, то разминая, то стискивая. Его движения были сильными, властными, грубыми. Тело Шерлока постепенно расслаблялось, становилось все жарче, но этот жар был приятным, казалось, что от него плавились не только мышцы, но и кости. Шерлок был глух, слеп и беспомощен, буквально втоптан в пол – Джон уже начал ходить по его спине, – но это неожиданно оказалось болезненно-приятным.
Вдруг Джон взялся перекатывать его то на один бок, то на другой. Мельтешение, постоянно меняющееся давление на разные части тела, невозможность как-то повлиять на процесс и полная потеря ориентации ввели Шерлока в удивительный транс. Он слышал себя изнутри – как кровь шумит в ушах, как сильно и медленно бьется его сердце, как давят на соски и гениталии те подушечки, что пристроил на них Джон. Он даже слышал собственное неумолкаемое, как белый шум, мычание.
Джон перевернул его на спину. Шерлок был уверен, что если бы не бондаж, удерживающий тело в едином целом, то он уже растекся бы лужей удовольствия.
Джон что-то сделал… вырезал небольшие кружочки в пленке на груди Шерлока и вытащил марлевые подушечки. Соски, до этого туго прижатые, горячие и мокрые, вдруг охватило жгучим холодом. Они моментально закаменели, да еще Джон начал их больно выкручивать. Шерлок снова заныл на одной непрерывной ноте и Джон отстранился. Шерлок потерянно выдохнул, неизвестность мучила, и вдруг что-то легкое коснулось истерзанных сосков. Это легчайшая щекотка заставила блаженно застонать. Ощущения были настолько сильными, что казались даже болезненными. Потом пропало и это. Шерлок замер в сладкой неизвестности, а потом даже сквозь полотенце почувствовал запах спирта. Мокрые, ужасно холодные ватные диски натирали его соски до тех пор, пока не начало сильно щипать, потом они исчезли и металлические прищепки укусили воспаленную плоть.
Джон водил рукой по его паху, ощупывал, пытался сжать сквозь упаковку член Шерлока. Ужасное, сильнейшее возбуждение буквально скрючило Шерлока. Джон сердито шлепнул его несколько раз ладонью по коленям, заставляя выпрямиться. И в этот момент Шерлок почувствовал, как начинают пока не сильно, но явственно пощипывать его проспиртованные соски. Он выгнулся, сводя вместе лопатки, пытаясь уйти от слишком сильного раздражителя, и не сразу заметил, как Джон разрезал пленку над его умученным членом и вытащил марлевый буфер. Только холод заставил Шерлока понять, что его член на свободе и Джон осторожно вытянул в разрез и его мошонку. Яички так сильно оказались подняты вверх, что практически прижались к основанию крепнущего члена. Гель, что нанес на его член Джон просто ледяной и Шерлок не мог понять, то ли он кажется таким из-за разницы температур внутри кокона и снаружи, то ли Джон его действительно специально охлаждал. Но Шерлок не может, просто не в состоянии сейчас анализировать и сопоставлять, потому что горячий рот накрыл его несколько поникший член и Джон с ходу набрал быстрый темп. Шерлок потерялся в этом резком переходе, жаркой нежности губ и языка, в легкой угрозе зубов, в тугом плену упругих щек и в грубых коротких движениях сильной ладони Джона. Кулак ритмично стучался о яйца и в каждый такой момент член проскакивал глубоко в горло Джона.
Дышать стало тяжело, жарко, влажно, кислорода явно не хватало, и мозг отключился, осталось только дикое вожделение – глубже, сильнее, еще, еще, еще… Не стало прошлого, не было будущего, был только рот Джона на его члене, да его рука, резко сдернувшая зажимы с сосков. Шерлок закричал от острой боли, и его бросило в оглушительный оргазм.
Шерлок проснулся и несколько минут полежал неподвижно, разглядывая и прислушиваясь. Он в комнате Джона, в его постели, гол как сокол, явно выспался и очень хочет в туалет, пить и есть. Шерлок осторожно сел и попытался понять, который сейчас час. Окна занавешены плотными шторами, но даже и так понятно, что на улице белый день. Это сколько же он проспал? Тело просто заполнено бодростью, Шерлок буквально ощущает, как внутри него поет счастье и здоровье.
По-прежнему голый он, поглядывая вниз, не появится ли случайно миссис Хадсон, спустился. Даже сквозь запах геля для душа и зубной пасты он чувствовал аромат кленового сиропа. И вдруг его осенило!
— Джон! — влетев в одном полотенце в гостиную, закричал он. — Я понял, понял, как машина…
— Ешь, — строго сказал Джон.
— Что?
— И кофе, — Джон отодвинул стул.
Шерлок улыбнулся и покорно сел.
— Ешь.
Шерлок откусил от горячего блинчика, слизнул капельку сиропа с его краешка, посмотрел шалым взглядом на Джона и сказал:
— Джон, ты гений.
— А то.
Конец делу венец
@темы: Мини/драббл
суббота, 24 октября 2015
Название: Монстры Лидии Мартин
Фандом: "Teen Wolf" MTV
Автор: reda_79
Бета: Канаме Сейю, Кейт
Размер: миди, 5009 слов
Пейринг: Питер/Лидия, Крис/Лидия, Питер/Лидия/Крис, Крис/Питер
Категория: гет, слэш
Жанр: PWP, романс
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: Иногда компания бывшего врага оказывается предпочтительней.
Предупреждения: АУ относительно канонных событий, ООС
Анальный секс в гете, threesome
Дисклеймер: все герои принадлежат Джеффу, я только поиграла
читать дальшеЧасть первая
Очередной кошмар разбудил Лидию посреди ночи. Она знала, что попытки заснуть снова ни к чему не приведут, и, повертевшись немного на смятых простынях, вылезла из постели.
Свет от ночника отбрасывал неровные тени.
Раньше в этих тенях ей все чудились монстры из снов, но она довольно быстро перестала их бояться. Да и нелепо дрожать от страха перед выдуманными чудовищами, когда живешь с настоящим.
***
Вся реальная жуть с ней уже произошла. Когда она увидела, как Джексон превратился в опасную рептилию, когда обнаружила, что половина ее друзей в полнолуние (и не только) обрастают шерстью и воют на луну, а мертвый обгорелый мужик ей не причудился. А сама она способна предчувствовать чужую смерть.
Она больше не была жаждущей признания Лидией Мартин – даже обычной девчонкой не была – и с трудом могла находиться среди друзей и близких. Поэтому так легко согласилась на приглашение Питера Хейла, хоть он и вызывал в ней нервную дрожь. Он укусил ее, а потом заставил воскресить, но все равно оказался более желанным спутником. Возможно, потому что тоже был изгоем – черной овцой. Вернее – черным волком в стае.
Питер нашел им этот дом на границе с Канадой. Огромный деревянный особняк на окраине леса, скрипучий от старости и поселившихся в стенах вредителей. Слишком большой для двоих, почти изолированный от всего остального мира. Лидия пришла в восторг от уютно обставленных комнат и ужаснулась подвалом, завешанным цепями и кандалами и заставленным клетками.
– Можешь закрывать меня здесь на время полнолуния, – с легкой улыбкой прокомментировал Питер. Но вместо облегчения Лидия испытала настоящий ужас, вдруг остро осознав, что осталась наедине со зверем, который однажды ее уже чуть не убил и мог сделать это снова, если бы захотел или просто слетел с катушек. Ужас, охвативший ее, оказался так велик, что она застыла на месте прямо там, посреди пыточных приспособлений. И едва не закричала, когда Питер коснулся ее спины, чтобы подтолкнуть к выходу. Много позже он рассказал ей, что все эти штуки находились там не столько для того, чтобы удерживать, а чтобы пытать, мучить и калечить. Дом когда-то принадлежал охотникам, древней ветви Арджентов. Столетия назад те были своего рода инквизиторами для оборотней, которых считали порождениями дьявола и пытались изгнать из них зверя.
Но несмотря на то что Лидия иногда ощущала себя Красной Шапочкой в доме наедине со страшным Серым Волком, ей нравилось жить с Питером. Видимо, с тех пор как она столкнулась со сверхъестественным и сама стала его частью, что-то в ее голове перевернулось. С Питером было интересно: он развлекал ее разными байками, щедро сдабривая их саркастичными замечаниями и скабрезными подробностями; он легко мог насмешить и смотрел на нее таким взглядом, какой каждая женщина втайне желает получить от нравящегося ей мужчины. Он хотел ее и, не особенно скрывая свои желания, не делал никаких попыток взять ее силой. Лидия не была дурочкой и, уезжая с ним, понимала, что рано или поздно он возьмет ее к себе в кровать. Честно говоря, это ее не так уж и пугало, как должно бы, учитывая его сущность. Но она не была готова к тому, что он начнет ее соблазнять. Планомерно, искусно, вынуждая ее саму захотеть его. Она понимала, что он делает, только не знала зачем. Она бы легла с ним и так – и намного быстрее без этой игры, хотя, безусловно, так было интереснее. Слаще. И она не стала торопиться, терпела и сдерживала свои желания. И, может быть, они кружили бы еще вокруг да около, если бы не приснившийся ей кошмар.
Питер прибежал на крик. Лидия, дрожа, бросилась ему на шею, мокрая от пота, наверняка дурно пахнущая. Тонкая ночная сорочка прилипла к телу и задралась чуть ли не до пояса. Может быть, будь Питер человеком, он устоял бы, но звериные инстинкты оказались сильнее. Испуганная Лидия не сразу поняла, что его руки уже не просто держат ее, а ласкают – пальцы массировали тяжелую грудь, натирая торчащие горошины сосков, язык скользил по мокрым щекам, собирая соль ее слез, а в бедро ощутимо упиралось его мужское естество. Все еще ошарашенная, она неловко поерзала, почувствовала ладонь между ног и застонала, когда Питер уверенно нащупал ее клитор. Она первой впилась в его губы и принялась исступленно целовать, ничего не соображая. Мысли путались, похоть сместила страх. Он разорвал на ней сорочку. Лидия слышала треск ткани, но ей было все равно – так хотелось поскорее почувствовать Питера в себе. Она развела ноги, приглашая, и закричала, когда он вошел в нее одним рывком. У нее давно никого не было, а он был огромным, и ей стало немного больно, но удовольствие смело эту боль. Он наполнил ее своей спермой, и Лидия отстраненно порадовалась, что не прекратила принимать таблетки. После, прежде чем уйти, он вылизал ее, вновь доводя до оргазма.
Она была рада, что он не остался в ее кровати. Ей хотелось подумать, побыть наедине с собой. Она знала, что теперь все изменится.
***
Питер оказался ненасытным и очень нежным любовником. Он никогда не причинял ей боли и не практиковал даже игрового насилия. Лидии нравилось трахаться с ним. Ей нравился Питер. И теперь, разбуженная страшным сном, она шла к нему, чтобы он помог разогнать ее кошмары.
Часть вторая
Крис Арджент появился на их пороге ранним утром. Последние отголоски оргазма еще сотрясали тело Лидии, а губы Питера игриво скользили по ее животу, когда в дверь постучали. Лидия напряглась и широко распахнула глаза, а Питер, на секунду прислушавшись, вдруг улыбнулся одной из своих самых неприятных улыбок.
– Думаю, он захочет кофе, – усмехнулся Питер и будто стек с нее. Не спеша прошлепал босыми ногами по ее спальне, собирая свою одежду, и вышел, одеваясь на ходу.
Недоуменно хмурясь, Лидия накинула халат и двинулась за ним. Отвыкнув от посторонних, она совершенно не подумала, как будет выглядеть с растрепанными волосами, распухшими от поцелуев губами и ярким засосом, виднеющимся в вырезе слишком короткого халата.
– Мистер Арджент, – пораженно выдохнула она, уставившись в холодные голубые глаза.
– Здравствуй, Лидия. Он и вправду тебя не сожрал, хотя, кажется, слегка понадкусал, – грубовато поприветствовал ее Арджент. Лидия не нашла в себе сил смутиться или возмутиться. Крис выглядел помятым и взъерошенным, щеку рассекала царапина, одежда была грязной и порванной в нескольких местах. Он держался за ногу, словно с ней что-то было не так. Чуть переместившись, Лидия рассмотрела грязную повязку на голени.
– Куда ты встрял на этот раз? – насмешливо поинтересовался Питер, ставя перед Крисом кружку с дымящимся напитком.
– Чертовы Калаверас, – скривился Крис.
– За тобой погоня? – уже более собранно спросил Питер.
– Скажем так, меня ищут. Но не бойся, хвост я бы заметил, – уверенно фыркнул Крис, отпивая из кружки.
– Что ж, раз так, будь нашим гостем, – хмыкнул Питер. – Пойду, присмотрю тебе что-нибудь из чистых вещей.
– Вы ранены? – немного отойдя от шока, задала волнующий вопрос Лидия.
– Есть немного, – кивнул он, мазнув по ней внимательным взглядом охотника. – Как вы тут? Он не обижает тебя?
– Питер? – удивленно переспросила она.
– Раньше ты его боялась, – со смешком пояснил он.
– Больше нет.
– Ну и хорошо. Проводишь меня в ванную?
– Конечно.
Она пошла вперед, всю дорогу ощущая на себе его взгляд. Это было странно: раньше, когда она дружила с его дочерью, Крис никогда не позволял себе так глазеть на нее. Кажется, он вообще не замечал, что она взрослая, а теперь... Ей льстило его внимание, хотя и пугало тоже.
Питер выдал Крису чистую одежду и, судя по тому, что задержался в ванной, обработал и раны. Лидия облегченно вздохнула. Ей почему-то не очень хотелось касаться Арджента.
Через несколько дней Лидия привыкла к присутствию Криса. Но только она перестала дергаться от его пристальных взглядов, как едва от стыда не сгорела, когда тот вошел в спальню Питера в разгар их секса. Она сидела спиной к двери, верхом на члене Питера, и увидела отражение Криса в его зрачках. Вздрогнув, Лидия рванулась прикрыться, но Питер легко удержал ее, поддав бедрами. Будучи на грани, она рефлекторно сжалась и застонала, больно прикусив губу, ощущая, как ее наполняет сперма Питера. И, зажмурившись, кончила тоже, старательно игнорируя силуэт Криса, отпечатавшийся под веками. Когда Питер снял ее с себя, Арджента в комнате уже не было. Лидия выдохнула, но встречаться с Крисом взглядами без того, чтобы не покраснеть, не могла еще долго.
Он же как назло не оставлял ее вниманием. И даже взялся обучать стрельбе.
Лук ей не давался, а вот с пистолетом очень скоро начало получаться. Питер, наблюдая за их уроками, одобрительно кивал и улыбался. С появлением в доме Криса он изменился. Стал спокойнее и... ненасытнее. Теперь он трахал Лидию почти каждую ночь, изнуряя ее своей нежностью. А ей почему-то все больше хотелось грубости.
Иногда Крис и Питер куда-то уходили вдвоем, но к ночи, как правило, возвращались. Чем они занимались во время этих отлучек, Лидия не знала. Они не рассказывали, а она не обижалась и, по правде говоря, не очень-то стремилась лезть в их тайны. Ей и без этого хватало поводов для кошмаров.
Когда Лидия впервые осталась одна на ночь, ей всюду мерещились скрипы и шорохи. И только пистолет, выданный Крисом, из которого она уже вполне прилично стреляла, не дал сойти с ума. Она несколько раз обошла дом, проверила все окна, подергала засовы, даже в подвал спустилась. С ее последнего посещения здесь произошли ощутимые перемены. Кто-то – Крис, скорее всего – здесь все прибрал. Оружие больше не валялось, где придется, а хранилось в шкафах. Клетки стояли по углам раскрытыми, тяжелые цепи аккуратно висели на крюках. Массивные кандалы и вовсе куда-то исчезли – их заменили совсем безобидные на первый взгляд наручники. Более мелкие предметы заняли место на деревянном столе у стены. Некоторые представляли собой странные приспособления, о назначении которых Лидия могла только догадываться, другие неожиданно вогнали ее в краску. Например, мягкая кожаная плетка. Лидия как-то видела подобную в одном эротическом фильме. Задумчиво повертев ее в руках, Лидия попробовала ударить себя. Неожиданно острая боль отрезвила ее. Все же она не хотела бы, чтобы ее по-настоящему отшлепали чем-то подобным. Ладони, может быть, было бы достаточно – подумала она и испугалась собственной мысли.
Так или иначе, обновленный подвал, несмотря на все сходство с декорациями к порноленте – или благодаря ему – успокоил многие ее страхи. Теперь, когда она оставалась одна, Лидия иногда приходила сюда. И представляла всякое. Иногда в ее фантазиях появлялся Арджент. Она относилась к этому философски. Нормально, что ее мысли занимают мужчины, которые находятся рядом. А Крис хоть и был постарше Питера, выглядел очень привлекательно. Может быть, у него и была седина в волосах и бороде, но грудь, покрытая курчавыми волосами, была твердой, а темная поросль, уходящая за пояс штанов, будоражила воображение.
Однажды ночью Крис вернулся без Питера. Его светлые глаза потемнели, словно грозовое небо, а на губах застыла неприятная кривая усмешка. У Лидии сердце ушло в пятки.
– Где он? – схватив его за плечо, холодея от страха за Питера, потребовала она ответа.
Крис резко развернулся и перехватил ее запястье, сжав слишком сильно, точно до синяков.
– Питер вернется завтра, милая. Ему кое-что нужно в городе.
Он отпустил ее слишком резко, она покачнулась, мотнув головой, и он поймал ее пряди пальцами, с грубоватой нежностью отводя их от лица.
– Скажи, он наматывает их на кулак, когда трахает тебя? – притворно буднично поинтересовался он, сверкая диким взглядом.
– Нет, Питер в отличие от тебя не какой-то там мужлан, – дерзко заявила она, выдергивая волосы из его рук.
– Зверь и джентльмен? – ехидно осклабился тот. – Боится сделать тебе больно, да? Но ты хочешь, – он вдруг цепко схватил ее за подбородок и поднял голову. – Я знаю, что хочешь. Ты была в подвале. Ты ведь ходишь туда регулярно, да? – пытливо вгляделся он в ее лицо.
Лидии бы следовало сбежать, но она замешкалась. Грубые прикосновения и жадный взгляд Криса неожиданно завели ее.
– Он узнает, если ты меня тронешь, – не справившись с голосом, прохрипела она.
– Может, он хочет, чтобы я сделал это, – парировал тот насмешливо. – Кроме того, я не трону облюбованную им дырку, у тебя ведь есть другая, – он резко подался вперед и, ущипнув Лидию за ягодицы, втолкнул ребро ладони между полушарий, надавливая на промежность.
– Нет, – слишком жалобно, чтобы это действительно походило на отказ, пискнула Лидия.
– Он ведь никогда не трахал тебя в попку, – пророкотал Крис, нащупывая ее дырку через одежду и толкая внутрь палец вместе с тонкой тканью домашних шортиков. Лидию бросило в жар от острого возбуждения. Она зажмурилась, а он наклонился к ней ближе и шепнул на ухо. – Никто не ебал тебя в зад, милая. Я буду первым.
Это не было вопросом, скорее обещанием. Наверное, это и сломало Лидию. Она дернулась в последний раз и обмякла.
– Жаль, нельзя сделать это прямо в коридоре. Первый раз должен быть особенным, – хищно ухмыльнулся он. И Лидия подумала, что, может быть, как раз его ей следовало бояться больше, чем Питера.
Она почему-то ждала, что он разорвет на ней одежду, но Крис хоть и действовал нетерпеливо, раздел ее довольно ловко, отбросив ненужные тряпки в угол. С себя он снял только футболку да выдернул из шлевок ремень и, не церемонясь, повалил ее на кровать. Рухнув лицом в подушки, Лидия обрадовалась, что ему не видны ее горящие от стыдного желания щеки. Крис вздернул ее на четвереньки и, щекоча бородой, мазнул губами вдоль позвоночника. Она задрожала – такой беззащитной, жаждущей подчиниться, она себя не помнила.
– Будет больно, – предупредил он, прежде чем втолкнуть в нее влажный от смазки палец. Она закричала скорее от предвкушения, чем от реальной боли. Палец вошел легко, лишь неприятно потянув кожу. И Крис почти сразу добавил второй. Анус словно обожгло. Лидия всхлипнула и прикусила губу.
– На самом деле пальцы – это необязательно, и некоторым даже не нравится, – шепнул он, целуя ее плечо. Лидия услышала, как вжикнула молния. – Член в заднице ощущается совсем по-другому.
Вот теперь стало больно по-настоящему. Прогнувшись в пояснице, впуская в себя член, кажущийся огромным и каким-то бесконечным, Лидия заставляла себя расслабиться. Из-под плотно зажмуренных век выкатились слезинки.
Заполнив ее до предела, Крис остановился и, просунув руку между ног, раздвинул половые губы, нащупывая клитор, и потер его. Острая волна удовольствия накрыла ее с головой. Мышцы рефлекторно сжались. Крис довольно крякнул и, коснувшись губами ее шеи, двинул бедрами.
Сначала он действовал медленно, входил в нее размеренно, словно бы приноравливаясь и давая привыкнуть.
– Приласкай себя, – хрипло скомандовал он, убирая пальцы с ее клитора. И Лидия послушно нажала подушечкой пальца на чувствительный бугорок, вздрагивая от новой волны похоти.
Осторожные толчки становились все резче, размашистее. И Лидия, поддаваясь новому темпу, терла себя все интенсивнее. Крис продолжал ускоряться. Ощущения не походили на те, что она испытывала, когда ее трахали традиционно. Член слишком распирал, давил, растягивал, но и удовольствие доставлял. Не такое яркое, оно тлело и тлело где-то между копчиком и вагиной, а потом вдруг взорвалось искрами. Лидия даже не поняла, что Крис вышел из нее – она все еще чувствовала его внутри, когда густые капли спермы упали ей на спину.
Он грубовато размазал свое семя по ее коже, молча огладил бедра, заставляя замирать от сладкого ужаса, и только потом встал. Лидия не шевелилась, ожидая, когда он уйдет в ванную, и вскочила, как только услышала звук льющейся воды. Схватила одежду и, как была нагишом, выскользнула в коридор.
Влетев в свою комнату, она заперлась на защелку и, нервно хихикая, сползла на пол. Крис уже получил, что хотел и ему незачем врываться. Отсмеявшись, она утерла слезы и осторожно поднявшись, отправилась смывать с себя следы бурного секса.
Горячая вода приятно омывала тело, успокаивая внутреннюю дрожь. Смыв пот, Лидия нерешительно коснулась краев саднящего ануса и замерла – ощущение, что член все еще в ней, чуть притупилось, но до конца не прошло. Она протолкнула палец внутрь и крупно вздрогнула от странного дискомфортного удовольствия. Стремительно отдернула руку и запрокинула лицо, позволяя упругим струям хлестать по горящим щекам. Кто бы мог подумать, что ей может понравиться такой секс.
Утром Лидия обнаружила, что Питер вернулся. Когда она вошла на кухню, он был там, смеялся над рассказом Криса. Оба подняли головы и улыбнулись ей. Лидия растерялась и поспешила изобразить ответную улыбку.
Весь день она мучительно раздумывала, как теперь вести себя с Крисом и что сказать Питеру. Он мог унюхать остаточный запах секса, как бы она не отмывалась. Она чувствовала себя виноватой и хотела бы забыть о том, что произошло, но не могла. Лидия почти не сомневалась, что секс с Арджентом повторится. Это пугало ее и вместе с тем возбуждало. Она по-прежнему хотела Питера, любила его, но, кажется, теперь хотела и Криса. Разозлившись на саму себя за неправильные желания, она решила пустить все на самотек.
Но Питер ничего не сказал и если о чем-то догадался, ничем себя не выдал. Крис и вовсе вел себя как обычно, обращая на нее внимания не больше, чем всегда.
Ночью ни один ее не побеспокоил. И хотя она ждала Питера и немного страшилась прихода Криса, это ее не удивило. Питер и раньше после вылазок ночевал в своей спальне. А представить Криса, крадущегося в чужую комнату, она и вовсе могла только в фантазиях.
Наступила следующая ночь, и она снова провела ее в одиночестве. А потом еще одну, и еще.
И хотя кошмары ей не снились, спала она плохо. В конце концов, наплевав на гордость, она пошла к Питеру сама.
Увидев ее, он улыбнулся и откинул одеяло. Питер был обнажен, хотя предпочитал спать в белье, и Лидия решила, что он ждал ее. И возможно – не первую ночь.
Она позволила себя поцеловать, а потом толкнула его в грудь и, сбросив с себя халатик, забралась на кровать. Питер дернулся, чтобы сесть. Лидия остановила его взглядом и царапнула острым коготком по животу. Он удивленно хмыкнул и опустился на локти. Кокетливо улыбнувшись, она чуть подалась вперед и обхватила ладонью уже начавший вставать член. Чуть сжала и удовлетворенно вздохнула, чувствуя, как он крепнет под ее пальцами. Откинув волосы назад, Лидия наклонилась над потемневшей от прилива крови головкой и лизнула, вызвав у Питера стон. Она нечасто баловала его минетами. Он никогда не настаивал. А теперь он так дрожал, и Лидия отругала себя, что жадничала, и захватила его глубже.
– Лидия! – прорычал он.
– Я уж решила, что ты меня больше не хочешь, – прошептала она, легонько поглаживая его мошонку.
– Что за глупости у тебя в голове? – хрипло фыркнул он и застонал, когда Лидия вобрала его до самого горла. Питер рефлекторно дрогнул, едва не толкнулся глубже, но все же сдержал себя.
– Иди сюда, пожалуйста, – взмолился он. И Лидия с влажным хлюпаньем выпустила его изо рта. Он потянул ее на себя, но она воспротивилась.
– Хочу по-другому, возьми меня сзади, – она вдруг подумала, что если Питер трахнет ее в попку, в следующий раз она сможет отказать Крису. Но Питер понял по-своему. Рыкнув, он в мгновение ока переместился ей за спину и ворвался в ее лоно. Она застонала от досады, но удовольствие все перекрыло.
Питер был очень жаден. Он заставил Лидию кричать и кончить дважды, а потом вылизал ее. Когда его губы коснулись ануса, Лидия напряглась, но Питер мягко погладил ее бедра и продолжил вылизывать и там. Она кончила в третий раз на его языке.
В следующий раз Крис трахнул ее в подвале. Он опять вернулся без Питера. Лидия не знала, искал ли он ее специально или просто догадался. Когда он вошел, она рассматривала разложенные на столике стеки. Его ладони обожгли ее бедра. Лидия с трудом заставила себя стоять на месте. На улице все плавилось от жары; на ней была короткая юбочка и открытый топ-майка, но в подвале царила прохлада, и она уже начала мерзнуть. Прижавшийся сзади Крис разом согрел ее. Молча стянув с нее трусики, он погладил ее лобок и скользнул пальцем между половых губ, собирая естественную влагу. Она оперлась ладонями о столешницу и чуть наклонилась, расставив ноги. Крис схватил ее за волосы и потянул на себя, вынуждая запрокинуть голову.
– Умница, – пророкотал Крис ей на ухо и больно укусил за хрящик. Звякнула пряжка ремня и горячая головка уткнулась между ее ягодиц. Короткий прохладный мазок она почти не почувствовала, слишком быстро его затмила яркая вспышка болезненного проникновения. У Лидии перехватило дыхание. Крис сразу же задвигался мелко и быстро, удерживая ее за волосы. Второй рукой сжал ее грудь через топик и ущипнул сосок, толкаясь особенно сильно, а потом вышел и толкнулся снова. Неожиданно яркое удовольствие охватило низ живота, и Лидия, громко охнув, кончила. Крис не остановился. Он врывался в нее все быстрее и, когда ей показалось, что она уже больше не сможет терпеть, кончил, заполняя спермой, наваливаясь всем весом и шумно дыша.
Лидия почувствовала, как его семя выливается из нее и течет по ногам.
– Питер бы слизал, – зачем-то сказала она.
– Так давай позовем его, – ехидно усмехнулся Крис. – Он у себя.
– Что? – Лидия чуть не подавилась воздухом. – Он... он в курсе, что ты тут...
– Что я тебя трахаю, милочка? Ну естественно, ты забыла: он же оборотень, у него отличный слух и нюх. Он сразу понял, что ты была со мной.
– И...
– И он не против, пока я ограничиваюсь твоей попкой.
Лидия рассерженно оттолкнула его и, наклонившись, натянула трусики. Они тут же неприятно пропитались влагой.
– Так вы меня поделили, ублюдки? – прошипела она, поморщившись.
– Но тебе же нравится.
– Да пошел ты!
Задрав подбородок, она прошествовала мимо Криса, быстро поднялась по лестнице и громко хлопнула дверью.
– Как ты смеешь?! – кипя гневом, влетела она в спальню Питера.
– Чего ты так взбеленилась? Крис не дал тебе кончить?
– Он сам очень даже кончил, из меня просто течет его сперма, – нагло задрала она юбку, демонстрируя совершенно мокрые трусы и влажную дорожку между бедер. Питер как-то странно открыл рот – это потом она поняла, что у него прорезались клыки – и сверкнул глазами. Лидия не успела сообразить, как оказалась на кровати без белья с раздвинутыми ногами и жадным ртом Питера, буквально высасывающим из нее чужое семя.
– Господи боже мой!
– Действительно горячо, – раздалось откуда-то от двери. Лидия не нашла сил, даже чтобы просто возмутиться. Она итак уже давно ощущала себя героиней дешевого порно-романа. В конце концов, чего еще не видел Крис? Осталось только позвать его присоединиться. В этот момент Питер сделал что-то невообразимое своим языком, и у Лидии помутилось в голове. Когда она пришла в себя, ни Криса, ни Питера в комнате не было. Зато откуда-то раздавались их голоса.
– Если хочешь моей спермы, просто отсоси мне, – разобрав насмешливые слова Криса, Лидия решила, что ослышалась.
Спать она осталась в кровати Питера. И даже милостиво подвинулась, когда он вернулся.
– Думаю, теперь мы можем и Криса позвать, кровать все равно большая, – съехидничала она.
– Правда можно позвать его? – как-то беззащитно уточнил Питер, и Лидия не смогла сказать, что пошутила.
Так неожиданно для Лидии спальня Питера превратилась в их общую. И хотя почти все ночи они проводили втроем, по-настоящему сексом втроем не занимались. Когда Питер брал Лидию, Крис смотрел. И наоборот. Иногда она задумывалась, что не прочь сделать это с ними обоими сразу, раз уж они все равно распределили ее отверстия. И хотя такое распределение ее слегка раздражало, она смирилась. Как смирилась и с тем, что хочет обоих. Ведь в постели с ними двумя она забывала о преследующих ее смертях и не видела кошмаров.
Она изменилась – и вместе с тем изменилось ее отношение к окружающему миру. Лидия уже привыкла к жизни в глуши и начала получать удовольствие от тихих, довольно однообразных дней. Питер и Крис все так же уезжали куда-то вдвоем, оставляя ее наедине с книгами, которые она поглощала в неимоверных количествах. К счастью, в ее распоряжении была целая библиотека. Кроме того, Крис специально для нее наладил интернет. Она не стала терять времени и вышла на один из университетов, обучающих удаленно и начала готовиться к экзаменам. Так что скучно ей не было, и пустой дом больше не пугал. Днем. Оставаться в одиночестве на ночь она все еще побаивалась, но мужчинам в своих страхах признаваться не собиралась.
Именно поэтому, когда однажды утром Питер сказал ей, чтобы она ложилась, не дожидаясь их возвращения, Лидия лишь кивнула. Она почитала учебник по молекулярной биологии, написала эссе, потом пересмотрела «Дневник памяти» и, взяв с собой томик «Проклятых королей», легла в кровать. Но сконцентрироваться на злоключениях Маргариты и Бланки Бургундских никак не получалось. Вздохнув, Лидия отложила книгу, взяла со столика мобильник – ни звонков, ни сообщений, часы показывали двадцать минут второго. В детстве, когда она не могла уснуть, мама делала ей горячее молоко с медом, и сейчас Лидия решила попробовать то же средство.
Она выпила кружку горячего напитка и уже возвращалась в спальню, когда раздался странный треск, словно что-то упало и разбилось. Сердце испуганно ухнуло в пятки. Лидия глубоко вздохнула и побежала к шкафу, в котором они хранили оружие. Вытащив пистолет, она прислушалась. Звук шел откуда-то из подвала.
Обмирая от страха и крепко стискивая в потных ладошках тяжелый ствол, она ступила на ведущую вниз лестницу.
Кто-то рычал. Громко, страшно. У нее похолодело между лопатками. А потом она услышала тихий рокочущий голос Криса.
– Тише, тише, ты же не хочешь разбудить нашу принцессу. Ну же Питер, не сходи с ума. Дай мне... – Лидия нахмурилась и шагнула ближе. – Я вытащу пулю.
Броситься на помощь к полуобращенному, полностью голому Питеру она не посмела. Тем более что с ним был Крис. И стоял он слишком близко, почти интимно низко склонившись над пахом Питера. Только по запаху паленой плоти Лидия поняла, что он прижигает рану.
Питер зарычал, и Крис положил ладонь куда-то... Да, теперь Лидия была уверена, что Крис трогает Питера между ног.
– Сейчас, сейчас тебе станет легче, Пит.
Лидия увидела, как звериные черты уходят, и Питер – взмокший и обессиленный – покорно разводит ноги, позволяя Крису впихивать в свой зад вибратор.
Лидию моментально прошило возбуждением, она громко охнула и испуганно зажала рот ладошкой. Но конечно, они ее услышали и обернулись. Лидия не знала, куда деваться от смущения, но сдвинуться не могла.
– Ну вот, разбудили, – вскинув бровь, усмехнулся Крис. Питер скользнул по ней мутным взглядом, вряд ли до конца понимая, что происходит, и качнул бедрами навстречу чертовой игрушке, которую Крис из него так и не вытащил.
– Прости, принцесса, дай нам минутку, и мы придем к тебе, – не глядя на нее, хрипло пообещал Крис.
– Можно мне посмотреть?
– Потом, милая, потом.
И Лидия наконец осознала, что здесь она лишняя.
Первым в общую спальню вернулся Крис.
– Ты трахаешь Питера? – прозвучало слишком жалко, Лидия поморщилась.
– Технически нет, – хмыкнул он.
– То есть он разрешает пихать в себя игрушки, но не дает тебе? – едко уточнила она.
– Да.
– Поэтому он делится с тобой мной? Из чувства благодарности?
– Лидия, ты не понимаешь.
– Чего не понимаю? – она почти кричала, едва удерживаясь на грани истерики. – Что вы хотите ебать друг друга, а трахаете меня?
– Он любит тебя.
– А ты?
– А я люблю его, – невесело усмехнулся Крис.
– Боже, какой дурдом, – она сжала виски.
– Давай спать. Сегодня полнолуние, и Питер не в себе, – он подтолкнул ее к разобранной постели и стащил с себя футболку. Лидия только сейчас заметила, что он переоделся в домашнее и, судя по влажным волосам, успел принять душ.
– Кто подстрелил его? – устроившись на краешке кровати, спросила она.
– Калаверас.
– И что сделал ты?
– Убил мудака.
– Но... – Лидия побледнела. Убийство охотника строго преследовалось.
– Не беспокойся, мы уничтожили труп, его никто не найдет, – словно прочитав ее мысли, твердо сказал Крис.
– Мне страшно не поэтому, – прошептала она и вдруг поняла, что гораздо больше ее действительно пугает другое.
– А почему? – Крис сел рядом.
– Я боюсь, что когда Питер поймет, что тоже любит тебя, мне не будет здесь места.
– Глупая. Ты нужна нам, – его лицо смягчилось – кажется, он говорил искренне.
Но Лидия устала от разговоров. Она развернулась к нему, погладила щетинистую щеку и потянулась к губам. Это был их первый поцелуй. Крис целовался еще более нежно, чем Питер. Невесомо. «Как с сестрой», – удрученно подумала она.
Прихода Питера они не услышали. Крис заметил его первым, но вместо того чтобы отстраниться от Лидии, напротив, углубил поцелуй. Она застонала. Крис уронил ее навзничь, стянул шортики и, положив ладонь на аккуратно подстриженный лобок, проник пальцами туда, где ни разу не был членом.
– Питер, иди к нам, – позвал он.
Ощутив, как под дополнительным весом прогибается матрас, Лидия раздвинула ноги, чтобы они оба видели ее и свободно могли трогать. Крис чуть сдвинулся, но пальцы из нее не вынул, заставляя дрожать от неспешного растяжения. Питер жадно следил за его действиями, а потом нагнулся и коснулся ее языком между пальцами Арджента. Все трое громко выдохнули.
Она не уловила, как они разделись, и кто снял с нее остатки одежды. Слишком сильно колотилось сердце, и громко стучала в висках кровь. А потом они начали вылизывать ее вдвоем, встречаясь языками и целуясь. И она совсем перестала соображать. Когда они отвлеклись друг на друга, Лидия даже не подумала жаловаться и возбудилась еще сильнее.
Широкая ладонь Криса обернулась вокруг сочащегося смазкой ствола Питера, и тот глухо застонал. Этот звук отдался сладостным трепетом в ее животе, заставив задрожать от похоти, прокатившейся от кончиков пальцев ног до макушки. Двигая кулаком по члену Питера, Крис не забыл и про нее. Он наклонился и обхватил ее торчащий сосок губами, слегка царапая чувствительную кожу бородой. Она выгнулась навстречу, а когда к другой груди приник Питер, громко застонала.
Они мяли ее в четыре руки, терзая ртами сразу оба соска. Вместе проникали в нее пальцами, щекотали анус и терли клитор.
Внизу живота нестерпимо ныло, лоно пульсировало. Лидия начала терять голову от удовольствия и желания получить больше. Тогда она поднялась на колени и подползла к Питеру, оседлала его и взглядом попросила Криса помочь. Арджент ухмыльнулся и, жестко обхватив чужой член у основания, приставил к ее влажной дырке.
Лидия насадилась на Питера сама и сразу задвигалась, ощущая, как Крис гладит место, где Питер входил в ее тело. Обернувшись через плечо, она игриво улыбнулась ему и наклонилась вперед, давая понять, что хочет и его тоже. Крис не заставил себя ждать. Но входил медленно, как никогда раньше, давая прочувствовать, как члены заполняют ее до предела и трутся друг о друга сквозь тонкую перегородку внутри.
Никогда в жизни Лидия не чувствовала себя такой особенной, такой нужной, связующей кого-то еще особенными узами. Она приближалась к грани, а глаза Питера и вовсе закатывались от приближающегося оргазма, когда Крис выскользнул из ее задницы, но остался за спиной и чуть сдвинул ее выше. По изумленному лицу Питера она поняла, что Крис касается его дырки, растраханной вибратором. Щелкнула крышка смазки. И Крис прижался к ее спине, сжал ее груди и поцеловал плечо. Член Питера внутри напрягся и запульсировал, а радужка стала голубой. Крис вошел в Питера, догадалась Лидия и застонала от возбуждения, жалея, что не видит, как толстый член раздвигает узкое отверстие. Стоило Крису легонько коснуться ее клитора, и она кончила. Он придержал ее, чтоб она не упала и аккуратно снял с все еще стоящего колом члена Питера, сам оставаясь в нем. Раскрасневшийся Питер нервно покосился на Лидию. Она улыбнулась и поцеловала его в губы.
– Хочу, чтобы тебе было хорошо.
И ему было. Лидия никогда не слышала, чтобы Питер так стонал, почти теряя контроль, разрывая простыни полезшими когтями. И никогда не видела такого отчаянно-уязвимого выражения лица у Арджента. И хотя Крис ни капли не нежничал, вколачиваясь в Питера с рьяным остервенением, она вдруг ясно осознала, как сильно он его любит. Он словно хотел забраться в него целиком.
У нее сжалось сердце. Страх, зависть, тоскливое восхищение – она не знала, чего в ней было больше – сковали ее. Она закрыла глаза, почти молясь о том, чтобы не стать им лишней.
Ощутив их оргазм всей кожей, она затаила дыхание и едва сдержала облегченный выдох, когда они упали по обе стороны от нее и синхронно поцеловали ее в щеки.
Может быть, у них получится, подумала она, проваливаясь в сон.
Фандом: "Teen Wolf" MTV
Автор: reda_79
Бета: Канаме Сейю, Кейт
Размер: миди, 5009 слов
Пейринг: Питер/Лидия, Крис/Лидия, Питер/Лидия/Крис, Крис/Питер
Категория: гет, слэш
Жанр: PWP, романс
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: Иногда компания бывшего врага оказывается предпочтительней.
Предупреждения: АУ относительно канонных событий, ООС
Анальный секс в гете, threesome
Дисклеймер: все герои принадлежат Джеффу, я только поиграла
читать дальшеЧасть первая
Очередной кошмар разбудил Лидию посреди ночи. Она знала, что попытки заснуть снова ни к чему не приведут, и, повертевшись немного на смятых простынях, вылезла из постели.
Свет от ночника отбрасывал неровные тени.
Раньше в этих тенях ей все чудились монстры из снов, но она довольно быстро перестала их бояться. Да и нелепо дрожать от страха перед выдуманными чудовищами, когда живешь с настоящим.
***
Вся реальная жуть с ней уже произошла. Когда она увидела, как Джексон превратился в опасную рептилию, когда обнаружила, что половина ее друзей в полнолуние (и не только) обрастают шерстью и воют на луну, а мертвый обгорелый мужик ей не причудился. А сама она способна предчувствовать чужую смерть.
Она больше не была жаждущей признания Лидией Мартин – даже обычной девчонкой не была – и с трудом могла находиться среди друзей и близких. Поэтому так легко согласилась на приглашение Питера Хейла, хоть он и вызывал в ней нервную дрожь. Он укусил ее, а потом заставил воскресить, но все равно оказался более желанным спутником. Возможно, потому что тоже был изгоем – черной овцой. Вернее – черным волком в стае.
Питер нашел им этот дом на границе с Канадой. Огромный деревянный особняк на окраине леса, скрипучий от старости и поселившихся в стенах вредителей. Слишком большой для двоих, почти изолированный от всего остального мира. Лидия пришла в восторг от уютно обставленных комнат и ужаснулась подвалом, завешанным цепями и кандалами и заставленным клетками.
– Можешь закрывать меня здесь на время полнолуния, – с легкой улыбкой прокомментировал Питер. Но вместо облегчения Лидия испытала настоящий ужас, вдруг остро осознав, что осталась наедине со зверем, который однажды ее уже чуть не убил и мог сделать это снова, если бы захотел или просто слетел с катушек. Ужас, охвативший ее, оказался так велик, что она застыла на месте прямо там, посреди пыточных приспособлений. И едва не закричала, когда Питер коснулся ее спины, чтобы подтолкнуть к выходу. Много позже он рассказал ей, что все эти штуки находились там не столько для того, чтобы удерживать, а чтобы пытать, мучить и калечить. Дом когда-то принадлежал охотникам, древней ветви Арджентов. Столетия назад те были своего рода инквизиторами для оборотней, которых считали порождениями дьявола и пытались изгнать из них зверя.
Но несмотря на то что Лидия иногда ощущала себя Красной Шапочкой в доме наедине со страшным Серым Волком, ей нравилось жить с Питером. Видимо, с тех пор как она столкнулась со сверхъестественным и сама стала его частью, что-то в ее голове перевернулось. С Питером было интересно: он развлекал ее разными байками, щедро сдабривая их саркастичными замечаниями и скабрезными подробностями; он легко мог насмешить и смотрел на нее таким взглядом, какой каждая женщина втайне желает получить от нравящегося ей мужчины. Он хотел ее и, не особенно скрывая свои желания, не делал никаких попыток взять ее силой. Лидия не была дурочкой и, уезжая с ним, понимала, что рано или поздно он возьмет ее к себе в кровать. Честно говоря, это ее не так уж и пугало, как должно бы, учитывая его сущность. Но она не была готова к тому, что он начнет ее соблазнять. Планомерно, искусно, вынуждая ее саму захотеть его. Она понимала, что он делает, только не знала зачем. Она бы легла с ним и так – и намного быстрее без этой игры, хотя, безусловно, так было интереснее. Слаще. И она не стала торопиться, терпела и сдерживала свои желания. И, может быть, они кружили бы еще вокруг да около, если бы не приснившийся ей кошмар.
Питер прибежал на крик. Лидия, дрожа, бросилась ему на шею, мокрая от пота, наверняка дурно пахнущая. Тонкая ночная сорочка прилипла к телу и задралась чуть ли не до пояса. Может быть, будь Питер человеком, он устоял бы, но звериные инстинкты оказались сильнее. Испуганная Лидия не сразу поняла, что его руки уже не просто держат ее, а ласкают – пальцы массировали тяжелую грудь, натирая торчащие горошины сосков, язык скользил по мокрым щекам, собирая соль ее слез, а в бедро ощутимо упиралось его мужское естество. Все еще ошарашенная, она неловко поерзала, почувствовала ладонь между ног и застонала, когда Питер уверенно нащупал ее клитор. Она первой впилась в его губы и принялась исступленно целовать, ничего не соображая. Мысли путались, похоть сместила страх. Он разорвал на ней сорочку. Лидия слышала треск ткани, но ей было все равно – так хотелось поскорее почувствовать Питера в себе. Она развела ноги, приглашая, и закричала, когда он вошел в нее одним рывком. У нее давно никого не было, а он был огромным, и ей стало немного больно, но удовольствие смело эту боль. Он наполнил ее своей спермой, и Лидия отстраненно порадовалась, что не прекратила принимать таблетки. После, прежде чем уйти, он вылизал ее, вновь доводя до оргазма.
Она была рада, что он не остался в ее кровати. Ей хотелось подумать, побыть наедине с собой. Она знала, что теперь все изменится.
***
Питер оказался ненасытным и очень нежным любовником. Он никогда не причинял ей боли и не практиковал даже игрового насилия. Лидии нравилось трахаться с ним. Ей нравился Питер. И теперь, разбуженная страшным сном, она шла к нему, чтобы он помог разогнать ее кошмары.
Часть вторая
Крис Арджент появился на их пороге ранним утром. Последние отголоски оргазма еще сотрясали тело Лидии, а губы Питера игриво скользили по ее животу, когда в дверь постучали. Лидия напряглась и широко распахнула глаза, а Питер, на секунду прислушавшись, вдруг улыбнулся одной из своих самых неприятных улыбок.
– Думаю, он захочет кофе, – усмехнулся Питер и будто стек с нее. Не спеша прошлепал босыми ногами по ее спальне, собирая свою одежду, и вышел, одеваясь на ходу.
Недоуменно хмурясь, Лидия накинула халат и двинулась за ним. Отвыкнув от посторонних, она совершенно не подумала, как будет выглядеть с растрепанными волосами, распухшими от поцелуев губами и ярким засосом, виднеющимся в вырезе слишком короткого халата.
– Мистер Арджент, – пораженно выдохнула она, уставившись в холодные голубые глаза.
– Здравствуй, Лидия. Он и вправду тебя не сожрал, хотя, кажется, слегка понадкусал, – грубовато поприветствовал ее Арджент. Лидия не нашла в себе сил смутиться или возмутиться. Крис выглядел помятым и взъерошенным, щеку рассекала царапина, одежда была грязной и порванной в нескольких местах. Он держался за ногу, словно с ней что-то было не так. Чуть переместившись, Лидия рассмотрела грязную повязку на голени.
– Куда ты встрял на этот раз? – насмешливо поинтересовался Питер, ставя перед Крисом кружку с дымящимся напитком.
– Чертовы Калаверас, – скривился Крис.
– За тобой погоня? – уже более собранно спросил Питер.
– Скажем так, меня ищут. Но не бойся, хвост я бы заметил, – уверенно фыркнул Крис, отпивая из кружки.
– Что ж, раз так, будь нашим гостем, – хмыкнул Питер. – Пойду, присмотрю тебе что-нибудь из чистых вещей.
– Вы ранены? – немного отойдя от шока, задала волнующий вопрос Лидия.
– Есть немного, – кивнул он, мазнув по ней внимательным взглядом охотника. – Как вы тут? Он не обижает тебя?
– Питер? – удивленно переспросила она.
– Раньше ты его боялась, – со смешком пояснил он.
– Больше нет.
– Ну и хорошо. Проводишь меня в ванную?
– Конечно.
Она пошла вперед, всю дорогу ощущая на себе его взгляд. Это было странно: раньше, когда она дружила с его дочерью, Крис никогда не позволял себе так глазеть на нее. Кажется, он вообще не замечал, что она взрослая, а теперь... Ей льстило его внимание, хотя и пугало тоже.
Питер выдал Крису чистую одежду и, судя по тому, что задержался в ванной, обработал и раны. Лидия облегченно вздохнула. Ей почему-то не очень хотелось касаться Арджента.
Через несколько дней Лидия привыкла к присутствию Криса. Но только она перестала дергаться от его пристальных взглядов, как едва от стыда не сгорела, когда тот вошел в спальню Питера в разгар их секса. Она сидела спиной к двери, верхом на члене Питера, и увидела отражение Криса в его зрачках. Вздрогнув, Лидия рванулась прикрыться, но Питер легко удержал ее, поддав бедрами. Будучи на грани, она рефлекторно сжалась и застонала, больно прикусив губу, ощущая, как ее наполняет сперма Питера. И, зажмурившись, кончила тоже, старательно игнорируя силуэт Криса, отпечатавшийся под веками. Когда Питер снял ее с себя, Арджента в комнате уже не было. Лидия выдохнула, но встречаться с Крисом взглядами без того, чтобы не покраснеть, не могла еще долго.
Он же как назло не оставлял ее вниманием. И даже взялся обучать стрельбе.
Лук ей не давался, а вот с пистолетом очень скоро начало получаться. Питер, наблюдая за их уроками, одобрительно кивал и улыбался. С появлением в доме Криса он изменился. Стал спокойнее и... ненасытнее. Теперь он трахал Лидию почти каждую ночь, изнуряя ее своей нежностью. А ей почему-то все больше хотелось грубости.
Иногда Крис и Питер куда-то уходили вдвоем, но к ночи, как правило, возвращались. Чем они занимались во время этих отлучек, Лидия не знала. Они не рассказывали, а она не обижалась и, по правде говоря, не очень-то стремилась лезть в их тайны. Ей и без этого хватало поводов для кошмаров.
Когда Лидия впервые осталась одна на ночь, ей всюду мерещились скрипы и шорохи. И только пистолет, выданный Крисом, из которого она уже вполне прилично стреляла, не дал сойти с ума. Она несколько раз обошла дом, проверила все окна, подергала засовы, даже в подвал спустилась. С ее последнего посещения здесь произошли ощутимые перемены. Кто-то – Крис, скорее всего – здесь все прибрал. Оружие больше не валялось, где придется, а хранилось в шкафах. Клетки стояли по углам раскрытыми, тяжелые цепи аккуратно висели на крюках. Массивные кандалы и вовсе куда-то исчезли – их заменили совсем безобидные на первый взгляд наручники. Более мелкие предметы заняли место на деревянном столе у стены. Некоторые представляли собой странные приспособления, о назначении которых Лидия могла только догадываться, другие неожиданно вогнали ее в краску. Например, мягкая кожаная плетка. Лидия как-то видела подобную в одном эротическом фильме. Задумчиво повертев ее в руках, Лидия попробовала ударить себя. Неожиданно острая боль отрезвила ее. Все же она не хотела бы, чтобы ее по-настоящему отшлепали чем-то подобным. Ладони, может быть, было бы достаточно – подумала она и испугалась собственной мысли.
Так или иначе, обновленный подвал, несмотря на все сходство с декорациями к порноленте – или благодаря ему – успокоил многие ее страхи. Теперь, когда она оставалась одна, Лидия иногда приходила сюда. И представляла всякое. Иногда в ее фантазиях появлялся Арджент. Она относилась к этому философски. Нормально, что ее мысли занимают мужчины, которые находятся рядом. А Крис хоть и был постарше Питера, выглядел очень привлекательно. Может быть, у него и была седина в волосах и бороде, но грудь, покрытая курчавыми волосами, была твердой, а темная поросль, уходящая за пояс штанов, будоражила воображение.
Однажды ночью Крис вернулся без Питера. Его светлые глаза потемнели, словно грозовое небо, а на губах застыла неприятная кривая усмешка. У Лидии сердце ушло в пятки.
– Где он? – схватив его за плечо, холодея от страха за Питера, потребовала она ответа.
Крис резко развернулся и перехватил ее запястье, сжав слишком сильно, точно до синяков.
– Питер вернется завтра, милая. Ему кое-что нужно в городе.
Он отпустил ее слишком резко, она покачнулась, мотнув головой, и он поймал ее пряди пальцами, с грубоватой нежностью отводя их от лица.
– Скажи, он наматывает их на кулак, когда трахает тебя? – притворно буднично поинтересовался он, сверкая диким взглядом.
– Нет, Питер в отличие от тебя не какой-то там мужлан, – дерзко заявила она, выдергивая волосы из его рук.
– Зверь и джентльмен? – ехидно осклабился тот. – Боится сделать тебе больно, да? Но ты хочешь, – он вдруг цепко схватил ее за подбородок и поднял голову. – Я знаю, что хочешь. Ты была в подвале. Ты ведь ходишь туда регулярно, да? – пытливо вгляделся он в ее лицо.
Лидии бы следовало сбежать, но она замешкалась. Грубые прикосновения и жадный взгляд Криса неожиданно завели ее.
– Он узнает, если ты меня тронешь, – не справившись с голосом, прохрипела она.
– Может, он хочет, чтобы я сделал это, – парировал тот насмешливо. – Кроме того, я не трону облюбованную им дырку, у тебя ведь есть другая, – он резко подался вперед и, ущипнув Лидию за ягодицы, втолкнул ребро ладони между полушарий, надавливая на промежность.
– Нет, – слишком жалобно, чтобы это действительно походило на отказ, пискнула Лидия.
– Он ведь никогда не трахал тебя в попку, – пророкотал Крис, нащупывая ее дырку через одежду и толкая внутрь палец вместе с тонкой тканью домашних шортиков. Лидию бросило в жар от острого возбуждения. Она зажмурилась, а он наклонился к ней ближе и шепнул на ухо. – Никто не ебал тебя в зад, милая. Я буду первым.
Это не было вопросом, скорее обещанием. Наверное, это и сломало Лидию. Она дернулась в последний раз и обмякла.
– Жаль, нельзя сделать это прямо в коридоре. Первый раз должен быть особенным, – хищно ухмыльнулся он. И Лидия подумала, что, может быть, как раз его ей следовало бояться больше, чем Питера.
Она почему-то ждала, что он разорвет на ней одежду, но Крис хоть и действовал нетерпеливо, раздел ее довольно ловко, отбросив ненужные тряпки в угол. С себя он снял только футболку да выдернул из шлевок ремень и, не церемонясь, повалил ее на кровать. Рухнув лицом в подушки, Лидия обрадовалась, что ему не видны ее горящие от стыдного желания щеки. Крис вздернул ее на четвереньки и, щекоча бородой, мазнул губами вдоль позвоночника. Она задрожала – такой беззащитной, жаждущей подчиниться, она себя не помнила.
– Будет больно, – предупредил он, прежде чем втолкнуть в нее влажный от смазки палец. Она закричала скорее от предвкушения, чем от реальной боли. Палец вошел легко, лишь неприятно потянув кожу. И Крис почти сразу добавил второй. Анус словно обожгло. Лидия всхлипнула и прикусила губу.
– На самом деле пальцы – это необязательно, и некоторым даже не нравится, – шепнул он, целуя ее плечо. Лидия услышала, как вжикнула молния. – Член в заднице ощущается совсем по-другому.
Вот теперь стало больно по-настоящему. Прогнувшись в пояснице, впуская в себя член, кажущийся огромным и каким-то бесконечным, Лидия заставляла себя расслабиться. Из-под плотно зажмуренных век выкатились слезинки.
Заполнив ее до предела, Крис остановился и, просунув руку между ног, раздвинул половые губы, нащупывая клитор, и потер его. Острая волна удовольствия накрыла ее с головой. Мышцы рефлекторно сжались. Крис довольно крякнул и, коснувшись губами ее шеи, двинул бедрами.
Сначала он действовал медленно, входил в нее размеренно, словно бы приноравливаясь и давая привыкнуть.
– Приласкай себя, – хрипло скомандовал он, убирая пальцы с ее клитора. И Лидия послушно нажала подушечкой пальца на чувствительный бугорок, вздрагивая от новой волны похоти.
Осторожные толчки становились все резче, размашистее. И Лидия, поддаваясь новому темпу, терла себя все интенсивнее. Крис продолжал ускоряться. Ощущения не походили на те, что она испытывала, когда ее трахали традиционно. Член слишком распирал, давил, растягивал, но и удовольствие доставлял. Не такое яркое, оно тлело и тлело где-то между копчиком и вагиной, а потом вдруг взорвалось искрами. Лидия даже не поняла, что Крис вышел из нее – она все еще чувствовала его внутри, когда густые капли спермы упали ей на спину.
Он грубовато размазал свое семя по ее коже, молча огладил бедра, заставляя замирать от сладкого ужаса, и только потом встал. Лидия не шевелилась, ожидая, когда он уйдет в ванную, и вскочила, как только услышала звук льющейся воды. Схватила одежду и, как была нагишом, выскользнула в коридор.
Влетев в свою комнату, она заперлась на защелку и, нервно хихикая, сползла на пол. Крис уже получил, что хотел и ему незачем врываться. Отсмеявшись, она утерла слезы и осторожно поднявшись, отправилась смывать с себя следы бурного секса.
Горячая вода приятно омывала тело, успокаивая внутреннюю дрожь. Смыв пот, Лидия нерешительно коснулась краев саднящего ануса и замерла – ощущение, что член все еще в ней, чуть притупилось, но до конца не прошло. Она протолкнула палец внутрь и крупно вздрогнула от странного дискомфортного удовольствия. Стремительно отдернула руку и запрокинула лицо, позволяя упругим струям хлестать по горящим щекам. Кто бы мог подумать, что ей может понравиться такой секс.
Утром Лидия обнаружила, что Питер вернулся. Когда она вошла на кухню, он был там, смеялся над рассказом Криса. Оба подняли головы и улыбнулись ей. Лидия растерялась и поспешила изобразить ответную улыбку.
Весь день она мучительно раздумывала, как теперь вести себя с Крисом и что сказать Питеру. Он мог унюхать остаточный запах секса, как бы она не отмывалась. Она чувствовала себя виноватой и хотела бы забыть о том, что произошло, но не могла. Лидия почти не сомневалась, что секс с Арджентом повторится. Это пугало ее и вместе с тем возбуждало. Она по-прежнему хотела Питера, любила его, но, кажется, теперь хотела и Криса. Разозлившись на саму себя за неправильные желания, она решила пустить все на самотек.
Но Питер ничего не сказал и если о чем-то догадался, ничем себя не выдал. Крис и вовсе вел себя как обычно, обращая на нее внимания не больше, чем всегда.
Ночью ни один ее не побеспокоил. И хотя она ждала Питера и немного страшилась прихода Криса, это ее не удивило. Питер и раньше после вылазок ночевал в своей спальне. А представить Криса, крадущегося в чужую комнату, она и вовсе могла только в фантазиях.
Наступила следующая ночь, и она снова провела ее в одиночестве. А потом еще одну, и еще.
И хотя кошмары ей не снились, спала она плохо. В конце концов, наплевав на гордость, она пошла к Питеру сама.
Увидев ее, он улыбнулся и откинул одеяло. Питер был обнажен, хотя предпочитал спать в белье, и Лидия решила, что он ждал ее. И возможно – не первую ночь.
Она позволила себя поцеловать, а потом толкнула его в грудь и, сбросив с себя халатик, забралась на кровать. Питер дернулся, чтобы сесть. Лидия остановила его взглядом и царапнула острым коготком по животу. Он удивленно хмыкнул и опустился на локти. Кокетливо улыбнувшись, она чуть подалась вперед и обхватила ладонью уже начавший вставать член. Чуть сжала и удовлетворенно вздохнула, чувствуя, как он крепнет под ее пальцами. Откинув волосы назад, Лидия наклонилась над потемневшей от прилива крови головкой и лизнула, вызвав у Питера стон. Она нечасто баловала его минетами. Он никогда не настаивал. А теперь он так дрожал, и Лидия отругала себя, что жадничала, и захватила его глубже.
– Лидия! – прорычал он.
– Я уж решила, что ты меня больше не хочешь, – прошептала она, легонько поглаживая его мошонку.
– Что за глупости у тебя в голове? – хрипло фыркнул он и застонал, когда Лидия вобрала его до самого горла. Питер рефлекторно дрогнул, едва не толкнулся глубже, но все же сдержал себя.
– Иди сюда, пожалуйста, – взмолился он. И Лидия с влажным хлюпаньем выпустила его изо рта. Он потянул ее на себя, но она воспротивилась.
– Хочу по-другому, возьми меня сзади, – она вдруг подумала, что если Питер трахнет ее в попку, в следующий раз она сможет отказать Крису. Но Питер понял по-своему. Рыкнув, он в мгновение ока переместился ей за спину и ворвался в ее лоно. Она застонала от досады, но удовольствие все перекрыло.
Питер был очень жаден. Он заставил Лидию кричать и кончить дважды, а потом вылизал ее. Когда его губы коснулись ануса, Лидия напряглась, но Питер мягко погладил ее бедра и продолжил вылизывать и там. Она кончила в третий раз на его языке.
В следующий раз Крис трахнул ее в подвале. Он опять вернулся без Питера. Лидия не знала, искал ли он ее специально или просто догадался. Когда он вошел, она рассматривала разложенные на столике стеки. Его ладони обожгли ее бедра. Лидия с трудом заставила себя стоять на месте. На улице все плавилось от жары; на ней была короткая юбочка и открытый топ-майка, но в подвале царила прохлада, и она уже начала мерзнуть. Прижавшийся сзади Крис разом согрел ее. Молча стянув с нее трусики, он погладил ее лобок и скользнул пальцем между половых губ, собирая естественную влагу. Она оперлась ладонями о столешницу и чуть наклонилась, расставив ноги. Крис схватил ее за волосы и потянул на себя, вынуждая запрокинуть голову.
– Умница, – пророкотал Крис ей на ухо и больно укусил за хрящик. Звякнула пряжка ремня и горячая головка уткнулась между ее ягодиц. Короткий прохладный мазок она почти не почувствовала, слишком быстро его затмила яркая вспышка болезненного проникновения. У Лидии перехватило дыхание. Крис сразу же задвигался мелко и быстро, удерживая ее за волосы. Второй рукой сжал ее грудь через топик и ущипнул сосок, толкаясь особенно сильно, а потом вышел и толкнулся снова. Неожиданно яркое удовольствие охватило низ живота, и Лидия, громко охнув, кончила. Крис не остановился. Он врывался в нее все быстрее и, когда ей показалось, что она уже больше не сможет терпеть, кончил, заполняя спермой, наваливаясь всем весом и шумно дыша.
Лидия почувствовала, как его семя выливается из нее и течет по ногам.
– Питер бы слизал, – зачем-то сказала она.
– Так давай позовем его, – ехидно усмехнулся Крис. – Он у себя.
– Что? – Лидия чуть не подавилась воздухом. – Он... он в курсе, что ты тут...
– Что я тебя трахаю, милочка? Ну естественно, ты забыла: он же оборотень, у него отличный слух и нюх. Он сразу понял, что ты была со мной.
– И...
– И он не против, пока я ограничиваюсь твоей попкой.
Лидия рассерженно оттолкнула его и, наклонившись, натянула трусики. Они тут же неприятно пропитались влагой.
– Так вы меня поделили, ублюдки? – прошипела она, поморщившись.
– Но тебе же нравится.
– Да пошел ты!
Задрав подбородок, она прошествовала мимо Криса, быстро поднялась по лестнице и громко хлопнула дверью.
– Как ты смеешь?! – кипя гневом, влетела она в спальню Питера.
– Чего ты так взбеленилась? Крис не дал тебе кончить?
– Он сам очень даже кончил, из меня просто течет его сперма, – нагло задрала она юбку, демонстрируя совершенно мокрые трусы и влажную дорожку между бедер. Питер как-то странно открыл рот – это потом она поняла, что у него прорезались клыки – и сверкнул глазами. Лидия не успела сообразить, как оказалась на кровати без белья с раздвинутыми ногами и жадным ртом Питера, буквально высасывающим из нее чужое семя.
– Господи боже мой!
– Действительно горячо, – раздалось откуда-то от двери. Лидия не нашла сил, даже чтобы просто возмутиться. Она итак уже давно ощущала себя героиней дешевого порно-романа. В конце концов, чего еще не видел Крис? Осталось только позвать его присоединиться. В этот момент Питер сделал что-то невообразимое своим языком, и у Лидии помутилось в голове. Когда она пришла в себя, ни Криса, ни Питера в комнате не было. Зато откуда-то раздавались их голоса.
– Если хочешь моей спермы, просто отсоси мне, – разобрав насмешливые слова Криса, Лидия решила, что ослышалась.
Спать она осталась в кровати Питера. И даже милостиво подвинулась, когда он вернулся.
– Думаю, теперь мы можем и Криса позвать, кровать все равно большая, – съехидничала она.
– Правда можно позвать его? – как-то беззащитно уточнил Питер, и Лидия не смогла сказать, что пошутила.
Так неожиданно для Лидии спальня Питера превратилась в их общую. И хотя почти все ночи они проводили втроем, по-настоящему сексом втроем не занимались. Когда Питер брал Лидию, Крис смотрел. И наоборот. Иногда она задумывалась, что не прочь сделать это с ними обоими сразу, раз уж они все равно распределили ее отверстия. И хотя такое распределение ее слегка раздражало, она смирилась. Как смирилась и с тем, что хочет обоих. Ведь в постели с ними двумя она забывала о преследующих ее смертях и не видела кошмаров.
Она изменилась – и вместе с тем изменилось ее отношение к окружающему миру. Лидия уже привыкла к жизни в глуши и начала получать удовольствие от тихих, довольно однообразных дней. Питер и Крис все так же уезжали куда-то вдвоем, оставляя ее наедине с книгами, которые она поглощала в неимоверных количествах. К счастью, в ее распоряжении была целая библиотека. Кроме того, Крис специально для нее наладил интернет. Она не стала терять времени и вышла на один из университетов, обучающих удаленно и начала готовиться к экзаменам. Так что скучно ей не было, и пустой дом больше не пугал. Днем. Оставаться в одиночестве на ночь она все еще побаивалась, но мужчинам в своих страхах признаваться не собиралась.
Именно поэтому, когда однажды утром Питер сказал ей, чтобы она ложилась, не дожидаясь их возвращения, Лидия лишь кивнула. Она почитала учебник по молекулярной биологии, написала эссе, потом пересмотрела «Дневник памяти» и, взяв с собой томик «Проклятых королей», легла в кровать. Но сконцентрироваться на злоключениях Маргариты и Бланки Бургундских никак не получалось. Вздохнув, Лидия отложила книгу, взяла со столика мобильник – ни звонков, ни сообщений, часы показывали двадцать минут второго. В детстве, когда она не могла уснуть, мама делала ей горячее молоко с медом, и сейчас Лидия решила попробовать то же средство.
Она выпила кружку горячего напитка и уже возвращалась в спальню, когда раздался странный треск, словно что-то упало и разбилось. Сердце испуганно ухнуло в пятки. Лидия глубоко вздохнула и побежала к шкафу, в котором они хранили оружие. Вытащив пистолет, она прислушалась. Звук шел откуда-то из подвала.
Обмирая от страха и крепко стискивая в потных ладошках тяжелый ствол, она ступила на ведущую вниз лестницу.
Кто-то рычал. Громко, страшно. У нее похолодело между лопатками. А потом она услышала тихий рокочущий голос Криса.
– Тише, тише, ты же не хочешь разбудить нашу принцессу. Ну же Питер, не сходи с ума. Дай мне... – Лидия нахмурилась и шагнула ближе. – Я вытащу пулю.
Броситься на помощь к полуобращенному, полностью голому Питеру она не посмела. Тем более что с ним был Крис. И стоял он слишком близко, почти интимно низко склонившись над пахом Питера. Только по запаху паленой плоти Лидия поняла, что он прижигает рану.
Питер зарычал, и Крис положил ладонь куда-то... Да, теперь Лидия была уверена, что Крис трогает Питера между ног.
– Сейчас, сейчас тебе станет легче, Пит.
Лидия увидела, как звериные черты уходят, и Питер – взмокший и обессиленный – покорно разводит ноги, позволяя Крису впихивать в свой зад вибратор.
Лидию моментально прошило возбуждением, она громко охнула и испуганно зажала рот ладошкой. Но конечно, они ее услышали и обернулись. Лидия не знала, куда деваться от смущения, но сдвинуться не могла.
– Ну вот, разбудили, – вскинув бровь, усмехнулся Крис. Питер скользнул по ней мутным взглядом, вряд ли до конца понимая, что происходит, и качнул бедрами навстречу чертовой игрушке, которую Крис из него так и не вытащил.
– Прости, принцесса, дай нам минутку, и мы придем к тебе, – не глядя на нее, хрипло пообещал Крис.
– Можно мне посмотреть?
– Потом, милая, потом.
И Лидия наконец осознала, что здесь она лишняя.
Первым в общую спальню вернулся Крис.
– Ты трахаешь Питера? – прозвучало слишком жалко, Лидия поморщилась.
– Технически нет, – хмыкнул он.
– То есть он разрешает пихать в себя игрушки, но не дает тебе? – едко уточнила она.
– Да.
– Поэтому он делится с тобой мной? Из чувства благодарности?
– Лидия, ты не понимаешь.
– Чего не понимаю? – она почти кричала, едва удерживаясь на грани истерики. – Что вы хотите ебать друг друга, а трахаете меня?
– Он любит тебя.
– А ты?
– А я люблю его, – невесело усмехнулся Крис.
– Боже, какой дурдом, – она сжала виски.
– Давай спать. Сегодня полнолуние, и Питер не в себе, – он подтолкнул ее к разобранной постели и стащил с себя футболку. Лидия только сейчас заметила, что он переоделся в домашнее и, судя по влажным волосам, успел принять душ.
– Кто подстрелил его? – устроившись на краешке кровати, спросила она.
– Калаверас.
– И что сделал ты?
– Убил мудака.
– Но... – Лидия побледнела. Убийство охотника строго преследовалось.
– Не беспокойся, мы уничтожили труп, его никто не найдет, – словно прочитав ее мысли, твердо сказал Крис.
– Мне страшно не поэтому, – прошептала она и вдруг поняла, что гораздо больше ее действительно пугает другое.
– А почему? – Крис сел рядом.
– Я боюсь, что когда Питер поймет, что тоже любит тебя, мне не будет здесь места.
– Глупая. Ты нужна нам, – его лицо смягчилось – кажется, он говорил искренне.
Но Лидия устала от разговоров. Она развернулась к нему, погладила щетинистую щеку и потянулась к губам. Это был их первый поцелуй. Крис целовался еще более нежно, чем Питер. Невесомо. «Как с сестрой», – удрученно подумала она.
Прихода Питера они не услышали. Крис заметил его первым, но вместо того чтобы отстраниться от Лидии, напротив, углубил поцелуй. Она застонала. Крис уронил ее навзничь, стянул шортики и, положив ладонь на аккуратно подстриженный лобок, проник пальцами туда, где ни разу не был членом.
– Питер, иди к нам, – позвал он.
Ощутив, как под дополнительным весом прогибается матрас, Лидия раздвинула ноги, чтобы они оба видели ее и свободно могли трогать. Крис чуть сдвинулся, но пальцы из нее не вынул, заставляя дрожать от неспешного растяжения. Питер жадно следил за его действиями, а потом нагнулся и коснулся ее языком между пальцами Арджента. Все трое громко выдохнули.
Она не уловила, как они разделись, и кто снял с нее остатки одежды. Слишком сильно колотилось сердце, и громко стучала в висках кровь. А потом они начали вылизывать ее вдвоем, встречаясь языками и целуясь. И она совсем перестала соображать. Когда они отвлеклись друг на друга, Лидия даже не подумала жаловаться и возбудилась еще сильнее.
Широкая ладонь Криса обернулась вокруг сочащегося смазкой ствола Питера, и тот глухо застонал. Этот звук отдался сладостным трепетом в ее животе, заставив задрожать от похоти, прокатившейся от кончиков пальцев ног до макушки. Двигая кулаком по члену Питера, Крис не забыл и про нее. Он наклонился и обхватил ее торчащий сосок губами, слегка царапая чувствительную кожу бородой. Она выгнулась навстречу, а когда к другой груди приник Питер, громко застонала.
Они мяли ее в четыре руки, терзая ртами сразу оба соска. Вместе проникали в нее пальцами, щекотали анус и терли клитор.
Внизу живота нестерпимо ныло, лоно пульсировало. Лидия начала терять голову от удовольствия и желания получить больше. Тогда она поднялась на колени и подползла к Питеру, оседлала его и взглядом попросила Криса помочь. Арджент ухмыльнулся и, жестко обхватив чужой член у основания, приставил к ее влажной дырке.
Лидия насадилась на Питера сама и сразу задвигалась, ощущая, как Крис гладит место, где Питер входил в ее тело. Обернувшись через плечо, она игриво улыбнулась ему и наклонилась вперед, давая понять, что хочет и его тоже. Крис не заставил себя ждать. Но входил медленно, как никогда раньше, давая прочувствовать, как члены заполняют ее до предела и трутся друг о друга сквозь тонкую перегородку внутри.
Никогда в жизни Лидия не чувствовала себя такой особенной, такой нужной, связующей кого-то еще особенными узами. Она приближалась к грани, а глаза Питера и вовсе закатывались от приближающегося оргазма, когда Крис выскользнул из ее задницы, но остался за спиной и чуть сдвинул ее выше. По изумленному лицу Питера она поняла, что Крис касается его дырки, растраханной вибратором. Щелкнула крышка смазки. И Крис прижался к ее спине, сжал ее груди и поцеловал плечо. Член Питера внутри напрягся и запульсировал, а радужка стала голубой. Крис вошел в Питера, догадалась Лидия и застонала от возбуждения, жалея, что не видит, как толстый член раздвигает узкое отверстие. Стоило Крису легонько коснуться ее клитора, и она кончила. Он придержал ее, чтоб она не упала и аккуратно снял с все еще стоящего колом члена Питера, сам оставаясь в нем. Раскрасневшийся Питер нервно покосился на Лидию. Она улыбнулась и поцеловала его в губы.
– Хочу, чтобы тебе было хорошо.
И ему было. Лидия никогда не слышала, чтобы Питер так стонал, почти теряя контроль, разрывая простыни полезшими когтями. И никогда не видела такого отчаянно-уязвимого выражения лица у Арджента. И хотя Крис ни капли не нежничал, вколачиваясь в Питера с рьяным остервенением, она вдруг ясно осознала, как сильно он его любит. Он словно хотел забраться в него целиком.
У нее сжалось сердце. Страх, зависть, тоскливое восхищение – она не знала, чего в ней было больше – сковали ее. Она закрыла глаза, почти молясь о том, чтобы не стать им лишней.
Ощутив их оргазм всей кожей, она затаила дыхание и едва сдержала облегченный выдох, когда они упали по обе стороны от нее и синхронно поцеловали ее в щеки.
Может быть, у них получится, подумала она, проваливаясь в сон.
@темы: Мини/драббл
Название: Бемби
Автор: Крия
Бета: priest_sat
Фандом: ориджинал, русреал
Пейринг: слэш, закадровый гет (фемдом)
Рейтинг: NC-17
Размер: мини (~5 тыс. слов)
Саммари: у одной верхней не ладились отношения с нижним, и однажды она поставила его перед нелегким выбором: уйти навсегда или радикально выйти из зоны комфорта на один вечер. Так нижний получил незабываемую сессию...
Предупреждения/кинки: БДСМ (фут-фетиш, спанкинг, игры с воском, секс с использованием посторонних предметов), ненормативная лексика. Верхнему не дадут, что является частью кинка автора на вменяемых верхних, которые держат слово.
читать дальшеБЕМБИ
Две недели он держался, ходил даже гордый собой, потому что мужик, а не тряпка: хлопнул дверью и ушел наконец. Давно пора! В первые дни дышалось легче, потом свобода начала приобретать какой-то странный привкус, и Венечка вспомнил: вот именно такова была его жизнь прежде, до.
Блеклая и пресная, как рисовая каша.
За полгода он привык жить от субботы до субботы, от встречи до встречи, пролетая рабочую неделю на автомате. Его маленькая тайна, точно свет маяка, вела его сквозь серую повседневность. Теперь он своими руками выкрутил эту лампочку; болото безысходности деликатно чавкнуло и засосало его целиком. Он увидел свою судьбу точно на ладони: вереница безликих дней, пыльные книги и географические карты, учебу плавно и незаметно сменит работа, рано или поздно родственники насильно сосватают ему какую-нибудь непристроенную катеньку со зрением минус семь, дочку чьей-то сотрудницы; катенька будет безропотно гладить ему рубашки, пока оба они не умрут от скуки через полвека, протоптав дорожки в линолеуме своими неизменными маршрутами.
Никакого просвета в этом всем видно не было.
Ко вторнику Венечка понял: так жить нельзя и все-таки он тряпка. Не менее получаса он набирался смелости, вертел телефон на столешнице, чувствуя, как в животе все сводит от страха: даже перед экзаменами он не чувствовал себя так неуверенно. Ужасно было позвонить, ужасно было услышать приговор, и не менее ужасно — не звонить вовсе; он ткнул в кнопку вызова, и кровь ощутимо отлила от лица.
Позже он не вспомнил бы и под дулом пистолета, что сказал, может, даже и ничего совсем: Галина и так знала, зачем он звонит и чего хочет. Он очнулся только когда услышал тишину после отбоя, в голове звенел голос и любимый, и ненавистный:
— Что ж, жду тебя как обычно, но имей в виду, Рачков — тебя ждет суровое наказание. Настоящее, не игровое, поркой не отделаешься.
В горле стоял ком. Суббота надвигалась как утро казни, не было сил даже порадоваться тому, что тайна вернулась в его жизнь. Это совершенно точно было ошибкой — снова позвонить ей после всего, но и не позвонить было бы ошибкой тоже.
В субботу он шел к ней как в тумане, по ставшему уже привычным маршруту, под ногами хлюпала слякоть, рыхлый снег вдоль тротуара весь был испещрен желтыми кляксами собачьей мочи: снег лежал с середины октября. В подъезде пахло прогорклым маслом. Венечка долго поднимался по ступенькам, так долго, что на подсыхающих ботинках проявились разводы соли. Он посмотрел на них с тоской, вытащил телефон из кармана куртки — проверить время: не то чтобы Галина была пунктуальна, но опоздание могло ее рассердить. Минуты две он топтался у двери, обитой красным дерматином, потом нажал на кнопку звонка. Галина не торопилась открывать: верно, нарочно ждала, чтобы он почувствовал себя забытым. Каждый раз, когда она так делала, он мучился неизвестностью: что если сломался звонок? Или он нажал недостаточно сильно? Что если Галина не услышала? Ждать — значит опоздать, а позвонить еще раз — она потом будет глядеть строго, открыв, и выговаривать ему, что нетерпеливый, а она не обязана нестись ему навстречу, виляя хвостом.
Наконец лязгнула цепочка на двери, и Венечку впустили. Он подождал, пока Галина закроет за ним дверь, потом опустился на колени, разглядывая пушистые тапочки, лиловые с голубыми цветами, и ноги в шерстяных колготках. Галина постояла над ним, придирчиво оценивая степень его раскаяния, затем отвесила пощечину — лицо аж вспыхнуло.
— Иди мойся, дуралей.
Он торопливо встал, стряхнул с плеч куртку и повесил за капюшон на ручку шкафа. Галина прошла мимо него, источая превосходство и игнор, свернула в кухню — видно, не докурила.
В ванной он увидел приготовленную для него одежду на стиральной машине и поморщился. Это только начало. «Суровое наказание» по определению включало в себя нечто, чего он не любил, и было бы глупо думать, что Галина откажется от такой возможности его растоптать. Значит, сегодня его ждет что-то либо крайне болезненное, либо совершенно отвратительное.
Либо и то, и другое вместе.
Он поставил клизму, потом залез в душ, выбрил подмышки, вымыл голову. Чистый и благоухающий каким-то удушливым ароматом геля для тела, он обернул голову полотенцем и выбрался на резиновый коврик. Протер запотевшее зеркало, но едва глянул в него — было стыдно смотреть себе в глаза: бесхребетный! Достал из шкафчика флакон «Джонсонс бэби», щедро облил руку. Разрабатывать анус приходилось, даже когда они с Галиной встречались каждую неделю, а уж после перерыва тот и вовсе пугливо стискивал пальцы. Венечка дошел до трех и, подумав, добавил четвертый. Галина вполне могла устроить ему фистинг в качестве наказания. У нее маленькие руки, пухлые ладошки, это, в общем-то, было выносимо, если хорошенько подготовиться и не жалеть смазки. Он попытался вспомнить пальцы Галины. Видел он сегодня накладные ногти или нет?..
Полотенце соскользнуло, он поймал его на лету, повесил на шнур рядом с целлофановой душевой занавеской, зеленой с утятами. Пора было вылезать. Он оделся, с тоской натянул нелепые не то гольфы, не то чулки. Галина любила делать из него какое-то чучело, из-за этого они ругались постоянно. То, что он должен был надевать все это сам, раздражало еще сильнее. Юбчонка едва прикрывала гениталии; при малейшем возбуждении из-под нее выглядывала головка члена. Зачем обязательно напяливать юбку на парня? Спору нет, удобно иметь моментальный доступ ко всем нужным местам, но он предпочел бы тогда уж не одеваться вовсе. За школьные годы человек с фамилией «Рачков» выслушивает столько похабных шуточек, что от любой голубятни его неизбежно воротит.
Венечка и от анала раньше шарахался как от чумы, но Галина настояла, и неожиданно для себя он распробовал, хоть поначалу это и было унизительно до невозможности.
Он собрал влажные волосы в два кривых хвостика, завязал белые банты. Высохнув, волосы становились неуправляемыми, стояли дыбом, как пушинки на одуванчике; он бы совсем не мыл голову, если бы Галина не заставляла. Вид у него был несчастный, зеркало сочувственно запотевало. «Терпи», — сказал он себе, поправил дурацкий бант на блузке и решительно вышел из ванной.
Ну что она, в конце концов, бычки об него тушить будет? Нет же. А унижения... стерпит он и в этот раз.
За окнами стемнело, пока он плескался. В комнате горел торшер. Венечка даже не сразу заметил человеческую фигуру в кресле, а заметив, моргнул пару раз и будто врос в пол. Галина промчалась мимо него из кухни в спальню, сверкнув в тусклом свете брошью в форме богомола.
В кресле из искусственной кожи, с которой легко отмывались всякие телесные жидкости, — за это Галина и держала в гостиной этого бегемота, хоть один бок у него был подран чьей-то кошкой, — в кресле сидел посторонний. Чужой человек, незнакомец. Читал книгу, пил чай.
— Вот тебе, Князюшко, игрушка на вечер, — проворковала за спиной Галина, и незнакомец опустил книгу.
Венечка с трудом заставил себя обернуться к Галине. Шерстяная юбка, свитер — госпожа была одета не для сессии.
— А ты что думал? — с явным удовольствием глядя на его замешательство, сказала она. — Наказание из рук хозяйки еще надо заслужить! Вот если Князь мне скажет потом, что ты вел себя как послушный мальчик, не психовал и дверями не хлопал, тогда так уж и быть, возьму тебя обратно. Так что советую ходить по струнке и пятки ему лизать, тем более, что тебе это так нравится. — Она перевела взгляд на гостя, и голос ее снова стал каким-то елейным: — Ты же, Князь, любишь вроде, когда тебе ступни вылизывают? Ну так вы друг друга нашли, у Венечки фут-фетиш. С этого и начнете. А потом — на что фантазии хватит, хоть фистинг, хоть золотой дождь, он сегодня все стерпит, да, Рачков?
Обычно Венечкой она его называла, только когда кончала от кунилингуса. В остальное время он так и оставался Рачковым.
— Галя, какой фистинг, побойся бога, — отозвался человек, которого она назвала Князем, — привела мне олененка Бемби на растерзание, он и так трясется весь, а ты еще запугиваешь.
— Ну что ты встал столбом? — сказала она Венечке. — Приступай.
На негнущихся ногах он пересек гостиную и рухнул на колени у кресла. Князь отложил книгу.
— Я в сапогах весь день сегодня, — это Галине, она уже стояла в пальто и красила губы.
— Ой, делай, что хочешь. Я пошла по магазинам. Чао!
За ней закрылась дверь, щелкнул замок, и упала тишина.
***
Венечка изучал линолеум. Не было ни единой мысли, как будто от ужаса мозг ушел на перезагрузку. Крупная рука уперлась ему под нижнюю челюсть, вынуждая поднять голову, и Князь сказал:
— Вот что, «олененок Бемби». Пойди налей в таз теплой воды и принеси сюда. Если найдешь у хозяйки эфирных масел, капни пару капель любого, на твой вкус. И еще губку и полотенце. Все понял? Иди.
Зацепившись за простые команды, Венечка поднялся на ноги и побрел, натыкаясь на мебель. В ванной его немного отпустило, под шум воды пришла первая мысль: бежать. Бежать из этого дома, да пошла она нахуй, психопатка чертова. Тут же он вернулся к тому, о чем страдал несколько недель: потерять Галину окончательно — еще хуже. Полгода, полгода он чувствовал себя живым каждую субботу в ее руках, пусть все это превратилось в фарс, пусть скатилось в какие-то неигровые, по-настоящему стремные пытки, но это была единственная известная ему дверь в волшебный мир запретных удовольствий, и закрыть ее навсегда он не мог.
Такие карты судьба раздает только один раз.
Венечка не строил иллюзий: он был лузером и задротом. Детство его было ничем не примечательно, кроме баек деда-геолога, в школе девчонки Венечку дразнили, мальчишки — колотили, но вмеру и без фанатизма. В остальное время о его существовании не помнил никто, включая учителей. Дни сменялись как во сне, после школы Венечку занесло попутным ветром в институт геодезии и картографии, где он обрел тихую заводь и продолжил спать, зарастая паутиной и пылью. Его не существовало в интернете, писал ему исключительно бот почтового сервиса, жизнерадостно сообщая, что сервис стал еще лучше, ярче, быстрее и безопаснее.
Зато читальный зал библиотеки был Венечке вторым домом, и там-то судьба его и подкараулила.
Библиотека вымерла за последнее десятилетие, в ней обитали только напрочь лишенные цвета люди невнятного пола и возраста, в очках с роговой оправой и стеклами не тоньше бутылочных донышек. Иногда встречались бабушки с озверевшими от скуки внуками, которые либо не отрывали глаз от айфонов, либо смотрели в пространство с таким видом, будто из них по капле вытекала душа, и механическими движениями листали книжки с картинками. Среди всего этого курсировала Галина Сергеевна, серая мышь с замашками надзирателя.
В первый раз Венечка посмотрел ей вслед с ужасом прошлой зимой, когда библиотекарша небрежно спихнула с верха стопки на его столе «Основы аэрофотосъемки», обнажая «Пятьдесят оттенков серого». Второй раз — когда она взяла с его стола «Венеру в мехах», полистала и положила обратно, раскрыв на странице, где герой в очередной раз ноет о том, как сладка боль от руки его богини. Венечка весь март старательно фильтровал выбор чтива, потом попался опять на каком-то неожиданно потрепанном томе Полин Реаж, и вскоре после этого Галина Сергееевна без всяких объяснений положила ему на стол роскошно иллюстрированную энциклопедию эротических пыток. Венечка минут сорок делал вид, что ничего не заметил, потом сдался и открыл книгу со сладостным томлением в чреслах. Ему на колени выпала фотография Галины Сергеевны в кожаном бюстгалтере с заклепками, мини-юбке и высоких лакированных сапогах, на голове у нее была фуражка, в руках — стек. Надпись на обороте фотографии велела Венечке отметить закладками все, что он хотел бы испробовать на себе.
Он мог, конечно, сделать вид, что не заметил, не понял, не заинтересовался. Однако через три часа он сдал книгу, пунцовый и измученный от стыда, и Галина Сергеевна удовлетворенно кивнула, оглядев хвосты закладок, торчащие над боковиной. В следующую субботу он стал ее игрушкой, и это было самое волнующее, что случилось с ним за всю его жизнь.
Венечка закрутил кран и попробовал воду пальцами. Теплая или горячая? Галина могла прицепиться к такой мелочи и выпороть за непослушание; не то чтобы Венечка был против, но в данной ситуации рисковать не хотелось. Масла она держала в шкафчике, рядом с солями. Он понюхал одно, взятое наугад, и залип — запах был волшебный. «Бергамот» — значилось на этикетке. Венечка понятия не имел, что это такое, ассоциации было ровно две: «бегемот» и «обормот», — но выбор был сделан. Резиновый коврик у ванны еще не высох, и дурацкие гольфы намокли. Стараясь не расплескать воду, Венечка вернулся в комнату.
Князь молчал, не торопил его. Смотрел спокойно, без раздражения, и его спокойствие было странным образом заразительно. Он опустил ногу в воду, чуть подтянув штанину, когда Венечка поставил таз у кресла. Черные джинсы, на нем были черные джинсы и самая обычная рубашка; не то чтобы Венечка думал, будто все верхние ходят исключительно в коже, но это было как-то непривычно. Его хозяйка переодевалась к сессиям, по ней всегда было ясно, что Галина Сергеевна закончилась, и называть ее теперь надо Госпожа Демона, или Ночная Волчица, или Леди Ванда: за полгода она уже дважды меняла ник.
Венечка взял губку и мягко провел ею вдоль стопы Князя. Сверху, снизу, между пальцами, смывая пушинки от носков. В этом было что-то чуть ли не библейское — стоять перед ним на коленях, умывать ему ноги. Ступни были куда крупнее галининых и, разумеется, без педикюра, но ногти аккуратно подстрижены, и Венечка не без удивления понял, что все это не вызывает у него отторжения.
Князь поднял ногу из воды, упер пятку в край сиденья. Повинуясь безмолвному приказу, Венечка промакнул полотенцем капельки, отражавшие мягкий свет торшера, и приник губами к слегка влажной коже.
Это было немного непривычно — то, как ложилась в ладони ступня Князя, но если не заострять внимание на том, что она мужская — пока это было отнюдь не наказанием. Венечка провел языком по гладкой коже, вдоль рельефно выступивших вен, пальцами массируя подошву. У Галины были жесткие мозоли от ношения каблуков; Князь, видимо, ценил удобную обувь. Кожа была загрубевшей на пятках и в основании большого пальца, но не слишком шершавой. Венечка скользнул языком между пальцами, где кожа и вовсе была тоненькой и нежной, и Князь шумно вдохнул; это показалось отчего-то воодушевляющим, и Венечка забрал в рот его большой палец. Он старательно сосал, причмокивая. Звуки смущали. Галина обычно включала музыку во время сессий, чтобы не пугать соседей вскриками и шлепками. В тишине все казалось каким-то более реальным, обнаженным, неприукрашенным.
— Галина, похоже, решила тебя подставить, — сказал вдруг Князь, голос его был чуть хриплым и севшим. — У меня ступни — эрогенная зона.
Венечка вздрогнул. Он так увлекся, обсасывая пальцы один за другим, вылизывая промежутки между ними, что совсем забыл, с кем он и почему. Подняв взгляд чуть выше, он обомлел. Князь не шутил: под джинсами явственно проступили очертания поднявшегося члена.
Венечка заледенел от ужаса. Он смотрел на ступню, которую все еще держал в ладонях, смотрел пристально и не отрываясь, потому что поднять взгляд было слишком страшно.
— Галина хочет, чтобы я тебя всерьез помучил. Но у Галины нет тормозов, а у меня есть. Бемби, в глаза мне смотри.
Венечка послушно вскинул голову.
— Ты не спишь с мужчинами, — утверждение, не вопрос. Галина, разумеется, все обсудила с Князем, отдавая ему свою игрушку. Разыграла провинившегося саба как по нотам, проверяя на прочность, на преданность идеалам хлыста и цепей.
— Я не... — Венечка медленно, будто во сне, покачал головой, хотя его ответа не требовалось. — Я не могу...
Князь взял его лицо в ладони.
— Бемби, я не насильник. Ничего с тобой не случится, не бойся. Обычная сессия, не больше и не меньше. Хватит и того, что тебя отдали в чужие руки. Хорошо?
Венечка хотел кивнуть, но чужие ладони оказались сильными, и он лишь дернулся.
— Не слышу, Бемби.
— Хорошо... господин Князь.
— Умница, — Князь выпустил его лицо, легонько дернул за белый бантик в волосах. — Тебе нравится то, что на тебе надето?
— Нет, господин, — сказал Венечка тихо, снова уставившись в линолеум.
— Тогда давай снимем эту дребедень.
Венечка потянулся рукой к дурацким бантикам, но Князь поймал его за запястье:
— Нет, не так. Встань.
На полу, отделенный тазом с водой от кресла, Венечка чувствовал себя сносно, но стоило выпрямиться во весь рост, как снова стало не по себе. Он машинально потянул подол проклятой юбчонки, что норовила задраться, и вцепился в нее ногтями: Князь встал из кресла и подошел вплотную. Не то что бы он был высок, но на Венечку умудрялся смотреть сверху вниз, хотя тот со школьных лет сутулился, стараясь быть менее заметным, и при своей далеко не спортивной комплекции с таким ростом напоминал швабру.
Князь потянул за ленты, распуская банты, и они опустились на пол, в полете крутясь спиралями. Осторожная рука растрепала Венечке волосы, собрала полный кулак и потянула назад, заставляя Венечку выгнуть шею. Не торопясь, Князь расстегнул на нем блузку, стянул по плечам, будто поглаживая. Венечка шумно дышал, втягивая воздух каждый раз, когда чувствовал прикосновение. Рука скользнула на бедро. Тихонько взвизгнула молния, и юбочка упала к ногам.
Венечка вдруг осознал, какой это было ошибкой — остаться совсем голым перед человеком, у которого и так в штанах твердо. Пусть даже блузка была прозрачной, а юбчонка мало что оставляла на откуп воображению — это все же была одежда, какая-то преграда, защита, пусть даже иллюзорная. Он чувствовал себя таким обнаженным, будто с него сняли еще и кожу.
— Что тебя сегодня ждет, Бемби?
Венечка панически вскинул взгляд, ища ответ в глазах Князя. Что он хочет услышать?
— То, что ты любишь больше всего, три слова, — подсказал Князь, и Венечка сглотнул. Так было нечестно. Он морально готов был к наказанию из этих рук, но получать удовольствие?
— Порка, воск...
— И?..
— Дилдо, — неохотно закончил Венечка, чувствуя, как жарко запылали щеки.
— Я постараюсь не трогать тебя сверх необходимого, — сказал Князь и выпустил его волосы. — И вот что, Бемби... если передумаешь, скажи мне. В любой момент.
Венечка не стал ничего отвечать на это. Кивок мог быть знаком того, что он понял — или того, что передумал; подобная двусмысленность могла дорого стоить. Князь, к счастью, не ждал ответа: отодвинув с дороги таз, он ухватился за подлокотники и вытащил кресло на середину комнаты. Венечка почувствовал, как екнуло где-то внутри: он сам не раз, чертыхаясь, тягал этого монстра из искусственной кожи и знал его тяжесть.
— Чем тебя выпороть, олененок?
— Ладонью, — брякнул Венечка и тут же прикусил язык: к чему это было, спрашивается? Спору нет, так он любил больше всего, а получал до обидного редко: Галина предпочитала паддл — уставали руки. Но ситуация была неординарная, и стоило думать не о собственных предпочтениях, а о том, что увеличило бы расстояние между венечкиной обнаженной плотью и чужими мужскими руками. Он поежился.
Князь взял с полки зажигалку, чиркнул колесом, и крохотное пламя взвилось с одной попытки. Галина держала кучу свечей на секции — в основном гелевых, с ракушками и фигурками, в пузатых стаканчиках. Князь зажег одну, простую восковую, и Венечка сразу понял: не для уюта. Дрожащий огонек заглянул в зеркала, таившиеся в глубине секции, швырнул горсть искорок на хрустальные вазы и рюмки за стеклом, отразился в полированных дверцах.
Князь похлопал ладонью по спинке кресла, и Венечка не без колебаний подошел поближе, оперся на нее животом. Было бы наивно полагать, что этого достаточно, и он совсем не удивился, когда жесткая ладонь легла между лопаток и подтолкнула, нагибая сильнее, пока Венечка не повис, перекинутый через высокую спинку. Ноги, потеряв точку опоры, разъезжались в воздухе — он сдвинул бы их, но Князь подошел вплотную, и все это было так... двусмысленно, что каждый нерв дрожал от страха и предвкушения.
Шлеп! У Князя оказалась тяжелая рука, хотя он явно рассчитывал силы. Венечка вжался лицом в дерматиновое сиденье. Шлеп! Звук, кажется, разнесся по всей квартире и просочился сквозь стены. Шлеп! Главное — не вскрикнуть, стены здесь тонкие, что подумают соседи? Шлеп, шлеп, шлеп, закусить кулак, не стонать, это звучит так глупо, будто он мычащий теленок, с левой ноги сползает дурацкий гольф, шлеп, не за что ухватиться, дерматин скользит под руками, пальцы хватают пустоту, шлеп, слезы из глаз, и вот уже становится неважно, что соседи и что стоны звучат нелепо, шлеп, о господи, еще, шлеп, шлеп, шлеп.
Он спохватился, когда шлепки прекратились — вспомнил, с кем он, вспомнил, что нужно бояться. Снова весь подобрался, заерзал. Чужая рука пригладила ему волосы, убирая их с шеи, прикрыла тканью — от парафина, понял Венечка не без удивления: Галина бы скорее позволила бы ему выдирать застывший воск с корнями, чем испортила полотенце.
От первых горячих капель на пояснице его бросило в дрожь. Венечка скосил глаза — огонек свечи мерцал высоко над головой, Князь начинал издалека, не желая обжечь. По спине побежала горячая струйка парафина, Венечка дернулся, выгнулся, почти выпрямляясь, но тут же на затылок легла властная ладонь, загибая его обратно, и Венечка снова оказался задом кверху. Он ничего не мог разглядеть из такого положения, и лишь косился на жилистую руку Князя: тот сдвинул ладонь ему на шею, потрепав по загривку, и снова плеснул расплавленного воска на спину. Несколько капель доползли до шеи, свернули к подбородку; Венечка вдруг понял, что они потекли вдоль преграды, обжигая Князю руку так же, как ему — спину. Князь чувствует это тоже. Мысль застучала в голове, заметалась, как в силках. От чего-то она была невероятно сладкой.
Венечка дернулся, по-лягушачьи дрыгнув ногами, стиснул ягодицы: парафин потек по бедру, замедляясь и быстро застывая дорожками на коже, от шлепков разгоряченной и чувствительной. На пояснице жар уже почти не ощущался — лишь тепло сквозь корку застывшего воска. Запахло дымом — Князь задул огонек. Последние капли потекли по спине. Кожи коснулась оплавленная свеча, гладкая, еще теплая. Она скользнула вдоль ложбинки между ягодиц, и Венечка почувствовал, что теряет рассудок. Инстинкт самосохранения требовал сжаться, скорчиться, уйти от прикосновения, но оно кружило голову, заставляя желать большего.
У него всегда было смешаное отношение к аналу: ужас и вожделение. Сейчас, когда Венечка был загнут раком перед незнакомым мужиком, ужас должен был преобладать в этом коктейле, но почему-то Венечка верил: не тронет. Вернее, тронет только так, как Венечка ему позволит. Это было странно и непривычно — решать, что позволить тому, у кого абсолютная власть над ним. Так могло быть только здесь, в мире его порочной тайны.
Князь убрал руку, прижимавшую Венечку к креслу, и тот с трудом выпрямился — аж в глазах потемнело. На пол посыпались струпья застывшего воска. На спинке кресла белые кляксы парафина казались потеками спермы. Венечка отвел взгляд. Это было мучительно. Он был возбужден, и если б на месте Князя была Галина — умолял бы уже давно трахнуть себя страпоном.
— Галина оставила на столе ваши с ней игрушки, — Князь словно в голову влез, впору было заподозрить его в телепатии. — Принеси мне любой дилдо, какой хочешь.
Венечка еле дошел до стола — ноги подгибались. Машинально взял тот, что они с Галиной использовали чаще всего.
— Любишь большие? — вопрос застал его врасплох. Большие любила Галина — вернее, всячески давала понять, что это правильный выбор. Допускала до тела, если он бывал достаточно терпелив. Кунилингус считался наградой, и по праву, хотя если вдуматься, от дилдо в заднице Венечка ловил не меньший кайф; все было как-то перепутано, хотя он никогда не задумывался об этом, воспринимая каждую встречу как нечто цельное, само по себе бывшее счастьем.
Чего от него хочет Князь? Нужно ли выбрать что-то конкретное? Но как узнать, что от него ожидают?..
— Я не знаю, что я должен выбрать, — сконфуженно пробормотал Венечка, и Князь рассмеялся за плечом.
— Не усложняй. Этот выбор для тебя, олененок, не для меня. Представь его внутри и поймешь, хочешь ты этого или нет.
Князь почти невесомо погладил его по щеке — это только больше пугало, Венечка уже знал, какими сильными эти руки могли быть. Он послушно раскрыл рот, впуская чужие пальцы, они пахли парафином и подпаленным ногтем, но Венечка сосал их с наслаждением. Было что-то невероятно чувственное в этом, он всегда любил работать ртом. Пальцы рук, пальцы ног, соски, половые губы... Он представил, что делает минет, и в первый момент мысль была возбуждающей, но Венечка тут же опомнился и испугался. Как он мог такое вообразить?!
Князь вынул скользкие от слюны пальцы, и Венечка вдруг осознал, где они окажутся в следующую секунду. Даже ожидая этого, он все равно вздрогнул, почувствовав прикосновение к анусу, осторожное давление. Мужские пальцы. Это было настолько гомосексуально, что не выдерживало никаких оправданий. Венечка дернулся, пытаясь отодвинуться, больно ушибся о край стола бедром, взвился на цыпочки. Князь настаивать не стал: убрал руку.
— Ты выбрал, Бемби?
Наверное, главным наказанием была эта постыдная неловкость. Как во сне, Венечка склонился над столом и сжал пальцы на одном из фаллоимитаторов — поменьше, с ребристой поверхностью. Протянул Князю. Тот взвесил его в руке, провел пальцем по миниатюрным гребешкам, потом взял со стола тюбик смазки и выдавил на силикон добрую половину; Венечка представил, как это все будет таять и хлюпать у него внутри.
С таким количеством смазки дилдо скользнул внутрь настолько легко, что Венечка едва успел расслабиться. Переступил с ноги на ногу, оперся на столешницу. Встревоженно покосился на секцию, ловя отражение Князя в полировке, в далеких зеркалах. Тяжелый дилдо заскользил наружу, и Князь толкнул его бедрами, втискивая обратно. Венечка заставил себя ответи взгляд: со стороны казалось, будто... будто его реально трахает мужик.
Кошмар какой-то.
Смотреть вперед. Не думать. Вязаная салфетка на столе, накрытая куском целлофана, арсенал дилдо и плагов. Венечка заерзал, застонал — прозвучало, как жалобный скулеж.
Он очень долго мирился с тем, что тащится от силиконовых игрушек в заднице. Его оправдывало только то, что это делала с ним женщина, но теперь... Все, что с Галиной было пикантной игрой, с Князем обретало устрашающий оттенок противоестественной связи. Воспринимать себя в этом контексте было дико.
Он поймал себя на том, что подается навстречу, от стыда захотелось провалиться сквозь землю. Что он творит... Весь этот вечер — какой-то бред...
— Я хочу, чтобы хоть один из нас сегодня кончил, и лучше — ты, Бемби, — сказал Князь над ухом. — Лучше для тебя, разумется, так что настоятельно рекомендую тебе этим заняться, пока я не заскучал.
Венечка волевым усилием запретил себе думать о том, что будет, если Князь заскучает, и взялся за член. Это был апогей неловкости вечера — дрочить при чужом человеке, но Венечка здраво рассудил, что все условности уже и так попраны, и было бы глупо смущаться, когда у тебя дилдо в заднице.
Эти неторопливые толчки сзади заводили и одновременно мешали. Слишком нежно, слишком осторожно, он не привык к такому. При каждом движении Князь касался его бедрами, и от него хотелось отдернуться, как от огня — где-то там, под джинсами, угадывались очертания настоящего, отнюдь не силиконового члена.
С горем пополам Венечка довел себя до оргазма, заляпав спермой чертову салфетку на столе — вот ведь влетит от Галины, если заметит! Ему понадобилось несколько минут, чтобы очухаться; Князь тем временем вытащил дилдо и присел на край стола.
— Я тобой доволен, Бемби. Хватит с тебя, иди одевайся.
Венечка посмотрел на него со смесью недоверия и счастья в глазах, робко выпрямился и поплелся в ванную. Сразу же он почувствовал, как устал. Весь этот стресс измотал его, он и так после сессий чувствовал себя, точно выжатый лимон, а тут еще этот постоянный страх, недоверие, моменты искрящего удовольствия, когда удавалось расслабиться, и последующая паника... И то, что Князь сдержал слово. Если бы Венечка знал заранее, что ему можно доверять, этот вечер был бы куда приятнее.
Сквозь шум воды он слышал, как закипел чайник. Должно быть, прошло немало времени, — подумал он и решительно закрутил кран. Галина не позволяла ему долго нежиться в ванной. Галина... Князь сказал, что доволен; значит, она тоже? Примет теперь обратно и все снова станет по-прежнему...
Волосы намокли от брызг, он зачесал их пальцами к затылку. Быстро вытерся, оделся и, стараясь не наступать в лужицы сухими носками, бочком выскользнул в коридор. В кухне горел свет, в гостиной же только фонари с улицы поблескивали в полировке секции. Венечка подумал, что лучше всего было бы сейчас сунуть ноги в ботинки, набросить куртку и тихонько улизнуть, хотя это, пожалуй, было бы невежливо. Пока он размышлял, Князь окликнул его с кухни, и выбора не осталось, пришлось отказаться от плана.
— Ты есть хочешь?
— Я?..
— Ну не я же, — беззлобно фыркнул Князь, роясь в холодильнике. — В смысле, я-то да, меня после сессий всегда пробивает на пожрать. Но мне хватит и бутерброда. Ты как? Могу сварить чего-нибудь, у нее вон гречка стоит, макароны...
Венечка робко пристроился на край табуретки.
Князь подозрительно оглядел хвостик «докторской», понюхал, бросил на тарелку. Достал масло и крупный бледный помидор.
— Яичницу хочешь?
— Да я, в общем, не голодный, — промямлил Венечка, соврав не то из вежливости, не то со страху. После оргазма есть хотелось — страшное дело.
Князь пожал плечами и вытащил из хлебницы батон. Хлеб был свежий и неохотно резался, больше мялся. Венечка почувствовал, как во рту собралась слюна.
— Ну чаю хоть попьешь, — сказал Князь и пододвинул поближе к Венечке чашку с золотым ободком.
Венечка вытянул чайный пакетик из коробки, заглянул в сахарницу — там было пусто. Князь налил ему кипятку, пошарил в подвесном шкафчике — верно, не впервые был на этой кухне, потому что знал, где Галина хранит запас сахара. Венечка втянул носом аромат чая и замер. Этот запах...
Князь глянул на него вопросительно, от него не укрылась перемена.
— Бергамот, — объяснил Венечка.
— Кажется, теперь ты будешь думать обо мне каждый раз, попивая «эрл грей», — хмыкнул Князь, — извини за это...
Венечка поймал себя на том, что улыбается, как полный придурок, и сконфуженно уткнулся в чай.
Князь расправился с бутербродом, лишив Венечку последнего шанса передумать. Теперь тот жалел, что постеснялся, но было поздно. Он отхлебнул чаю и устроился на табуретке поудобнее, разглядывая крошки на столе.
— Ты давно практикуешь, Бемби? — спросил Князь.
— Полгода...
— Так Галина у тебя первая и единственная, что ли? Она хвалилась мне весной, что подцепила студентика, это ведь был ты?
Венечка кивнул, обернув вокруг горячей чашки обе ладони. Было отчего-то уютно сидеть так, на кухне.
— Не в моих правилах вмешиваться в такие дела, но учитывая, из-за чего вообще случился сегодняшний вечер... Я давно знаю Галину. У нее винегрет в голове и желание контролировать то, что ей неподвластно. А ты... Мне странно, что вы с ней вместе, честно говоря.
— Мне больше не с кем, — вздохнул Венечка и опасливо покосился на Князя. Это, наверное, был плохой ответ. Не лояльный. Галина бы совершенно точно рассердилась на такое, наказала. Князь, впрочем, не хмурился, вроде не осуждал.
— Я с радостью повторил бы сегодняшний опыт. Чую, мы б с тобой сработались, Бемби.
— Но вы же... ну... — Венечка стушевался и посмотрел на Князя как мог многозначительно. Тот незло фыркнул.
— Это да, я со своими сабами обычно сплю... Бемби, вовсе не обязательно обращаться ко мне на вы, можешь звать просто Олегом.
Венечка смерил его настороженным взглядом, наморщив лоб, и помотал головой.
— Ну, как хочешь, — Князь пожал плечами и продолжил: — Галине нужен бессловесный раб, и что-то мне подсказывает, что ты на эту роль не подходишь. Не знаешь, где искать нормальную верхнюю — спроси у меня, познакомлю.
— Галина меня убьет, если узнает, — пробормотал Венечка, и перед глазами встал призрак бутерброда, словно олицетворение глупости. Он пожалел о своих словах тут же, немедленно. Ему предлагали открыть новую дверь, а он...
Князь, видно, что-то заподозрил по его унылому лицу, встал, порылся среди хлама на холодильнике, выудил пару старых товарных чеков и огрызок карандаша. Нацарапал номер, положил записку возле венечкиной чашки. Венечка машинально спрятал клочок бумаги в карман брюк и вздрогнул, будто застигнутый на месте преступления: брякнул ключ, поворачиваясь в замочной скважине. Вернулась Галина.
— Ты еще здесь? — она, кажется, всерьез удивилась, увидев Венечку на кухне. Думала, что он сбежит? Хлопнет дверью, снова не выдержав?
— Мне пора, — пробормотал Венечка и юркнул в прихожую. Галина, уже успевшая переобуться, сбросила пальто ему на руки и прошествовала на кухню, он слышал, как она говорила Князю:
— Хочу грязных подробностей!
На этом Венечка и покинул квартиру.
Спускаясь по лестнице, он подумал, что с лета не выходил от Галины с таким чувством... как будто жизнь была хороша. Сладко саднил анус, кожа на ягодицах чувствительно терлась об одежду, ноги замерзли почти сразу, как только он вышел на улицу — к вечеру похолодало, — и отчего-то все это вместе заставляло его чувствовать себя непривычно живым...
Автор: Крия
Бета: priest_sat
Фандом: ориджинал, русреал
Пейринг: слэш, закадровый гет (фемдом)
Рейтинг: NC-17
Размер: мини (~5 тыс. слов)
Саммари: у одной верхней не ладились отношения с нижним, и однажды она поставила его перед нелегким выбором: уйти навсегда или радикально выйти из зоны комфорта на один вечер. Так нижний получил незабываемую сессию...
Предупреждения/кинки: БДСМ (фут-фетиш, спанкинг, игры с воском, секс с использованием посторонних предметов), ненормативная лексика. Верхнему не дадут, что является частью кинка автора на вменяемых верхних, которые держат слово.
читать дальшеБЕМБИ
Две недели он держался, ходил даже гордый собой, потому что мужик, а не тряпка: хлопнул дверью и ушел наконец. Давно пора! В первые дни дышалось легче, потом свобода начала приобретать какой-то странный привкус, и Венечка вспомнил: вот именно такова была его жизнь прежде, до.
Блеклая и пресная, как рисовая каша.
За полгода он привык жить от субботы до субботы, от встречи до встречи, пролетая рабочую неделю на автомате. Его маленькая тайна, точно свет маяка, вела его сквозь серую повседневность. Теперь он своими руками выкрутил эту лампочку; болото безысходности деликатно чавкнуло и засосало его целиком. Он увидел свою судьбу точно на ладони: вереница безликих дней, пыльные книги и географические карты, учебу плавно и незаметно сменит работа, рано или поздно родственники насильно сосватают ему какую-нибудь непристроенную катеньку со зрением минус семь, дочку чьей-то сотрудницы; катенька будет безропотно гладить ему рубашки, пока оба они не умрут от скуки через полвека, протоптав дорожки в линолеуме своими неизменными маршрутами.
Никакого просвета в этом всем видно не было.
Ко вторнику Венечка понял: так жить нельзя и все-таки он тряпка. Не менее получаса он набирался смелости, вертел телефон на столешнице, чувствуя, как в животе все сводит от страха: даже перед экзаменами он не чувствовал себя так неуверенно. Ужасно было позвонить, ужасно было услышать приговор, и не менее ужасно — не звонить вовсе; он ткнул в кнопку вызова, и кровь ощутимо отлила от лица.
Позже он не вспомнил бы и под дулом пистолета, что сказал, может, даже и ничего совсем: Галина и так знала, зачем он звонит и чего хочет. Он очнулся только когда услышал тишину после отбоя, в голове звенел голос и любимый, и ненавистный:
— Что ж, жду тебя как обычно, но имей в виду, Рачков — тебя ждет суровое наказание. Настоящее, не игровое, поркой не отделаешься.
В горле стоял ком. Суббота надвигалась как утро казни, не было сил даже порадоваться тому, что тайна вернулась в его жизнь. Это совершенно точно было ошибкой — снова позвонить ей после всего, но и не позвонить было бы ошибкой тоже.
В субботу он шел к ней как в тумане, по ставшему уже привычным маршруту, под ногами хлюпала слякоть, рыхлый снег вдоль тротуара весь был испещрен желтыми кляксами собачьей мочи: снег лежал с середины октября. В подъезде пахло прогорклым маслом. Венечка долго поднимался по ступенькам, так долго, что на подсыхающих ботинках проявились разводы соли. Он посмотрел на них с тоской, вытащил телефон из кармана куртки — проверить время: не то чтобы Галина была пунктуальна, но опоздание могло ее рассердить. Минуты две он топтался у двери, обитой красным дерматином, потом нажал на кнопку звонка. Галина не торопилась открывать: верно, нарочно ждала, чтобы он почувствовал себя забытым. Каждый раз, когда она так делала, он мучился неизвестностью: что если сломался звонок? Или он нажал недостаточно сильно? Что если Галина не услышала? Ждать — значит опоздать, а позвонить еще раз — она потом будет глядеть строго, открыв, и выговаривать ему, что нетерпеливый, а она не обязана нестись ему навстречу, виляя хвостом.
Наконец лязгнула цепочка на двери, и Венечку впустили. Он подождал, пока Галина закроет за ним дверь, потом опустился на колени, разглядывая пушистые тапочки, лиловые с голубыми цветами, и ноги в шерстяных колготках. Галина постояла над ним, придирчиво оценивая степень его раскаяния, затем отвесила пощечину — лицо аж вспыхнуло.
— Иди мойся, дуралей.
Он торопливо встал, стряхнул с плеч куртку и повесил за капюшон на ручку шкафа. Галина прошла мимо него, источая превосходство и игнор, свернула в кухню — видно, не докурила.
В ванной он увидел приготовленную для него одежду на стиральной машине и поморщился. Это только начало. «Суровое наказание» по определению включало в себя нечто, чего он не любил, и было бы глупо думать, что Галина откажется от такой возможности его растоптать. Значит, сегодня его ждет что-то либо крайне болезненное, либо совершенно отвратительное.
Либо и то, и другое вместе.
Он поставил клизму, потом залез в душ, выбрил подмышки, вымыл голову. Чистый и благоухающий каким-то удушливым ароматом геля для тела, он обернул голову полотенцем и выбрался на резиновый коврик. Протер запотевшее зеркало, но едва глянул в него — было стыдно смотреть себе в глаза: бесхребетный! Достал из шкафчика флакон «Джонсонс бэби», щедро облил руку. Разрабатывать анус приходилось, даже когда они с Галиной встречались каждую неделю, а уж после перерыва тот и вовсе пугливо стискивал пальцы. Венечка дошел до трех и, подумав, добавил четвертый. Галина вполне могла устроить ему фистинг в качестве наказания. У нее маленькие руки, пухлые ладошки, это, в общем-то, было выносимо, если хорошенько подготовиться и не жалеть смазки. Он попытался вспомнить пальцы Галины. Видел он сегодня накладные ногти или нет?..
Полотенце соскользнуло, он поймал его на лету, повесил на шнур рядом с целлофановой душевой занавеской, зеленой с утятами. Пора было вылезать. Он оделся, с тоской натянул нелепые не то гольфы, не то чулки. Галина любила делать из него какое-то чучело, из-за этого они ругались постоянно. То, что он должен был надевать все это сам, раздражало еще сильнее. Юбчонка едва прикрывала гениталии; при малейшем возбуждении из-под нее выглядывала головка члена. Зачем обязательно напяливать юбку на парня? Спору нет, удобно иметь моментальный доступ ко всем нужным местам, но он предпочел бы тогда уж не одеваться вовсе. За школьные годы человек с фамилией «Рачков» выслушивает столько похабных шуточек, что от любой голубятни его неизбежно воротит.
Венечка и от анала раньше шарахался как от чумы, но Галина настояла, и неожиданно для себя он распробовал, хоть поначалу это и было унизительно до невозможности.
Он собрал влажные волосы в два кривых хвостика, завязал белые банты. Высохнув, волосы становились неуправляемыми, стояли дыбом, как пушинки на одуванчике; он бы совсем не мыл голову, если бы Галина не заставляла. Вид у него был несчастный, зеркало сочувственно запотевало. «Терпи», — сказал он себе, поправил дурацкий бант на блузке и решительно вышел из ванной.
Ну что она, в конце концов, бычки об него тушить будет? Нет же. А унижения... стерпит он и в этот раз.
За окнами стемнело, пока он плескался. В комнате горел торшер. Венечка даже не сразу заметил человеческую фигуру в кресле, а заметив, моргнул пару раз и будто врос в пол. Галина промчалась мимо него из кухни в спальню, сверкнув в тусклом свете брошью в форме богомола.
В кресле из искусственной кожи, с которой легко отмывались всякие телесные жидкости, — за это Галина и держала в гостиной этого бегемота, хоть один бок у него был подран чьей-то кошкой, — в кресле сидел посторонний. Чужой человек, незнакомец. Читал книгу, пил чай.
— Вот тебе, Князюшко, игрушка на вечер, — проворковала за спиной Галина, и незнакомец опустил книгу.
Венечка с трудом заставил себя обернуться к Галине. Шерстяная юбка, свитер — госпожа была одета не для сессии.
— А ты что думал? — с явным удовольствием глядя на его замешательство, сказала она. — Наказание из рук хозяйки еще надо заслужить! Вот если Князь мне скажет потом, что ты вел себя как послушный мальчик, не психовал и дверями не хлопал, тогда так уж и быть, возьму тебя обратно. Так что советую ходить по струнке и пятки ему лизать, тем более, что тебе это так нравится. — Она перевела взгляд на гостя, и голос ее снова стал каким-то елейным: — Ты же, Князь, любишь вроде, когда тебе ступни вылизывают? Ну так вы друг друга нашли, у Венечки фут-фетиш. С этого и начнете. А потом — на что фантазии хватит, хоть фистинг, хоть золотой дождь, он сегодня все стерпит, да, Рачков?
Обычно Венечкой она его называла, только когда кончала от кунилингуса. В остальное время он так и оставался Рачковым.
— Галя, какой фистинг, побойся бога, — отозвался человек, которого она назвала Князем, — привела мне олененка Бемби на растерзание, он и так трясется весь, а ты еще запугиваешь.
— Ну что ты встал столбом? — сказала она Венечке. — Приступай.
На негнущихся ногах он пересек гостиную и рухнул на колени у кресла. Князь отложил книгу.
— Я в сапогах весь день сегодня, — это Галине, она уже стояла в пальто и красила губы.
— Ой, делай, что хочешь. Я пошла по магазинам. Чао!
За ней закрылась дверь, щелкнул замок, и упала тишина.
***
Венечка изучал линолеум. Не было ни единой мысли, как будто от ужаса мозг ушел на перезагрузку. Крупная рука уперлась ему под нижнюю челюсть, вынуждая поднять голову, и Князь сказал:
— Вот что, «олененок Бемби». Пойди налей в таз теплой воды и принеси сюда. Если найдешь у хозяйки эфирных масел, капни пару капель любого, на твой вкус. И еще губку и полотенце. Все понял? Иди.
Зацепившись за простые команды, Венечка поднялся на ноги и побрел, натыкаясь на мебель. В ванной его немного отпустило, под шум воды пришла первая мысль: бежать. Бежать из этого дома, да пошла она нахуй, психопатка чертова. Тут же он вернулся к тому, о чем страдал несколько недель: потерять Галину окончательно — еще хуже. Полгода, полгода он чувствовал себя живым каждую субботу в ее руках, пусть все это превратилось в фарс, пусть скатилось в какие-то неигровые, по-настоящему стремные пытки, но это была единственная известная ему дверь в волшебный мир запретных удовольствий, и закрыть ее навсегда он не мог.
Такие карты судьба раздает только один раз.
Венечка не строил иллюзий: он был лузером и задротом. Детство его было ничем не примечательно, кроме баек деда-геолога, в школе девчонки Венечку дразнили, мальчишки — колотили, но вмеру и без фанатизма. В остальное время о его существовании не помнил никто, включая учителей. Дни сменялись как во сне, после школы Венечку занесло попутным ветром в институт геодезии и картографии, где он обрел тихую заводь и продолжил спать, зарастая паутиной и пылью. Его не существовало в интернете, писал ему исключительно бот почтового сервиса, жизнерадостно сообщая, что сервис стал еще лучше, ярче, быстрее и безопаснее.
Зато читальный зал библиотеки был Венечке вторым домом, и там-то судьба его и подкараулила.
Библиотека вымерла за последнее десятилетие, в ней обитали только напрочь лишенные цвета люди невнятного пола и возраста, в очках с роговой оправой и стеклами не тоньше бутылочных донышек. Иногда встречались бабушки с озверевшими от скуки внуками, которые либо не отрывали глаз от айфонов, либо смотрели в пространство с таким видом, будто из них по капле вытекала душа, и механическими движениями листали книжки с картинками. Среди всего этого курсировала Галина Сергеевна, серая мышь с замашками надзирателя.
В первый раз Венечка посмотрел ей вслед с ужасом прошлой зимой, когда библиотекарша небрежно спихнула с верха стопки на его столе «Основы аэрофотосъемки», обнажая «Пятьдесят оттенков серого». Второй раз — когда она взяла с его стола «Венеру в мехах», полистала и положила обратно, раскрыв на странице, где герой в очередной раз ноет о том, как сладка боль от руки его богини. Венечка весь март старательно фильтровал выбор чтива, потом попался опять на каком-то неожиданно потрепанном томе Полин Реаж, и вскоре после этого Галина Сергееевна без всяких объяснений положила ему на стол роскошно иллюстрированную энциклопедию эротических пыток. Венечка минут сорок делал вид, что ничего не заметил, потом сдался и открыл книгу со сладостным томлением в чреслах. Ему на колени выпала фотография Галины Сергеевны в кожаном бюстгалтере с заклепками, мини-юбке и высоких лакированных сапогах, на голове у нее была фуражка, в руках — стек. Надпись на обороте фотографии велела Венечке отметить закладками все, что он хотел бы испробовать на себе.
Он мог, конечно, сделать вид, что не заметил, не понял, не заинтересовался. Однако через три часа он сдал книгу, пунцовый и измученный от стыда, и Галина Сергеевна удовлетворенно кивнула, оглядев хвосты закладок, торчащие над боковиной. В следующую субботу он стал ее игрушкой, и это было самое волнующее, что случилось с ним за всю его жизнь.
Венечка закрутил кран и попробовал воду пальцами. Теплая или горячая? Галина могла прицепиться к такой мелочи и выпороть за непослушание; не то чтобы Венечка был против, но в данной ситуации рисковать не хотелось. Масла она держала в шкафчике, рядом с солями. Он понюхал одно, взятое наугад, и залип — запах был волшебный. «Бергамот» — значилось на этикетке. Венечка понятия не имел, что это такое, ассоциации было ровно две: «бегемот» и «обормот», — но выбор был сделан. Резиновый коврик у ванны еще не высох, и дурацкие гольфы намокли. Стараясь не расплескать воду, Венечка вернулся в комнату.
Князь молчал, не торопил его. Смотрел спокойно, без раздражения, и его спокойствие было странным образом заразительно. Он опустил ногу в воду, чуть подтянув штанину, когда Венечка поставил таз у кресла. Черные джинсы, на нем были черные джинсы и самая обычная рубашка; не то чтобы Венечка думал, будто все верхние ходят исключительно в коже, но это было как-то непривычно. Его хозяйка переодевалась к сессиям, по ней всегда было ясно, что Галина Сергеевна закончилась, и называть ее теперь надо Госпожа Демона, или Ночная Волчица, или Леди Ванда: за полгода она уже дважды меняла ник.
Венечка взял губку и мягко провел ею вдоль стопы Князя. Сверху, снизу, между пальцами, смывая пушинки от носков. В этом было что-то чуть ли не библейское — стоять перед ним на коленях, умывать ему ноги. Ступни были куда крупнее галининых и, разумеется, без педикюра, но ногти аккуратно подстрижены, и Венечка не без удивления понял, что все это не вызывает у него отторжения.
Князь поднял ногу из воды, упер пятку в край сиденья. Повинуясь безмолвному приказу, Венечка промакнул полотенцем капельки, отражавшие мягкий свет торшера, и приник губами к слегка влажной коже.
Это было немного непривычно — то, как ложилась в ладони ступня Князя, но если не заострять внимание на том, что она мужская — пока это было отнюдь не наказанием. Венечка провел языком по гладкой коже, вдоль рельефно выступивших вен, пальцами массируя подошву. У Галины были жесткие мозоли от ношения каблуков; Князь, видимо, ценил удобную обувь. Кожа была загрубевшей на пятках и в основании большого пальца, но не слишком шершавой. Венечка скользнул языком между пальцами, где кожа и вовсе была тоненькой и нежной, и Князь шумно вдохнул; это показалось отчего-то воодушевляющим, и Венечка забрал в рот его большой палец. Он старательно сосал, причмокивая. Звуки смущали. Галина обычно включала музыку во время сессий, чтобы не пугать соседей вскриками и шлепками. В тишине все казалось каким-то более реальным, обнаженным, неприукрашенным.
— Галина, похоже, решила тебя подставить, — сказал вдруг Князь, голос его был чуть хриплым и севшим. — У меня ступни — эрогенная зона.
Венечка вздрогнул. Он так увлекся, обсасывая пальцы один за другим, вылизывая промежутки между ними, что совсем забыл, с кем он и почему. Подняв взгляд чуть выше, он обомлел. Князь не шутил: под джинсами явственно проступили очертания поднявшегося члена.
Венечка заледенел от ужаса. Он смотрел на ступню, которую все еще держал в ладонях, смотрел пристально и не отрываясь, потому что поднять взгляд было слишком страшно.
— Галина хочет, чтобы я тебя всерьез помучил. Но у Галины нет тормозов, а у меня есть. Бемби, в глаза мне смотри.
Венечка послушно вскинул голову.
— Ты не спишь с мужчинами, — утверждение, не вопрос. Галина, разумеется, все обсудила с Князем, отдавая ему свою игрушку. Разыграла провинившегося саба как по нотам, проверяя на прочность, на преданность идеалам хлыста и цепей.
— Я не... — Венечка медленно, будто во сне, покачал головой, хотя его ответа не требовалось. — Я не могу...
Князь взял его лицо в ладони.
— Бемби, я не насильник. Ничего с тобой не случится, не бойся. Обычная сессия, не больше и не меньше. Хватит и того, что тебя отдали в чужие руки. Хорошо?
Венечка хотел кивнуть, но чужие ладони оказались сильными, и он лишь дернулся.
— Не слышу, Бемби.
— Хорошо... господин Князь.
— Умница, — Князь выпустил его лицо, легонько дернул за белый бантик в волосах. — Тебе нравится то, что на тебе надето?
— Нет, господин, — сказал Венечка тихо, снова уставившись в линолеум.
— Тогда давай снимем эту дребедень.
Венечка потянулся рукой к дурацким бантикам, но Князь поймал его за запястье:
— Нет, не так. Встань.
На полу, отделенный тазом с водой от кресла, Венечка чувствовал себя сносно, но стоило выпрямиться во весь рост, как снова стало не по себе. Он машинально потянул подол проклятой юбчонки, что норовила задраться, и вцепился в нее ногтями: Князь встал из кресла и подошел вплотную. Не то что бы он был высок, но на Венечку умудрялся смотреть сверху вниз, хотя тот со школьных лет сутулился, стараясь быть менее заметным, и при своей далеко не спортивной комплекции с таким ростом напоминал швабру.
Князь потянул за ленты, распуская банты, и они опустились на пол, в полете крутясь спиралями. Осторожная рука растрепала Венечке волосы, собрала полный кулак и потянула назад, заставляя Венечку выгнуть шею. Не торопясь, Князь расстегнул на нем блузку, стянул по плечам, будто поглаживая. Венечка шумно дышал, втягивая воздух каждый раз, когда чувствовал прикосновение. Рука скользнула на бедро. Тихонько взвизгнула молния, и юбочка упала к ногам.
Венечка вдруг осознал, какой это было ошибкой — остаться совсем голым перед человеком, у которого и так в штанах твердо. Пусть даже блузка была прозрачной, а юбчонка мало что оставляла на откуп воображению — это все же была одежда, какая-то преграда, защита, пусть даже иллюзорная. Он чувствовал себя таким обнаженным, будто с него сняли еще и кожу.
— Что тебя сегодня ждет, Бемби?
Венечка панически вскинул взгляд, ища ответ в глазах Князя. Что он хочет услышать?
— То, что ты любишь больше всего, три слова, — подсказал Князь, и Венечка сглотнул. Так было нечестно. Он морально готов был к наказанию из этих рук, но получать удовольствие?
— Порка, воск...
— И?..
— Дилдо, — неохотно закончил Венечка, чувствуя, как жарко запылали щеки.
— Я постараюсь не трогать тебя сверх необходимого, — сказал Князь и выпустил его волосы. — И вот что, Бемби... если передумаешь, скажи мне. В любой момент.
Венечка не стал ничего отвечать на это. Кивок мог быть знаком того, что он понял — или того, что передумал; подобная двусмысленность могла дорого стоить. Князь, к счастью, не ждал ответа: отодвинув с дороги таз, он ухватился за подлокотники и вытащил кресло на середину комнаты. Венечка почувствовал, как екнуло где-то внутри: он сам не раз, чертыхаясь, тягал этого монстра из искусственной кожи и знал его тяжесть.
— Чем тебя выпороть, олененок?
— Ладонью, — брякнул Венечка и тут же прикусил язык: к чему это было, спрашивается? Спору нет, так он любил больше всего, а получал до обидного редко: Галина предпочитала паддл — уставали руки. Но ситуация была неординарная, и стоило думать не о собственных предпочтениях, а о том, что увеличило бы расстояние между венечкиной обнаженной плотью и чужими мужскими руками. Он поежился.
Князь взял с полки зажигалку, чиркнул колесом, и крохотное пламя взвилось с одной попытки. Галина держала кучу свечей на секции — в основном гелевых, с ракушками и фигурками, в пузатых стаканчиках. Князь зажег одну, простую восковую, и Венечка сразу понял: не для уюта. Дрожащий огонек заглянул в зеркала, таившиеся в глубине секции, швырнул горсть искорок на хрустальные вазы и рюмки за стеклом, отразился в полированных дверцах.
Князь похлопал ладонью по спинке кресла, и Венечка не без колебаний подошел поближе, оперся на нее животом. Было бы наивно полагать, что этого достаточно, и он совсем не удивился, когда жесткая ладонь легла между лопаток и подтолкнула, нагибая сильнее, пока Венечка не повис, перекинутый через высокую спинку. Ноги, потеряв точку опоры, разъезжались в воздухе — он сдвинул бы их, но Князь подошел вплотную, и все это было так... двусмысленно, что каждый нерв дрожал от страха и предвкушения.
Шлеп! У Князя оказалась тяжелая рука, хотя он явно рассчитывал силы. Венечка вжался лицом в дерматиновое сиденье. Шлеп! Звук, кажется, разнесся по всей квартире и просочился сквозь стены. Шлеп! Главное — не вскрикнуть, стены здесь тонкие, что подумают соседи? Шлеп, шлеп, шлеп, закусить кулак, не стонать, это звучит так глупо, будто он мычащий теленок, с левой ноги сползает дурацкий гольф, шлеп, не за что ухватиться, дерматин скользит под руками, пальцы хватают пустоту, шлеп, слезы из глаз, и вот уже становится неважно, что соседи и что стоны звучат нелепо, шлеп, о господи, еще, шлеп, шлеп, шлеп.
Он спохватился, когда шлепки прекратились — вспомнил, с кем он, вспомнил, что нужно бояться. Снова весь подобрался, заерзал. Чужая рука пригладила ему волосы, убирая их с шеи, прикрыла тканью — от парафина, понял Венечка не без удивления: Галина бы скорее позволила бы ему выдирать застывший воск с корнями, чем испортила полотенце.
От первых горячих капель на пояснице его бросило в дрожь. Венечка скосил глаза — огонек свечи мерцал высоко над головой, Князь начинал издалека, не желая обжечь. По спине побежала горячая струйка парафина, Венечка дернулся, выгнулся, почти выпрямляясь, но тут же на затылок легла властная ладонь, загибая его обратно, и Венечка снова оказался задом кверху. Он ничего не мог разглядеть из такого положения, и лишь косился на жилистую руку Князя: тот сдвинул ладонь ему на шею, потрепав по загривку, и снова плеснул расплавленного воска на спину. Несколько капель доползли до шеи, свернули к подбородку; Венечка вдруг понял, что они потекли вдоль преграды, обжигая Князю руку так же, как ему — спину. Князь чувствует это тоже. Мысль застучала в голове, заметалась, как в силках. От чего-то она была невероятно сладкой.
Венечка дернулся, по-лягушачьи дрыгнув ногами, стиснул ягодицы: парафин потек по бедру, замедляясь и быстро застывая дорожками на коже, от шлепков разгоряченной и чувствительной. На пояснице жар уже почти не ощущался — лишь тепло сквозь корку застывшего воска. Запахло дымом — Князь задул огонек. Последние капли потекли по спине. Кожи коснулась оплавленная свеча, гладкая, еще теплая. Она скользнула вдоль ложбинки между ягодиц, и Венечка почувствовал, что теряет рассудок. Инстинкт самосохранения требовал сжаться, скорчиться, уйти от прикосновения, но оно кружило голову, заставляя желать большего.
У него всегда было смешаное отношение к аналу: ужас и вожделение. Сейчас, когда Венечка был загнут раком перед незнакомым мужиком, ужас должен был преобладать в этом коктейле, но почему-то Венечка верил: не тронет. Вернее, тронет только так, как Венечка ему позволит. Это было странно и непривычно — решать, что позволить тому, у кого абсолютная власть над ним. Так могло быть только здесь, в мире его порочной тайны.
Князь убрал руку, прижимавшую Венечку к креслу, и тот с трудом выпрямился — аж в глазах потемнело. На пол посыпались струпья застывшего воска. На спинке кресла белые кляксы парафина казались потеками спермы. Венечка отвел взгляд. Это было мучительно. Он был возбужден, и если б на месте Князя была Галина — умолял бы уже давно трахнуть себя страпоном.
— Галина оставила на столе ваши с ней игрушки, — Князь словно в голову влез, впору было заподозрить его в телепатии. — Принеси мне любой дилдо, какой хочешь.
Венечка еле дошел до стола — ноги подгибались. Машинально взял тот, что они с Галиной использовали чаще всего.
— Любишь большие? — вопрос застал его врасплох. Большие любила Галина — вернее, всячески давала понять, что это правильный выбор. Допускала до тела, если он бывал достаточно терпелив. Кунилингус считался наградой, и по праву, хотя если вдуматься, от дилдо в заднице Венечка ловил не меньший кайф; все было как-то перепутано, хотя он никогда не задумывался об этом, воспринимая каждую встречу как нечто цельное, само по себе бывшее счастьем.
Чего от него хочет Князь? Нужно ли выбрать что-то конкретное? Но как узнать, что от него ожидают?..
— Я не знаю, что я должен выбрать, — сконфуженно пробормотал Венечка, и Князь рассмеялся за плечом.
— Не усложняй. Этот выбор для тебя, олененок, не для меня. Представь его внутри и поймешь, хочешь ты этого или нет.
Князь почти невесомо погладил его по щеке — это только больше пугало, Венечка уже знал, какими сильными эти руки могли быть. Он послушно раскрыл рот, впуская чужие пальцы, они пахли парафином и подпаленным ногтем, но Венечка сосал их с наслаждением. Было что-то невероятно чувственное в этом, он всегда любил работать ртом. Пальцы рук, пальцы ног, соски, половые губы... Он представил, что делает минет, и в первый момент мысль была возбуждающей, но Венечка тут же опомнился и испугался. Как он мог такое вообразить?!
Князь вынул скользкие от слюны пальцы, и Венечка вдруг осознал, где они окажутся в следующую секунду. Даже ожидая этого, он все равно вздрогнул, почувствовав прикосновение к анусу, осторожное давление. Мужские пальцы. Это было настолько гомосексуально, что не выдерживало никаких оправданий. Венечка дернулся, пытаясь отодвинуться, больно ушибся о край стола бедром, взвился на цыпочки. Князь настаивать не стал: убрал руку.
— Ты выбрал, Бемби?
Наверное, главным наказанием была эта постыдная неловкость. Как во сне, Венечка склонился над столом и сжал пальцы на одном из фаллоимитаторов — поменьше, с ребристой поверхностью. Протянул Князю. Тот взвесил его в руке, провел пальцем по миниатюрным гребешкам, потом взял со стола тюбик смазки и выдавил на силикон добрую половину; Венечка представил, как это все будет таять и хлюпать у него внутри.
С таким количеством смазки дилдо скользнул внутрь настолько легко, что Венечка едва успел расслабиться. Переступил с ноги на ногу, оперся на столешницу. Встревоженно покосился на секцию, ловя отражение Князя в полировке, в далеких зеркалах. Тяжелый дилдо заскользил наружу, и Князь толкнул его бедрами, втискивая обратно. Венечка заставил себя ответи взгляд: со стороны казалось, будто... будто его реально трахает мужик.
Кошмар какой-то.
Смотреть вперед. Не думать. Вязаная салфетка на столе, накрытая куском целлофана, арсенал дилдо и плагов. Венечка заерзал, застонал — прозвучало, как жалобный скулеж.
Он очень долго мирился с тем, что тащится от силиконовых игрушек в заднице. Его оправдывало только то, что это делала с ним женщина, но теперь... Все, что с Галиной было пикантной игрой, с Князем обретало устрашающий оттенок противоестественной связи. Воспринимать себя в этом контексте было дико.
Он поймал себя на том, что подается навстречу, от стыда захотелось провалиться сквозь землю. Что он творит... Весь этот вечер — какой-то бред...
— Я хочу, чтобы хоть один из нас сегодня кончил, и лучше — ты, Бемби, — сказал Князь над ухом. — Лучше для тебя, разумется, так что настоятельно рекомендую тебе этим заняться, пока я не заскучал.
Венечка волевым усилием запретил себе думать о том, что будет, если Князь заскучает, и взялся за член. Это был апогей неловкости вечера — дрочить при чужом человеке, но Венечка здраво рассудил, что все условности уже и так попраны, и было бы глупо смущаться, когда у тебя дилдо в заднице.
Эти неторопливые толчки сзади заводили и одновременно мешали. Слишком нежно, слишком осторожно, он не привык к такому. При каждом движении Князь касался его бедрами, и от него хотелось отдернуться, как от огня — где-то там, под джинсами, угадывались очертания настоящего, отнюдь не силиконового члена.
С горем пополам Венечка довел себя до оргазма, заляпав спермой чертову салфетку на столе — вот ведь влетит от Галины, если заметит! Ему понадобилось несколько минут, чтобы очухаться; Князь тем временем вытащил дилдо и присел на край стола.
— Я тобой доволен, Бемби. Хватит с тебя, иди одевайся.
Венечка посмотрел на него со смесью недоверия и счастья в глазах, робко выпрямился и поплелся в ванную. Сразу же он почувствовал, как устал. Весь этот стресс измотал его, он и так после сессий чувствовал себя, точно выжатый лимон, а тут еще этот постоянный страх, недоверие, моменты искрящего удовольствия, когда удавалось расслабиться, и последующая паника... И то, что Князь сдержал слово. Если бы Венечка знал заранее, что ему можно доверять, этот вечер был бы куда приятнее.
Сквозь шум воды он слышал, как закипел чайник. Должно быть, прошло немало времени, — подумал он и решительно закрутил кран. Галина не позволяла ему долго нежиться в ванной. Галина... Князь сказал, что доволен; значит, она тоже? Примет теперь обратно и все снова станет по-прежнему...
Волосы намокли от брызг, он зачесал их пальцами к затылку. Быстро вытерся, оделся и, стараясь не наступать в лужицы сухими носками, бочком выскользнул в коридор. В кухне горел свет, в гостиной же только фонари с улицы поблескивали в полировке секции. Венечка подумал, что лучше всего было бы сейчас сунуть ноги в ботинки, набросить куртку и тихонько улизнуть, хотя это, пожалуй, было бы невежливо. Пока он размышлял, Князь окликнул его с кухни, и выбора не осталось, пришлось отказаться от плана.
— Ты есть хочешь?
— Я?..
— Ну не я же, — беззлобно фыркнул Князь, роясь в холодильнике. — В смысле, я-то да, меня после сессий всегда пробивает на пожрать. Но мне хватит и бутерброда. Ты как? Могу сварить чего-нибудь, у нее вон гречка стоит, макароны...
Венечка робко пристроился на край табуретки.
Князь подозрительно оглядел хвостик «докторской», понюхал, бросил на тарелку. Достал масло и крупный бледный помидор.
— Яичницу хочешь?
— Да я, в общем, не голодный, — промямлил Венечка, соврав не то из вежливости, не то со страху. После оргазма есть хотелось — страшное дело.
Князь пожал плечами и вытащил из хлебницы батон. Хлеб был свежий и неохотно резался, больше мялся. Венечка почувствовал, как во рту собралась слюна.
— Ну чаю хоть попьешь, — сказал Князь и пододвинул поближе к Венечке чашку с золотым ободком.
Венечка вытянул чайный пакетик из коробки, заглянул в сахарницу — там было пусто. Князь налил ему кипятку, пошарил в подвесном шкафчике — верно, не впервые был на этой кухне, потому что знал, где Галина хранит запас сахара. Венечка втянул носом аромат чая и замер. Этот запах...
Князь глянул на него вопросительно, от него не укрылась перемена.
— Бергамот, — объяснил Венечка.
— Кажется, теперь ты будешь думать обо мне каждый раз, попивая «эрл грей», — хмыкнул Князь, — извини за это...
Венечка поймал себя на том, что улыбается, как полный придурок, и сконфуженно уткнулся в чай.
Князь расправился с бутербродом, лишив Венечку последнего шанса передумать. Теперь тот жалел, что постеснялся, но было поздно. Он отхлебнул чаю и устроился на табуретке поудобнее, разглядывая крошки на столе.
— Ты давно практикуешь, Бемби? — спросил Князь.
— Полгода...
— Так Галина у тебя первая и единственная, что ли? Она хвалилась мне весной, что подцепила студентика, это ведь был ты?
Венечка кивнул, обернув вокруг горячей чашки обе ладони. Было отчего-то уютно сидеть так, на кухне.
— Не в моих правилах вмешиваться в такие дела, но учитывая, из-за чего вообще случился сегодняшний вечер... Я давно знаю Галину. У нее винегрет в голове и желание контролировать то, что ей неподвластно. А ты... Мне странно, что вы с ней вместе, честно говоря.
— Мне больше не с кем, — вздохнул Венечка и опасливо покосился на Князя. Это, наверное, был плохой ответ. Не лояльный. Галина бы совершенно точно рассердилась на такое, наказала. Князь, впрочем, не хмурился, вроде не осуждал.
— Я с радостью повторил бы сегодняшний опыт. Чую, мы б с тобой сработались, Бемби.
— Но вы же... ну... — Венечка стушевался и посмотрел на Князя как мог многозначительно. Тот незло фыркнул.
— Это да, я со своими сабами обычно сплю... Бемби, вовсе не обязательно обращаться ко мне на вы, можешь звать просто Олегом.
Венечка смерил его настороженным взглядом, наморщив лоб, и помотал головой.
— Ну, как хочешь, — Князь пожал плечами и продолжил: — Галине нужен бессловесный раб, и что-то мне подсказывает, что ты на эту роль не подходишь. Не знаешь, где искать нормальную верхнюю — спроси у меня, познакомлю.
— Галина меня убьет, если узнает, — пробормотал Венечка, и перед глазами встал призрак бутерброда, словно олицетворение глупости. Он пожалел о своих словах тут же, немедленно. Ему предлагали открыть новую дверь, а он...
Князь, видно, что-то заподозрил по его унылому лицу, встал, порылся среди хлама на холодильнике, выудил пару старых товарных чеков и огрызок карандаша. Нацарапал номер, положил записку возле венечкиной чашки. Венечка машинально спрятал клочок бумаги в карман брюк и вздрогнул, будто застигнутый на месте преступления: брякнул ключ, поворачиваясь в замочной скважине. Вернулась Галина.
— Ты еще здесь? — она, кажется, всерьез удивилась, увидев Венечку на кухне. Думала, что он сбежит? Хлопнет дверью, снова не выдержав?
— Мне пора, — пробормотал Венечка и юркнул в прихожую. Галина, уже успевшая переобуться, сбросила пальто ему на руки и прошествовала на кухню, он слышал, как она говорила Князю:
— Хочу грязных подробностей!
На этом Венечка и покинул квартиру.
Спускаясь по лестнице, он подумал, что с лета не выходил от Галины с таким чувством... как будто жизнь была хороша. Сладко саднил анус, кожа на ягодицах чувствительно терлась об одежду, ноги замерзли почти сразу, как только он вышел на улицу — к вечеру похолодало, — и отчего-то все это вместе заставляло его чувствовать себя непривычно живым...
@темы: Мини/драббл
пятница, 23 октября 2015
Название: Сон разума
Фандом: J2
Автор: Swenigora
Бета: Маленькая сосна
Артер: Brais
Рейтинг: NC-17
Пейринг: Дженсен/Джей (Джаред).
Дисклаймер: отказываюсь
Жанр: антиутопия, кинки
Размер: макси (20000 слов)
Саммари: написано на заявку: мир поделен на людей-людей и людей-животных. Люди-животные не имеют никаких прав и живут в статусе животного со всеми вытекающими.
Дженсен Эклз владелец фермы, на аукционе он приобретает новую коровку. Но потом все идет не так.
Предупреждение: Дойка! Очень много дойки! Пони-плей! Доги-стайл! Джаред последовательно жеребец, коровка, собачка. Текст не имеет никакого отношения к реальным людям и не выражает моего отношения к ним.
читать дальшеПролог
«Эвитум - сложный белок животного происхождения. Открыт профессором Манделом в 21** году. Содержится в сперме высших приматов и человека. В настоящий момент является основой большинства лекарственных препаратов. Также широко используется в косметологии и пищевой промышленности».
Википедия
По улице смеясь и разговаривая шла компания молодых парней. А навстречу им ехал крытый фургон. Поравнявшись с парнями, машина остановилась, и из нее выскочило около десятка фигур, затянутых в черные кожаные комбинезоны. Головы подъехавших людей закрывали маски, скрывая лица и делая их похожими друг на друга, деталями невидимого механизма, бездушного и беспощадного. В руках каждый держал короткую палку, чем-то напоминающую полицейскую дубинку, но только без упора.
Фигуры окружили ребят и стали теснить к фургону. Секунду назад это были веселые, беззаботные парни, а сейчас они на глазах превращались в человеческий материал, не распадающийся на отдельные лица и личности. Просто сырье.
Только двое из попавших в облаву не захотели сразу смириться и принять свалившееся им на голову несчастье и попытались бежать. Рефлекторная конвульсия, заранее обреченная на неудачу. Их тут же поймали и для острастки и в назидание остальным потыкали палками, которые на деле представляли собой гибрид полицейской дубинки и электрошокера. От ударов током беглецы не смогли устоять на ногах и упали на землю. Люди в черном лениво попинали полупарализованных людей, но без особой жестокости. Меньше всего им были нужны сломанные кости. Зато на остальных парней зрелище равнодушной расправы произвело нужное впечатление. Они покорно подошли к фургону и забрались внутрь. Туда же забросили и неудачливых беглецов. Люди в черном сноровисто забрались следом, и машина уехала.
Как ни странно, происходящее не вызвало никакой реакции у остальных прохожих. Они так и продолжали идти по своим делам, старательно делая вид, что ничего не видели.
Через час эта же самая машина остановилась перед железными воротами какого-то промышленного предприятия. Сработал фотоэлемент и ворота поползли в сторону, открывая проезд в большой ангар. Первыми из фургона выпрыгнули мужчины в масках, а за ними уже начали вылезать молодые парни. Их было гораздо больше той компании, которую схватили на улице. Мужчины в комбинезонах встали в две шеренги, образуя живой коридор, ведущий к дверям. Пленники находились в состоянии шока, не в силах до конца осознать свое положение, неспособные даже на попытку сопротивления. Оказалось, не все. Один из парней рванул в сторону, попытавшись прорваться сквозь строй, но его действия не увенчалась успехом. Его толкнули обратно к остальным, да еще и стукнули пару раз, чтобы не рыпался. После этого порядок восстановился, и скоро вся партия скрылась в дверях. Мужчины в масках попрыгали обратно в фургон, ворота открылись, и машина уехала.
За дверью оказалось большое помещение, в котором вновь прибывших встречали новые фигуры, так же облаченные в комбинезоны, только желтые. Закрытые масками лица создавали сюрреалистическое ощущение механистичности происходящего вокруг.
Каждого входящего хватали двое, защелкивались наручники, руки поднимали кверху и зацепляли за свисающий сверху крюк, затем с привычной сноровкой раздевали, причем рубашку или футболку - у кого что - просто разрезали. Ошметки одежды бросали в стоявшие тут же мусорные контейнеры. На всю процедуру уходило пара минут от силы, и тут крюк начинал двигаться, заставляя прицепленного к нему человека перемещаться дальше. А на освободившееся место подъезжал уже следующий крюк и все повторялось сначала. Мужчины в комбинезонах работали быстро, так что еле переставляющие от испуга ноги парни не успевали толком ничего осознать, как уже оказывались голыми и прикованными к общей ленте транспортера. Когда вся партия вновь прибывших была обработана, в противоположном конце ангара открылись ворота, и лента с крюками поехала вперед, заставляя прицепленных к ней людей двигаться дальше.
В следующем зале уже не было никаких людей в костюмах. Это было длинное узкое помещение с облицованными кафелем стенами. По внешнему виду оно напоминало душевое отделение какого-нибудь захудалого спортивного клуба и по сути именно им и являлось.
Как только вся партия пленников оказалась внутри, двери закрылись и со всех сторон на привязанных беззащитных людей обрушились потоки воды. Напрасно несчастные старались увернуться от болезненных струй, вытянутые вверх руки не позволяли прикрыться, и потоки воды обрушивались не только на спину и живот, но били и по члену, мошонке, вызывая болезненные вскрики.
Наконец мытье закончилось.
Открылись новые ворота, и жуткий конвейер из человеческих тел поехал дальше. Мокрые, дрожащие от пережитого унизительного мытья парни обреченно двинулись вперед. Больше никто не пытался сопротивляться. Удивительно, но обычная вода оказалось эффективнее электродубинок.
В следующем помещении находилось только два человека в костюмах и масках. Они надевали на парней специальные электронные ошейники. Здесь лента почти не тормозила. Застегнуть на шее ошейник занимало секунд пятнадцать-двадцать.
Дальше шел медицинский блок. Люди в нем были одеты в белые костюмы, а их лица закрывали белые маски. Они деловито перемещались между телами, производя с ними всевозможные медицинские манипуляции. Брали кровь в пробирки, измеряли давление, температуру, пульс, слушали сердце, прикладывали какие-то приборчики к груди и голове. Вся эта суета производила ощущение бестолковости, но на самом деле была четко организована. Не прошло и десяти минут, как всех осмотрели, обмерели, и лента двинулась дальше. Правда, без двух парней, которых после произведенных медицинских измерений отцепили от нее. Остальные смотрели на счастливчиков, не подошедших по медицинским параметрам, с откровенной завистью. Парней увели в какой-то боковой проход.
И наконец партия новичков попала в доильный цех.
Огромное помещение, поделенное на маленькие загончики прозрачными пластиковыми перегородками, которые ничего не скрывали от посторонних глаз. В каждом таком отсеке находилось по одному мужчине, привязанному к странному сооружению, по внешнему виду напоминавшему гибрид секс-машины и гинекологического кресла. Два ремня - один через грудь, второй через живот - притягивали тело к скамье, не давая двигаться. На члены всех мужчин были надеты гофрированные трубки, служащие для отвода спермы. Дальше на скамье крепилась секс-машина.
У многих из глаз катились слезы, но были и совершенно отрешенные безразличные лица. То, что они тоже производят сперму, можно было понять только по сотрясавшей их тело дрожи.
*****
Против ферм протестовали, на них нападали, поэтому они тщательно охранялись. Пытались провести законы об их полном закрытии, но там, где это удавалось сделать, тут же возникали подпольные фермы.
Страны третьего мира, где о демократии вообще не слышали, тоже не остались в стороне.
Эвитум был дороже любого наркотика, а для его производства нужны только половозрелые мужчины. Впрочем, мальчики подходили даже лучше. А ведь на юге половое созревание происходит быстрее. Поэтому в этих странах контингент на фермах состоял исключительно из подростков двенадцати — четырнадцати лет.
Решение о разведении скотинок стало выходом из тупика. За основу взяли мужчин с необратимыми психическими отклонениями, вся жизнь которых в любом случае проходила бы только в стенах специализированных психиатрических клиник.
Вот эти ненормальные и стали первыми коровками. Затем уже стали образовываться племенные фермы, и постепенно все вошло в цивилизованное русло. Нормальным полноценным людям больше не было необходимости бояться за свою жизнь и свободу. Эвитум стал производиться в достаточном количестве. В обществе не стало людей с психическими отклонениями, и отпала необходимость тратить огромные деньги на их содержание.
Часть 1 Жеребец
- Уважаемые господа, лот номер двадцать три. Возраст двадцать два года, рост шесть футов, вес…
Дженсен Эклз начал было внимательно слушать данные выставляемого экземпляра, но, услышав про рост, тут же потерял интерес.
Товар снова не для него. Непонятно, на что он надеялся, приезжая в четверг. Коровок продавали по средам, а сегодня на торгах был лошадиный день. Вот их в основном и выставляли на аукцион.
- Сто фунтов! Джентльмен в третьем ряду!
Громкий голос распорядителя торгов вывел Дженсена из задумчивости, и он обернулся посмотреть на того, кто решил приобрести объявленный лот.
- Привет, Джеффри.
- Да-да, привет, Эклз!
Джеффри Морган - владелец одной из самых крупных конюшен в их городке. Судя по сосредоточенному лицу приятеля и рассеянному ответу, лошадка его заинтересовала.
Дженсену тоже стало любопытно: что же там за сокровище?
Он развернулся к помосту и стал разглядывать выставленный экземпляр.
В лошадках Эклз разбирался слабо, хотя на бега захаживал и даже делал ставки. Но разбогатеть таким образом никогда не собирался и заранее считал эти деньги выкинутыми на ветер.
Стоящий на помосте жеребец был высоким, немного худощавым – ничего, с помощью протеинов и стероидов мышечная масса быстро нарастет - с длинными стройными ногами, широкими плечами, мощной грудной клеткой и роскошной гривой слегка вьющихся темных волос, достающих чуть ли не до ягодиц. Уздечка, привязанная к кольцу, закрепленному на высоте десяти футов, не давала жеребцу возможности опустить голову, подчеркивая красивую длинную шею, и он стоял вытянувшись вверх, весь словно натянутая струна, и от этого казался еще выше и стройнее. Торги его немного нервировали, и он время от времени переступал ногами, словно проверял: на месте ли. Лот был хорош, и, судя по табличкам, поднимавшимся в разных концах зала, так считали многие.
Любуясь жеребцом, Дженсен невольно скосил взгляд на его причиндалы. Профессиональное любопытство. Для лошадок этот параметр не имел большого значения. Скорее наоборот. Для бегов использовались исключительно кастрированные экземпляры. Так проще и безопаснее.
Однако этот жеребец кастрирован не был. Скорее всего, его собирались оставить на племя, и, судя по тому, что Дженсен видел, не зря. Но теперь в любом случае кастрации жеребцу не избежать. Городок у них был небольшой, и племенных конюшен в нем сроду не водилось.
- Сто двадцать пять фунтов! Джентльмен в третьем ряду!
Визгливый голос распорядителя торгов ввинчивался в уши не хуже работающей дрели. Дженсен поморщился и неожиданно поднял табличку, повышая ставку.
- Сто тридцать фунтов! Джентльмен во втором ряду!
Большинство присутствующих бросили на него раздосадованные взгляды, а Морган сзади рассерженно зашипел:
- Эклз, скотина, зачем ты это делаешь?! На черта тебе жеребец?! Решил перепрофилироваться?
- Не сердись, Джеффри. Но ты только глянь, какие у него яйца! Это же не меньше двадцати миллилитров за раз. Не хочу, чтобы вы тут такое богатство под скальпель пустили.
- Да он же у тебя не в одно стойло не поместится!
В словах Моргана была доля правды. Стандартный рост коровок не превышал пять, максимум пять с половиной футов, и все оборудование фермы рассчитывалось именно на такой размер. Но Дженсен глаз не мог оторвать от тяжелой, налитой семенем мошонки жеребца. Несмотря на волнение, отсутствие специальной сбруи и предпродажной подготовки, которую всегда проводили с коровками, стремясь максимально подчеркнуть размеры их мошонки, яйца жеребца все равно впечатляли.
- Ничего, что-нибудь придумаю.
Его предложение еще несколько раз пытались перебить, но не активно. В среднем коровки стоили дороже лошадок, и Дженсен мог позволить себе слегка завысить цену. Остальные же покупатели не были в этом заинтересованы. Жеребец был еще совсем молодой, необъезженный. Его только предстояло приучать к седлу и качалке, и неизвестно, как он будет себя вести при этом. Данные конечно хорошие, но рисковать, переплачивая за кота в мешке, никто не собирался.
Морган, расстроенный тем, что Эклз увел у него из-под носа понравившийся лот, не стал с ним разговаривать, а сразу же по окончании торгов, буркнув что-то нечленораздельное, ушел.
Дженсен больше ничего покупать не собирался, поэтому сразу после подписания всех бумаг и перевода денег был совершенно свободен. Доставка купленного товара до места входила в пакет услуг, оказываемых аукционом.
От нечего делать Дженсен решил прогуляться в дальний конец рынка, где продавались домашние любимцы. Он любил на них смотреть. Покупать не собирался, так как считал баловством и бесполезной тратой денег, но, бывая на торгах, никогда не упускал случая зайти в этот отдел рынка и полюбоваться на забавные игрушки. Иногда он даже представлял, как покупает себе такого любимца и тот скрашивает его одинокие вечера, сидя у ног или даже… хм, но тут же прогонял эту мысль. Ферма отнимала слишком много времени и сил, чтобы, придя домой, заботиться о ком-то еще..
Сегодня выбор был не особо велик. Все ж таки середина недели - в торговле затишье. Вот в выходные в этих рядах будет не протолкнуться. Хотя большинство, как и Эклз, будут простыми зеваками. Все любимцы были как на подбор - маленькие, не выше четырех с половиной футов росту, изящного телосложения, с небольшими хрупкими конечностями. Говорили, что ступни им помещают в специальные колодки, чтобы замедлить рост. Из-за этого они почти не могли ходить прямо, предпочитая передвигаться на четвереньках. Дженсен походил между рядами. Любимцев не продавали на аукционе. Игрушка - она и есть игрушка, пользы от нее никакой.
Хотя по популярности бега лошадок стояли чуть ли не на первом месте в индустрии развлечений, Дженсен все равно не воспринимал их всерьез. То ли дело – фермерство! Вот это серьезно, важно и вызывает гораздо большее уважение!
Он всегда гордился тем, что фермер, и не скрывал этого.
Его ферма была одной из самых современных и хорошо оборудованных в их штате. И качество производимой продукции подтверждали несколько сертификатов, полученных на самых престижных выставках.
Все процессы были максимально автоматизированы и компьютеризованы, чтобы свести необходимость в ручном труде к минимуму. У каждой коровки имелся собственный чип, с помощью которого контролировались параметры ее жизнедеятельности и качество производимого продукта. Основываясь на этом, рассчитывался рацион питания, необходимое количество стимулятора, а также индивидуальный график доения. У продукта, производимого на ферме Эклза, всегда были высокие показатели не только содержания белка, что в общем-то несложно, но и микроэлементов, так что на недостаток спроса он никогда не жаловался.
Жеребца доставили на ферму к вечеру.
Новенького Дженсен как обычно, встречал сам. Он всегда лично контролировал размещение новичков и первую дойку. Наблюдал за их реакцией, зная, что чем спокойнее и комфортнее будет чувствовать себя коровка на новом месте, тем выше и качественнее будет надой.
Да и потом в первый месяц обязательно несколько раз на дню заходил в стойло, предпочитая перестраховаться, а не доверять автоматам, компьютерам и наемным работникам. Мало ли что.
Жеребец нервничал. За сегодняшний день он получил больше впечатлений, чем за всю предыдущую жизнь, так что из фургона для перевозки его пришлось выводить почти силой.
Дженсен сделал это сам, не доверяя скотникам.
- Ну-ну, Джей, спокойно… Теперь это твое имя, привыкай. Никто тебя не обидит… Джей, хороший, послушный, Джей, не будет вырываться и брыкаться...
Всем своим коровкам, хотя у него их и было больше двухсот, Дженсен давал имена. Эта традиция осталась на ферме еще с прадеда. Так повелось: не номера, а имена. Немного сентиментально, но Дженсену нравилось. Он старался почаще произносить новое имя, чтобы жеребец скорее к нему привык. Лошадки считались самыми эмоциональными и нервными из скотинок, превосходя в этом даже любимцев.
- Вот так, Джей. Пошли, сейчас тебя помоют. Ты ведь любишь мыться? Конечно, любишь, а потом мы приведем тебя в порядок. У тебя очень красивая грива, но теперь ты не лошадка, теперь ты коровка, а коровке совсем не нужно столько волос. Коровка должна быть гладенькой. Мы тебя намажем приятной-приятной мазью, и ты станешь у нас самой гладкой и красивой коровкой…
Дженсен говорил спокойным, ровным голосом, уверенно гладя рукой по крупу, и от этих действий жеребец успокоился и покорно пошел за хозяином.
Первым делом жеребца следовало помыть и провести удаление волос. Разве что гриву Дженсен решил пока оставить - уж очень роскошная. Конечно, Джим будет ворчать, где это видано, чтобы у коровки были волосы на голове, но кто тут хозяин, в конце концов?
Все коровки на ферме содержались в идеальной чистоте. Такой же порядок царил в стойлах, не говоря уже о доильном цехе. Это было еще одним залогом получения высококачественного продукта. Дженсен очень гордился, что на его ферме ни разу не случилось массовой эпидемии. Он даже держал на полставки ветеринара, который обязательно раз в три дня делал профилактический обход коровок и тщательно следил за состоянием их здоровья.
Жеребца привели в помывочный блок. Подобное помещение имелось на любой ферме, конюшне или питомнике. Здесь жеребец сразу почувствовал себя уверенно, перестал дрожать и спокойно дал снять сбрую.
Все тело жеребца обхватывали плотные кожаные ремни, прикрепленные на груди и спине к металлическим кольцам. Два ремешка потоньше проходили между бедрами, очерчивая мошонку и уходя в промежность, а потом выныривая из нее и подсоединяясь к кольцу на спине.
Передние конечности жеребца были одеты в плотные хлопчатобумажные чехлы и также пристегнуты к кольцу на спине, на ногах - высокие, длиной почти до середины голени, гетры и ножные чехлы из толстой кожи с плотной подошвой.
Для будущей коровки эта амуниция была лишней. Так что ее просто срезали, не разбираясь в хитростях креплений.
Обычно коровок не привязывали во время помывки, но для жеребца сделали исключение, а то еще дернется и поранит себя. Потом хлопот не оберешься приучать преодолевать страх.
Передние конечности жеребца закрепили на поручне, привинченном к стене на высоте пять с половиной футов. После этого жеребца заставили прогнуться в спине и в таком положении задние конечности прикрепили к вделанным в пол скобам.
В таком неустойчивом положении он не мог брыкаться.
Скотник включил душ, отрегулировал температуру воды и принялся за дело. Видимо, до продажи жеребца держали на пастбище. Его кожа, там, где ее не прикрывала сбруя, была бронзового цвета. Белые незагорелые полоски создавали ощущение, что жеребец поменял черную сбрую на белоснежную.
После мытья гриву закрепили на голове, чтобы не мешала, а все тело жеребца покрыли мазью для удаления волос и разрушения волосяных луковиц. Она немного раздражала кожу, и жеребец нетерпеливо переступал ногами, мотал головой и шумно вздыхал.
Через пятнадцать минут мазь смыли. Кожа после процедуры покраснела, особенно это было заметно на незагорелых участках. Скотник растер жеребца успокаивающим лосьоном, а затем принес из подсобки штатив высотой около семи футов с прикрепленной к нему резиновой грелкой с трубкой. Резиновая трубка заканчивалась длинным тонким пластиковым наконечником. Скотник смазал его прозрачным гелем и осторожно ввел в задний проход жеребца. Грелка была наполнена теплой кипяченой водой. Почувствовав, что в его тело вливается жидкость, жеребец снова забеспокоился. Он дернулся в сторону, замотал головой и принялся переступать ногами в надежде избавиться от инородного предмета в своей заднице.
- Но, но… успокойся, Джей… все хорошо… это не больно. Никто тебе больно не сделает и не обидит.
Скотник удерживал жеребца, обхватив его за бедра. А Дженсен надавливал на спину, поглаживая и бормоча успокоительные слова.
- Вот так, мой хороший, вот так… сейчас ты будешь совсем-совсем чистый, как положено доброй коровке. Сейчас…
Когда вода в грелке закончилась, трубку вытащили и подставили жеребцу между ног таз.
Затем всю процедуру повторили сначала. Во второй раз жеребец вел себя значительно спокойнее, наверное понял, что ничего плохого с ним не делают. На этот раз краник повернули только на пол-оборота, вода текла медленнее и промывание длилась дольше.
Дженсен гладил жеребца не только по спине, но и водил круговыми движениями ладони по животу, стараясь расслабить мышцы.
- Потерпи, потерпи немного... Вот так, видишь же, совсем и не больно, наоборот, приятно. Хорошо же, когда ты такой чистый. Ты такой красивый, умный. Вот так, подержи немного воду в себе. Ты же можешь, я знаю, что можешь…ты же послушный. Вот так, моя умница…
Когда процедуру повторили в третий раз, жеребец окончательно перестал бояться, но по нетерпеливым движениям головой было ясно, что неподвижно стоять ему явно надоело.
- Все, все… В последний раз. Зато теперь ты у нас настоящая коровка. Чистенький, без волос. Сейчас поймешь, как хорошо быть коровкой. Не бойся…
Когда все закончилось, скотник тщательно вытер промежность и ноги жеребца от остатков воды. Штатив унесли обратно в подсобку, а жеребца освободили из креплений. По привычке он старался завести передние конечности за спину, но так как кольца, к которому их обычно крепили, там больше не было, то просто держал их на весу.
Вот теперь жеребец был готов для знакомства с доильным цехом.
Часть 2 Коровка
На ферме Эклза в этом цеху находилось пятьдесят доильных аппаратов. Весь процесс дойки был четко отработан и рассчитан буквально по минутам. Коровки по очереди заходили на дойку и занимали свои места. Затем дояры проходили по рядам, закрепляя спермоотсосы, и включали доильные аппараты. Сама дойка длилась тридцать минут. Затем коровки расходились по стойлам, где их ждала еда и питье, и трехчасовой отдых до следующей дойки. Таким образом, в сутки каждую коровку доили в среднем шесть раз. Ферма работала круглосуточно.
Конечно, это было в идеале. Далеко не все коровки могли производить сперму так быстро, несмотря на сверхкаллорийное питание и специальные добавки, ускоряющие процесс образование семени. Поэтому у большинства коровок были индивидуальные графики. Некоторые доились только четыре или пять раз, пропуская дойки. Коровок в возрасте переводили на трехразовую или даже двухразовую дойку. Поэтому в цеху всегда имелось несколько простаивающих аппаратов.
Помещение цеха не разделялось никакими перегородками, что действовало на новичков успокаивающе. Видя спокойствие остальных коровок, вновь прибывшие не упрямились и разрешали делать с собой все, что нужно.
Но недаром лошадки всегда считались самыми нервными из скотинок.
Стоило жеребцу войти в помещение, как в нос ему ударил специфический запах возбужденных коровок. Несмотря на непрерывно работающую вентиляцию, он постоянно стоял в этом помещении. Жеребец тут же остановился и начал настороженно оглядываться. Его ноздри широко раздувались, и весь вид говорил о крайней степени испуга. В таком состоянии жеребец мог наделать много бед. Дженсен был этому готов и быстро накинул ему на голову предусмотрительно захваченный плотный мешок, отсекая от зрительных ощущений и запахов. Неожиданно оказавшись в темноте, жеребец дернулся бежать, но двое дояров крепко удерживали его за передние конечности, не причиняя лишней боли, но и не давая поблажки. Скотинка должна быть послушной. И это в большей степени достигается уверенностью и сноровкой работающих с ней людей, чем наказанием. На ферме Эклза применяли сдерживающую сбрую и электрокнут только в самых крайних случаях.
Обычно ко времени продажи каждая скотинка проходила достаточную тренировку на племенных фермах, где их разводили и приучали к послушанию. Поэтому Дженсен был уверен, что более жестких мер не должно понадобиться, и не ошибся. Почувствовав крепкую хватку державших его скотников, жеребец больше не сопротивлялся и покорно пошел туда, куда его вели.
Доильный аппарат имел простую конструкцию.
Коровка вставала на четвереньки на небольшой подиум, на котором имелось восемь креплений. В эти крепления помещались передние и задние конечности. Как только все восемь точек оказывались под давлением, крепления автоматически защелкивались и открывались ровно через сорок минут после фиксирования.
Это делалось для того, чтобы коровка во время дойки не дернулась в сторону и не покалечила себя. Затем член коровки вставлялся в спермоотсос, уходящий внутрь подиума, в котором располагался резервуар для сбора спермы. После того, как коровка занимала нужное положение, из стены выдвигался стержень с утолщением на конце. На конце утолщения имелось отверстие, через которое медленно вытекала маслянистая жидкость. Это утолщение входило в задний проход коровки и, совершая возвратно-поступательные движения, стимулировало предстательную железу. Нужный режим обычно выставляли вручную, когда коровку доили в первый раз. И Дженсен не доверял этот процесс никому. Осторожно регулируя настройки, он менял скорость, угол наклона и глубину проникновения, пока не добивался устойчивого семяизвержения. Потом компьютер запоминал нужные параметры и воспроизводил их во время следующих доек. У каждой коровки был свой режим стимулирования. Толщину насадки меняли в зависимости от степени раздоенности.
Сейчас Дженсен навинтил самую тонкую. Жеребец был новичком.
- Джим, смотри, какой красавец!
- Красавец-то красавец, но что-то он великоват. Даже не знаю… у нас на такой рост не рассчитано. Сможем отрегулировать машину?
- Я не хуже тебя знаю диапазон роста, там ограничение шесть футов.
- Так он вроде почти. А если еще вырастет?
- Когда вырастет, тогда и будем думать. А пока у него в самый раз.
Похлопывая ладонью по крупу, Дженсен заставил жеребца опуститься на колени и занять правильное положение.
- Вот, Джей, привыкай и запоминай. Так надо правильно стоять при дойке.
С жеребца сняли мешок, и он с интересом осматривался, насколько позволяла не очень удобная поза.
Дженсен взял трубку и поднес ее к вялому члену жеребца. На ощупь кожа на члене была нежная и холодная. Дженсен начал уверенно двигать рукой, заставляя жеребца возбудиться. Это было несложно, учитывая, что на племенных фермах жеребцов держали со связанными за спиной передними конечностями, а на член надевали специальную упряжь, которая не позволяла возникновению нормальной эрекции, не говоря уже о том, чтобы кончить. Эту упряжь снимали только во время случек или продажи. Так что не прошло и минуты, как член жеребца налился силой и был вполне готов к дойке.
- Молодец. - Дженсен погладил жеребца по ягодице и вставил головку члена в трубку, которая тут же с негромким хлопком присосалась к возбужденной плоти. - Вот так. А теперь давай посмотрим, как тебе нравится…
На подиуме имелось табло, фиксировавшее скорость наполнения резервуара спермой. По тому, как быстро мелькали или замирали на нем цифры и выставлялся подходящий режим. Правда, одновременно смотреть на табло и крутить ручки было не очень удобно. Поэтому обычно с этой работой Дженсену помогал справляться Джим – старший дояр.
Эклз размазал рукой по поверхности насадки масло и смазал задний проход жеребца.
Даже после промывания девственная дырочка была плотно сжата. Жеребец все еще немного трусил и рефлекторно поджимал ягодицы, а значит, и сфинктер. Со временем это, конечно, пройдет, но Дженсену не хотелось, чтобы первая дойка ассоциировалась у жеребца с болью, поэтому он надел тонкие латексные перчатки и, смазав палец, осторожно просунул его в задний проход, чтобы облегчить проникновение насадке. Несмотря на самый маленький размер, рядом со сжавшимся отверстием она выглядела непомерно большой и толстой.
- Расслабься, Джей. Все хорошо…. Давай, расслабляйся… сейчас тебе будет приятно… вот увидишь, тебе понравится…хорошая коровка, хорошая. Давай, Джей, пусти меня…
Спокойный голос снова возымел свое действие, и жеребец перестал зажиматься. Немного покрутив пальцем и для верности добавив еще один, Дженсен развел пальцы внутри ножницами и покрутил кисть, так чтобы максимально расширить задний проход. После этого он вытащил пальцы и быстро вставил на их место насадку. Обильно смазанный маслом цилиндрик легко вошел в подготовленное отверстие. Жеребец немного дернулся, но скорее от неожиданности, чем от боли.
- Вот видишь... Все хорошо. Умница. И нисколько не больно. А сейчас будет еще лучше… Немного потерпи, пока мы тут разбираемся, что тебе больше придется по вкусу. Потерпишь?.. Вот и умница, Джей… вот и молодец…
Тем временем Дженсен осторожно двигал насадку, пытаясь найти нужный угол и попасть в точку воздействия на железу. Одну руку он держал на спине жеребца, чтобы чувствовать реакцию тела. Наконец под рукой пробежала дрожь, и Джей слабо дернулся.
- Прекрасно… Что, Джей, понравилось?.. Конечно, понравилось... Я и не сомневался.
При каждом толчке по телу жеребца пробегала волна дрожи и наконец тот сам начал подаваться задом, стараясь посильнее насадиться.
- А ты быстро входишь во вкус! Может, возьмем насадку потолще? Как считаешь, Джим?
- На первый раз не стоит. Поначалу-то им всегда нравится, посмотрим, что к концу дойки будет. Всё ж таки в первый раз.
- Да я пошутил. Ничего, Джей, у тебя еще все впереди, наверстаешь... Ну ладно, давай, Джим, включим на маленькой скорости.
Дженсен отпустил стержень и нажал на кнопку «Пуск». Машина заработала, сохраняя выбранный угол наклона и глубину проникновения. Не прошло и нескольких минут, как жеребец содрогнулся всем телом, и на табло замелькали цифры 2-5-8-11-17-21…
- Джим, не забудь ввести эти данные в чип.
- Обязательно, мистер Эклз.
Выдав первую порцию, член жеребца немного опал, но не надолго. Машина работала, цилиндрик продолжал двигаться в начинающем припухать отверстии.
- 27… Вроде неплохо для первого раза. Как считаешь?
- Простите, хозяин, но из последних у Кира, к примеру, было 35, а у Пола - 33, а у…
- Джим, я знаю, что ты ходячая энциклопедия. Только нашел с кем сравнивать. Кир и Пол были уже раздоены, когда я их купил. А Джей у нас девственник. Сразу видно, что в производители готовили, берегли. Так что дай ему время, он себя еще покажет.
Тем временем жеребец снова содрогнулся всем телом, и на табло побежали цифры.
- Ну вот уже 56. Я же говорил… Первичный анализ уже сделан. И показатели неплохие. Для жеребца из него получилась очень даже неплохая коровка… Ну вроде все в порядке. Пошли, посмотрим, какое ты ему приготовил стойло.
Дженсен вместе с Джимом ушли в соседний зал, где располагались стойла.
Жеребец остался один.
Относительно, разумеется. Во время дойки в зале обязательно находились два дояра, следящие за порядком. Но они не обращали внимания на жеребца. Парни знали, что первое время с новичком всегда возится либо сам мистер Эклз, либо Джим Бивер – старший дояр. Остальным подходить к коровке не разрешалось, пока новичок не привыкнет.
В помещении стоял ровный гул от работающих машин, который смешивался с шумом, производимым коровками во время дойки. В основном, это было тихое сопение и вздохи.
- Джим, сколько там до конца смены?
- Десять минут. Может, выключить? Все равно больше в первый раз с него не выдоишь.
- Нет, пусть привыкает ко времени. Сегодня дашь ему двойную дозу стимулятора. Первую неделю подержим его на двойной порции. Посмотрим, что получится. Надо его железу разрабатывать, поэтому сегодня вставишь ему импульсный вибратор, да, как в прошлый раз, блокиратор не забудь.
- Не забуду. Вы меня всю жизнь попрекать этим будете? – Джим нахмурился, но Дженсен не стал извиняться. Такие ошибки опытному дояру совершать непростительно.
- Как там дела у Тома? Скоро на свадьбу позовешь?
- Уж и не знаю, когда он нагуляется! Говорит, еще слишком молод, чтобы обзаводиться семьей! Я ему ваше предложение передавал, но упрямый же. На ферме работать не хочет, брезгует. Хочет в город поехать, там поискать легкой жизни.
- Ну, ну… в городе небось своих таких бездельников достаточно. Ну как знает. Я бы его взял из-за тебя Джим, но на нет…
- Да разве ж я не понимаю, только разве балбесу свои мозги вложишь? Вот вчерась…
Джим начал рассказывать, какую очередную глупость учудил его великовозрастный сынок.
Дженсен сочувственно кивал, но особо не вслушивался. Бивер был лучшим дояром на его ферме и одним из лучших в их деле. Чувствовал коровок, умел найти к ним подход, в то же время не страдал излишней сентиментальностью, понимая, что ферма – это производство, а не приют для скотинок.
Эклз слышал, что в городах существуют такие. В них собирают выброшенных на улицу любимцев. Городские жители любят заниматься ерундой. Говорят, что в городах этих любимцев продают даже дороже, чем стоит хорошая дойная коровка. Дженсен, конечно, был уверен, что это преувеличение, но, учитывая глупость городских, с них станется. Сначала купить любимца за бешеные деньги, а потом на улицу выкинуть. Если ума нет, то его уже ниоткуда не возьмешь.
Раздался мелодичный звон, возвещавший о конце дойки, и тут же стих гул от работы машин, зато прибавилось множество других звуков: щелчки расстегивающихся креплений, хлопки отваливающихся спермоотсосов, шум, который волей-неволей производили коровки, слезая со своих постаментов и направляясь в стойла. Уставшие после дойки скотинки обычно не затевали между собой ссор, но все равно дояры внимательно наблюдали за порядком. Даже самая послушная скотинка иногда ведет себя непредсказуемо.
У жеребца тоже закончилась смена. Крепления отвалились, и он стоял, пошатываясь, не делая попыток подняться. Дженсен похлопал его по спине.
- Вставай, Джей. Все закончилось… видишь, я же говорил, что тебе понравится… поднимайся.
Однако жеребец не торопился выполнять приказ. Конечности у него подрагивали, и Эклз понял, что с непривычки жеребец не может встать самостоятельно.
- Джим, Стив, помогите ему!
Дояры помогли жеребцу подняться, но он все равно с трудом переставлял ноги и без поддержки не мог идти. Так что до приготовленного стойла его пришлось почти волочь.
Стойло – закуток десять на десять футов. Пол покрыт мягким пластиком и имеет небольшой уклон. Специально для того, чтобы жидкость легко скатывалась с него в небольшой желоб, идущий за пределами стойла по общему коридору. В него же стекала и вода, используемая для мытья. В противоположной от входа стене имелось окно, которое открывалось во время кормления. Коровка просовывала в него голову, и перед ней оказывалась емкость с едой. Обычно это был протеиновый коктейль с кучей добавок для улучшения качества спермы, ну и для вкуса. Чтобы коровки съедали все без остатка, в еду добавляли вызывающие зависимость ингредиенты. Что-то вроде слабого наркотика. Очень слабого, иначе это могло сказаться на качестве спермы.
Кроме этого в каждом стойле имелись индивидуальные поилки, работающие от нажатия. Дойка вызывала сильную жажду, и на воде фермеры не экономили.
Настоящих дверей в стойлах тоже не имелось, только небольшая калитка три фута в высоту. По ней пропускали слабый ток, чтобы коровки не пытались перелезть и выбраться из загородки. Покидать стойло можно только по звуковому сигналу, приглашающему на дойку, и делать это надо было быстро. Скотники обязательно проверяли, чтобы все открывшиеся стойла опустели, а нерадивой коровке мог достаться и удар электрокнутом.
Перед тем как запихнуть жеребца в стойло, Джим выполнил приказ хозяина. Джея перекинули через высокую тумбу. Она стояла здесь специально для проведения подобных процедур. Один из дояров придерживал жеребца за холку, не давая подняться, а второй развел ягодицы. Джим надел перчатку, обмакнул два пальца в заживляющую мазь и осторожно ввел их в разработанную и опухшую дырку, обильно все там смазав. Первое время это придется делать после каждой дойки. Потом Бивер вытер руку о полотенце и достал из шкафчика вибратор. Выставив на приборе нужный режим, он засунул его глубоко в задний проход. Вибратор работал в импульсном режиме: по десять минут через двадцать. Батарейки хватало на два часа. Значит, жеребцу сегодня было обеспечено шесть часов импульсной стимуляции железы. Как раз пропустит одну дойку, зато к следующей будет готовенький.
Чтобы вибратор не вылетел, на жеребца надели специальную сбрую, зажимающую задний проход, но свободную спереди. А для того чтобы он не мог кончить раньше времени, Джим сделал в основание члена укол, который блокировал нервные узлы, отвечающие за возникновение эрекции. На фермах никогда не использовались механические приспособления сдерживания эякуляции - слишком велик риск что-то повредить, а кому нужна коровка с нарушенным семяизвержением? На передние конечности жеребца надели мягкие чехлы и связали их за спиной. Несмотря на то, что жеребец вел себя на удивление послушно, лишняя предосторожность не помешает.
Пока вибратор не начал работать жеребца следовало покормить.
С устройством поилки он должен был быть знаком и так, все фермы, конюшни и питомники использовали одну конструкцию. А вот окна для подачи пищи имелись только в коровниках.
В конюшнях использовали другую систему. Так что Джиму пришлось чуть ли не силой заставлять жеребца просовывать голову в непонятное отверстие. Однако, увидев пищу, он тут же прекратил сопротивляться и жадно принялся есть. Джим сразу понял, что после торгов жеребца не кормили. Это шло вразрез с установленными правилами, но организаторы аукционов часто экономили таким образом. У скотинки не спросишь и ничего не докажешь. Пришлось дать еще порцию, одной жеребцу явно было недостаточно. Впрочем, учитывая его размер, нормы питания наверняка надо будет пересмотреть. Завтра Джим обязательно напомнит об этом хозяину. Впроголодь держать коровку нельзя ни в коем случае. Никакого удоя не получишь.
*****
Дженсен Эклз задумчиво ковырял вилкой в тарелке с поздним ужином. Из головы никак не шел купленный на аукционе жеребец. Как он послушно выполнял непривычные для себя команды, как доверчиво потерся головой о ногу Дженсена, когда его привязали к доильному аппарату, как грустно смотрел, когда Дженсен уходил, оставив его на попечение Джима и скотников. А может, все же плюнуть на принципы и сделать Джея домашним любимцем? Если будет слишком много хлопот, всегда можно переиграть и вернуть его обратно на ферму.
Часть 3 Клетка
Обычно Эклз редко присутствовал на утренней дойке, занимаясь бумагами, нарядами, поставками. В первой половине дня проще поймать нужных людей и обговорить все важные вопросы. Последние три года дела шли в гору, цены на сперму неуклонно повышались, но и в конкурентах не было недостатка.
Каждый год ученые открывали новые свойства эвитума – вещества, содержащегося только в сперме высших приматов. Вся лекарственная и косметическая промышленность перешла к препаратам, использующим его в своем составе.
На спрос жаловаться не приходилось и Дженсен планировал в ближайшем будущем расширить производство. Даже консультировался с банком относительно условий кредита на новое строительство. Хозяйственных проблем хватало, и сейчас он уже не мог, как это было в самом начале его фермерства, вникать и контролировать каждую дойку.
Ему повезло: Джим Бивер был одним из лучших в своем деле, и Дженсен, не сомневаясь, передал ему надзор над коровками, скотниками и доярами.
И все же обеденную дойку новичка Дженсен пропускать не стал. Ему хотелось лично убедиться, что жеребец привыкает к новому дому и непривычной роли.
- Добрый день, Джим. Как у Джея прошла утренняя дойка?
- Джей…а, новенький... Да как вам сказать, могло бы быть и лучше. После стимулятора и вибратора я ожидал, что результат будет более впечатляющим. Тем более что вчера он почти столько же дал. Да еще и голодный.
- Голодный? Черт, каждый раз забываю, что на этих аукционах любят на мелочах экономить.
- Вот именно. А почти столько же вышло.
- Странно. Но хорошо, давай посмотрим.
Эклз в сопровождении Бивера прошел в доильный цех. Дойка уже началась, и Джей стоял, низко опустив голову.
«Обреченно» - отчего-то мелькнуло в голове.
- Привет, Джей. Говорят, ты у нас филонишь? Давай-ка постарайся.
На звук голоса хозяина жеребец тут же поднял голову и радостно всхрапнул. Дженсену показалось, что он даже готов завилять несуществующим хвостом. По крайней мере, любимцы именно так выражали свою радость, а Джей в этот момент больше всего напоминал именно его. Любимца-переростка.
Конечно же, никаких хвостов у любимцев не росло. Вместо них им в анус вставляли специальную пробку, на основание которой крепился маленький хвостик. Сами пробки отличались разнообразием форм и конструкций. Были такие, что без специального приспособления и не вытащишь. Дженсен лично видел, как однажды на аукционе одного любимца таскали по загончику, держа за такой хвостик.
Ух, и скулил он тогда!
С коровками такие приспособления никогда не использовали. Слишком велик риск травмы ануса или повреждения слизистой прямой кишки. А вот у лошадок пробки с хвостом, кажется, использовали. По крайней мере, на соревнованиях у них из задниц торчали пышные длинные хвосты, совсем не похожие на жалкие обрубки любимцев.
Дженсен потрепал Джея по голове. Шикарная шевелюра по-прежнему была забрана в хвост, который успел со вчерашнего дня растрепаться.
- Джим, его не расчесывали?
- Нет. А надо?
- Конечно. Смотри, как у него грива спуталась, потом не расчешешь.
- Вообще-то я дояр, а не парикмахер.
- Я и не говорю, что ты сам это должен делать. Поручи кому-нибудь из дояров, пусть во время утренней дойки расчесывают. На это надо-то минут десять. Говорят, это многим скотинкам нравится. Может и надой увеличится.
- Ага. Чего же мы тогда своих налысо стрижем, если это так полезно?
- Не ворчи.
Как раз в этот момент по телу жеребца прошла дрожь. Дженсен поглядел на табло и остался доволен.
- Зря придираешься. Вполне приличный надой.
Джим тоже взглянул на цифры и озадаченно почесал затылок. Вторая дневная дойка считалась самой малорезультативной. Именно в это время суток организм коровки восстанавливался медленнее всего, а у Джея результат оказался лучше, чем утром.
- Хм, странно. А утром он еле доился.
- Может, с непривычки. Он же только второй день, акклиматизация.
- Может… Мне кажется, у Стенли уже пора увеличивать размер насадки, пойдемте, поглядим.
- Пошли. А с Джеем продолжай использовать вибратор, а количество стимулятора пока увеличивать не будем. Надо посмотреть на динамику.
Перед уходом из доильного цеха Дженсен снова подошел к жеребцу и погладил по слегка вспотевшей спине, и тут же ощутил пробежавшую по его телу дрожь.
Джей не переставал удивлять своей отзывчивостью на внимание и ласку.
Ну точь-в-точь любимец!
Вечером Дженсен зашел проведать жеребца и опять выслушал сетования старшего дояра на невысокие показатели третьей дойки. Дженсен уже решил, что, возможно, они неправильно установили режим или скорость, а может, следует увеличить размер или подобрать другую форму насадки, но при нем Джей доился замечательно, показатели перекрывали средние по ферме, и он не стал ничего менять.
Так продолжалось всю следующую неделю. В присутствии Дженсена жеребец доился образцово-показательно, зато в остальное время из него удавалось еле-еле выжать половину нормы.
Вняв ворчанию Джима, Дженсен даже два раза встал ни свет ни заря, чтобы присутствовать на утренней дойке. Надой оказался отличным, и Дженсен, раздраженный, что не смог толком выспаться, довольно резко высказался по поводу недостаточной компетентности некоторых работников. Джим обиделся и больше о жеребце первым разговор не заводил, на вопросы же отвечал, что не может помнить все цифры и если хозяину любопытно, то пусть посмотрит у себя в компьютере. Информация со всех чипов поступала туда в обязательном порядке.
По окончании первой недели пребывания жеребца на ферме Дженсен убедился в очевидном: дело вовсе не профессионализме Джима и даже не в стимуляторах. Джей реагировал на его присутствие.
И что прикажете с этим делать?
Дженсен физически не мог присутствовать на каждой дойке жеребца. У него и других дел хватало.
Оставалось последнее средство. Дженсен не любил его использовать, но, похоже, другого выхода не было, своим поведением Джей просто не оставил ему выбора.
- Джим, подготовь к завтрашнему утру клетку.
- Клетку? Для кого?
- Для Джея.
- Да разве ж он в нее влезет?
- В ту, что побольше - должен.
- Не знаю. - В голосе старшего дояра явственно слышались сомнения. – Вы думаете, это поможет?
- Не знаю, но попытаться стоит. Если и это не поможет, то… придется продавать.
- А я вам сразу говорил! Не стоило покупать жеребца.
- Стоило, не стоило... Теперь уж что об этом говорить. Подготовь Джея к завтрашнему утру. Освободи от ночной и утренней доек, а я к девяти часам подойду. Чтобы к этому времени он уже был в клетке.
- Хорошо, сэр.
- Ладно, Джим, до завтра.
- Доброй ночи, сэр.
На чем основан процесс дойки?
На удовольствии.
Каждая исторгнутая организмом коровки порция семени сопровождается оргазмом. Именно поэтому коровки с энтузиазмом бегут к доильным аппаратам. Даже самая тупая скотинка очень быстро понимает, что этот процесс доставляет удовольствие и если слушаться дояров, то ничего плохого с тобой не будет. Наоборот, будет только приятно.
И еще один маленький, но немаловажный нюанс: коровка должна хотеть доиться.
Если она внутренне сопротивляется дойке, то надой всегда уменьшается. Об этом не пишется в умных книжках по теории и практики дойки, но любой владелец фермы и любой опытный дояр вам подтвердит - если коровка чем-то недовольна, то надой у нее падает. И никакие стимуляторы и вибраторы тут не помогут.
Поэтому жестокость на фермах не просто не приветствуется, она экономически невыгодна. Никто не умрет, если лишний раз скажет скотинке ласковое слово, почешет за ушком, погладит по спине, а результат - устойчивый хороший надой.
Довольная скотинка, качественная сперма, стабильная прибыль и все работники фермы имеют неплохую зарплату. Вот так работает эта система.
Но бывает, что среди коровок встречаются строптивцы, не желающие понимать хорошего обращения. Вот для таких упрямцев и предназначалась клетка. В ней коровке наглядно объясняли, что доить ее будут в любом случае, только делать это можно и так, что никакого удовольствия от процесса она не получит.
Обычно после клетки коровка с энтузиазмом бежала к своей доильной машине, и в дальнейшем проблем уже больше не возникало.
Возможно, и с жеребцом этот прием сработает, хотя тот и не проявлял никаких признаков строптивости, но тогда почему такой неровный надой?
Позавтракав на скорую руку, Дженсен поспешил к маленькому боковому пристрою, в котором располагалась комната с клеткой.
Джим и недавно принятый на работу молодой скотник Шон на месте ожидали хозяина. Джаред уже находился в клетке и недоуменно вертел головой, не понимая, зачем его в нее засунули. По сжавшейся дырочке ануса и напряженным ягодицам Дженсен сразу понял, что жеребец испуган. И неудивительно.
Клетка представляла собой выполненный из прочной толстой стальной проволоки каркас, повторяющий контуры стоящей на четвереньках коровки. Каркас был прикреплен к полу и имел откидывающуюся спинку. Коровка залезала внутрь, и дверца закрывалась. Находящаяся внутри клетки скотинка полностью лишалась возможности изменить свое положение, при том что она не была связана. Места внутри клетки было достаточно, чтобы шевелиться, но не более. Проволочный каркас оставлял свободным доступ к любой части тела коровки. Конечно, находиться в клетке долго все равно было неудобно, но, по крайней мере, кровообращение нигде не нарушалось. А неудобство тоже входило в программу вразумления строптивцев. Устройство клетки не позволяло лечь или опереться на стенки, тонкая проволока больно впивалась в тело, так что волей-неволей во время всего процесса коровка вынуждена была стоять практически неподвижно, опираясь на передние и задние конечности.
Как только Джей увидел вошедшего Эклза, он сразу перестал крутиться и пытаться устроиться в клетке поудобнее. Дженсен видел, как жеребец толкнулся ему навстречу, но только ударился грудью о прутья и обиженно сморщился.
- Тише, Джей… Все готово?
- Да, блокиратор я ему уже сделал, двойную дозу стимулятора он тоже выпил.
- Прекрасно.
В клетке коровок доили не доставляя им оргазма.
Это делали следующим образом: сначала коровку поили стимулятором и дожидались, когда яйца наполнятся семенем под завязку, затем делали укол блокиратора. Блокиратор препятствовал возникновению эрекции и не давал мышцам сокращаться. Затем коровку помещали в клетку. В анус вводили большое дилдо, которое полностью заполняло кишку. На дилдо крепился маленький электрод. Дилдо располагали в теле коровки таким образом, чтобы электрод попадал точно на простату. Еще два электрода присоединяли к соскам. Дилдо одновременно являлся и вибратором.
Затем включали ток.
Вибратор начинал работать, а электрод посылал слабые импульсы тока прямо непосредственно в простату. Импульсы были очень слабые, так что никакой боли они не приносили, но на мышцы действовали безотказно, заставляя их сокращаться и выталкивать семя маленькими порциями непосредственно в канал, а затем через расслабленную уретру оно вытекало наружу. При этом никакой эрекции не наступало, потому что до этих мышц электрический сигнал не доходил.
Такой способ дойки одно время хотели использовать повсеместно, но он себя не оправдал. Фермеры опробовали образцы новых доильных машин, но переходить на них не захотели. А все потому, что они очень не понравились коровкам. Их приходилось силой тащить на дойку, а во время самого процесса еще и дополнительно фиксировать, чтобы они не вырвались и сами себя не покалечили. Надой резко снижался, а работников на ферму, наоборот, требовалось больше.
Спрашивается, чего ради?
Нет, старый метод был гораздо проще и эффективнее. Так и остались эти машины валяться бесполезным хламом, пока какой-то умник не придумал использовать их для вразумления непослушных и строптивых скотинок. А вот в этом качестве они оказались незаменимыми. Никакой травматичности и при этом почти стопроцентный результат.
Дженсен просунул руку сквозь прутья и погладил налитые семенем яички жеребца.
Стимулятор сделал свое дело. Жеребец тут же толкнулся в ладонь, требуя более существенной ласки.
- Хочешь, чтобы тебя подоили? Сегодня это будет не так приятно, как обычно, но ты сам виноват. Не упрямился бы, получил и сегодня свою долю удовольствия. А так придется тебя наказать…
Дженсен зашел жеребцу в тыл. Анус по-прежнему был сжат, но мышцы бедер не напряжены. Джей явно успокоился и расслабился.
Дженсен взял медицинский расширитель и аккуратно ввел его в задний проход. Джей дернулся, но клетка не давала возможности уйти от проникновения. Расширитель облегчал правильное расположение дилдо внутри тела, ведь электрод должен располагаться в строго определенном месте, чтобы стимулировать нужные мышцы. Дженсен впрыснул внутрь смазку, просунул два пальца и размазал гель по стенкам, а заодно нащупал простату и помассировал. Жеребцу это явно понравилось, и тут же из члена вытекло несколько капель спермы.
Эту сперму не собирали на продажу. За сегодняшний день жеребцу еще несколько раз дадут выпить стимулятор, что отрицательно скажется на составе выработанного продукта. Сегодняшнее мероприятие носило исключительно воспитательный характер.
- Все хорошо… Джим, дай мне дилдо.
Старший дояр протянул хозяину приготовленное дилдо с прикрепленным к нему электродом. От дилдо шел провод к электрическому аккумулятору. Чтобы провод случайно не порвался, его с запасом закрепили на манжете, прикрепленной к бедру Джея.
Дилдо имело сужение к основанию, чтобы мышцы ануса не могли его вытолкнуть, но на всякий случай его дополнительно закрепили с помощью нескольких кожаных ремешков.
Потом Дженсен взял два зажима и прицепил их соскам жеребца. Это Джею не понравилось, он дернулся и сердито всхрапнул
- Не бойся, Джей, так надо… Джим, включай.
В первый момент ничего не происходило, только Джей задергался, пытаясь освободиться от зажимов, которые раздражали его соски. Но задев за проволоку, он тут же понял, что так боль только усиливается, и замер. А тем временем из его члена начала тонкой струйкой вытекать сперма, прямо в стоящую на полу широкую миску.
- Не забудь потом замерить объем.
- Не забуду.
Жеребец явно не понимал, что с ним происходит, он дергался, нервно перебирал конечностями, мотал головой, то и дело задевал за проволоку, чем доставлял себе лишнюю боль и впадал в еще большую панику.
- Джей, успокойся!
Дженсен зашел вперед и схватив жеребца за гриву, стал смотреть ему прямо в наполненные страхом глаза.
- С тобой все хорошо. Это неприятно, но не более. Ты должен понять, что упрямиться нехорошо, иначе тебя все время будут доить в этой клетке. Будь послушным и мне больше не придется с тобой так поступать.
Дженсен говорил уверенным, спокойным тоном, который всегда действовал на скотинок. И на этот раз тоже не подвел, Джей перестал дергаться.
- Шон, оставайся тут и следи, чтобы ничего не случилось. Стимулятор будешь давать ему вместе с водой через каждые два часа.
- Хорошо, сэр.
Дженсен ушел, провожаемый тоскливым взглядом, который, кажется, жег ему спину.
Эта дойка будет продолжаться шесть часов. Дженсен знал, что поначалу, пока в яйцах будет оставаться хоть немного спермы, весь процесс не выйдет за рамки неприятного, но когда импульсы начнут работать вхолостую, жеребец начнет чувствовать нарастающее неудобство. Боли по-прежнему не будет, вместо нее внутри появится что-то вроде внутреннего зуда, с каждой минутой становящегося все более нестерпимым. А через четыре часа блокиратор перестанет действовать и эрекция у жеребца восстановится, однако слабые импульсы не в состоянии дать организму полноценную разрядку, а значит, жеребец будет испытывать сильнейшее желание кончить, не имея на это возможности.
Дженсен вернулся к окончанию дойки, Шон тут же вскочил, тараща сонные глаза.
- Все нормально?
- Да, я…
- Иди, я сам его отсоединю и отведу в стойло.
На первый взгляд ничего не изменилось, но только на первый. Дженсен видел, как измучен жеребец. Его задние и передние конечности мелко подрагивали от напряжения, он явно с трудом держался на четвереньках и, судя по следам на коже, не выдержав, он несколько раз переносил всю тяжесть тела на прутья – кое-где виднелись четкие малиновые полосы.
Голова жеребца была низко опущена, Дженсен приподнял ее и увидел, что из уголков глаз сбегают две мокрые дорожки. Жеребец плакал. Увидев Дженсена, он посмотрел на него несчастным взглядом и попытался лизнуть руку, но у него не было сил даже на это простое движение.
- Измучился? Все, уже все.
Дженсен нажал на кнопку, прекращая подачу тока. Ровный гул стих, и Джей навалился животом на нижние прутья, руки его уже не держали.
Дженсен на ощупь отсоединил зажимы от сосков и тут же услышал болезненный стон жеребца. Снял ремни, удерживающие дилдо, и вытащил его из тела. За столь долгое время мышцы настолько привыкли к растянутому положению, что не спешили сократиться. Дженсен видел ярко-малиновые от притока крови стенки кишки.
Открыв дверцу, Дженсен помог жеребцу выбраться наружу, где тот тут же без сил упал на бок, пытаясь свернуться в клубок и прикрыть пах.
Дженсен увидел возбужденный член Джея, странно смотрящийся рядом с тряпочкой мошонки. Аппарат выдоил жеребца досуха, но эрекция все равно не спадала. Дженсен погладил по вставшему члену, и жеребец дернул бедрами, тыкаясь в руку, прося о разрядке.
По правилам жеребцу сейчас следовало связать передние конечности за спиной и отвести в стойло, со временем эрекция пройдет сама собой.
Но Дженсену стало жалко несчастную скотинку. Джей смотрел на него таким доверчивым взглядом, словно считал самым лучшим существом на белом свете. А ведь именно по его милости Джей провел весь день в клетке. И Дженсен не выдержал этого взгляда. Забрав в кулак горячий член жеребца, он принялся ему дрочить. Ни о каком нормальном оргазме, конечно же, и речи быть не могло, но уж лучше пусть кончит по-сухому, чем никак.
Через пять минут стараний член в руке дернулся и из щелки вытекла одна малюсенькая капля.
- Ну вот. Только, чур, Джиму меня не выдавай.
Продолжение в комментариях...
Фандом: J2
Автор: Swenigora
Бета: Маленькая сосна
Артер: Brais
Рейтинг: NC-17
Пейринг: Дженсен/Джей (Джаред).
Дисклаймер: отказываюсь
Жанр: антиутопия, кинки
Размер: макси (20000 слов)
Саммари: написано на заявку: мир поделен на людей-людей и людей-животных. Люди-животные не имеют никаких прав и живут в статусе животного со всеми вытекающими.
Дженсен Эклз владелец фермы, на аукционе он приобретает новую коровку. Но потом все идет не так.
Предупреждение: Дойка! Очень много дойки! Пони-плей! Доги-стайл! Джаред последовательно жеребец, коровка, собачка. Текст не имеет никакого отношения к реальным людям и не выражает моего отношения к ним.
читать дальшеПролог
«Эвитум - сложный белок животного происхождения. Открыт профессором Манделом в 21** году. Содержится в сперме высших приматов и человека. В настоящий момент является основой большинства лекарственных препаратов. Также широко используется в косметологии и пищевой промышленности».
Википедия
По улице смеясь и разговаривая шла компания молодых парней. А навстречу им ехал крытый фургон. Поравнявшись с парнями, машина остановилась, и из нее выскочило около десятка фигур, затянутых в черные кожаные комбинезоны. Головы подъехавших людей закрывали маски, скрывая лица и делая их похожими друг на друга, деталями невидимого механизма, бездушного и беспощадного. В руках каждый держал короткую палку, чем-то напоминающую полицейскую дубинку, но только без упора.
Фигуры окружили ребят и стали теснить к фургону. Секунду назад это были веселые, беззаботные парни, а сейчас они на глазах превращались в человеческий материал, не распадающийся на отдельные лица и личности. Просто сырье.
Только двое из попавших в облаву не захотели сразу смириться и принять свалившееся им на голову несчастье и попытались бежать. Рефлекторная конвульсия, заранее обреченная на неудачу. Их тут же поймали и для острастки и в назидание остальным потыкали палками, которые на деле представляли собой гибрид полицейской дубинки и электрошокера. От ударов током беглецы не смогли устоять на ногах и упали на землю. Люди в черном лениво попинали полупарализованных людей, но без особой жестокости. Меньше всего им были нужны сломанные кости. Зато на остальных парней зрелище равнодушной расправы произвело нужное впечатление. Они покорно подошли к фургону и забрались внутрь. Туда же забросили и неудачливых беглецов. Люди в черном сноровисто забрались следом, и машина уехала.
Как ни странно, происходящее не вызвало никакой реакции у остальных прохожих. Они так и продолжали идти по своим делам, старательно делая вид, что ничего не видели.
Через час эта же самая машина остановилась перед железными воротами какого-то промышленного предприятия. Сработал фотоэлемент и ворота поползли в сторону, открывая проезд в большой ангар. Первыми из фургона выпрыгнули мужчины в масках, а за ними уже начали вылезать молодые парни. Их было гораздо больше той компании, которую схватили на улице. Мужчины в комбинезонах встали в две шеренги, образуя живой коридор, ведущий к дверям. Пленники находились в состоянии шока, не в силах до конца осознать свое положение, неспособные даже на попытку сопротивления. Оказалось, не все. Один из парней рванул в сторону, попытавшись прорваться сквозь строй, но его действия не увенчалась успехом. Его толкнули обратно к остальным, да еще и стукнули пару раз, чтобы не рыпался. После этого порядок восстановился, и скоро вся партия скрылась в дверях. Мужчины в масках попрыгали обратно в фургон, ворота открылись, и машина уехала.
За дверью оказалось большое помещение, в котором вновь прибывших встречали новые фигуры, так же облаченные в комбинезоны, только желтые. Закрытые масками лица создавали сюрреалистическое ощущение механистичности происходящего вокруг.
Каждого входящего хватали двое, защелкивались наручники, руки поднимали кверху и зацепляли за свисающий сверху крюк, затем с привычной сноровкой раздевали, причем рубашку или футболку - у кого что - просто разрезали. Ошметки одежды бросали в стоявшие тут же мусорные контейнеры. На всю процедуру уходило пара минут от силы, и тут крюк начинал двигаться, заставляя прицепленного к нему человека перемещаться дальше. А на освободившееся место подъезжал уже следующий крюк и все повторялось сначала. Мужчины в комбинезонах работали быстро, так что еле переставляющие от испуга ноги парни не успевали толком ничего осознать, как уже оказывались голыми и прикованными к общей ленте транспортера. Когда вся партия вновь прибывших была обработана, в противоположном конце ангара открылись ворота, и лента с крюками поехала вперед, заставляя прицепленных к ней людей двигаться дальше.
В следующем зале уже не было никаких людей в костюмах. Это было длинное узкое помещение с облицованными кафелем стенами. По внешнему виду оно напоминало душевое отделение какого-нибудь захудалого спортивного клуба и по сути именно им и являлось.
Как только вся партия пленников оказалась внутри, двери закрылись и со всех сторон на привязанных беззащитных людей обрушились потоки воды. Напрасно несчастные старались увернуться от болезненных струй, вытянутые вверх руки не позволяли прикрыться, и потоки воды обрушивались не только на спину и живот, но били и по члену, мошонке, вызывая болезненные вскрики.
Наконец мытье закончилось.
Открылись новые ворота, и жуткий конвейер из человеческих тел поехал дальше. Мокрые, дрожащие от пережитого унизительного мытья парни обреченно двинулись вперед. Больше никто не пытался сопротивляться. Удивительно, но обычная вода оказалось эффективнее электродубинок.
В следующем помещении находилось только два человека в костюмах и масках. Они надевали на парней специальные электронные ошейники. Здесь лента почти не тормозила. Застегнуть на шее ошейник занимало секунд пятнадцать-двадцать.
Дальше шел медицинский блок. Люди в нем были одеты в белые костюмы, а их лица закрывали белые маски. Они деловито перемещались между телами, производя с ними всевозможные медицинские манипуляции. Брали кровь в пробирки, измеряли давление, температуру, пульс, слушали сердце, прикладывали какие-то приборчики к груди и голове. Вся эта суета производила ощущение бестолковости, но на самом деле была четко организована. Не прошло и десяти минут, как всех осмотрели, обмерели, и лента двинулась дальше. Правда, без двух парней, которых после произведенных медицинских измерений отцепили от нее. Остальные смотрели на счастливчиков, не подошедших по медицинским параметрам, с откровенной завистью. Парней увели в какой-то боковой проход.
И наконец партия новичков попала в доильный цех.
Огромное помещение, поделенное на маленькие загончики прозрачными пластиковыми перегородками, которые ничего не скрывали от посторонних глаз. В каждом таком отсеке находилось по одному мужчине, привязанному к странному сооружению, по внешнему виду напоминавшему гибрид секс-машины и гинекологического кресла. Два ремня - один через грудь, второй через живот - притягивали тело к скамье, не давая двигаться. На члены всех мужчин были надеты гофрированные трубки, служащие для отвода спермы. Дальше на скамье крепилась секс-машина.
У многих из глаз катились слезы, но были и совершенно отрешенные безразличные лица. То, что они тоже производят сперму, можно было понять только по сотрясавшей их тело дрожи.
*****
Против ферм протестовали, на них нападали, поэтому они тщательно охранялись. Пытались провести законы об их полном закрытии, но там, где это удавалось сделать, тут же возникали подпольные фермы.
Страны третьего мира, где о демократии вообще не слышали, тоже не остались в стороне.
Эвитум был дороже любого наркотика, а для его производства нужны только половозрелые мужчины. Впрочем, мальчики подходили даже лучше. А ведь на юге половое созревание происходит быстрее. Поэтому в этих странах контингент на фермах состоял исключительно из подростков двенадцати — четырнадцати лет.
Решение о разведении скотинок стало выходом из тупика. За основу взяли мужчин с необратимыми психическими отклонениями, вся жизнь которых в любом случае проходила бы только в стенах специализированных психиатрических клиник.
Вот эти ненормальные и стали первыми коровками. Затем уже стали образовываться племенные фермы, и постепенно все вошло в цивилизованное русло. Нормальным полноценным людям больше не было необходимости бояться за свою жизнь и свободу. Эвитум стал производиться в достаточном количестве. В обществе не стало людей с психическими отклонениями, и отпала необходимость тратить огромные деньги на их содержание.
Часть 1 Жеребец
- Уважаемые господа, лот номер двадцать три. Возраст двадцать два года, рост шесть футов, вес…
Дженсен Эклз начал было внимательно слушать данные выставляемого экземпляра, но, услышав про рост, тут же потерял интерес.
Товар снова не для него. Непонятно, на что он надеялся, приезжая в четверг. Коровок продавали по средам, а сегодня на торгах был лошадиный день. Вот их в основном и выставляли на аукцион.
- Сто фунтов! Джентльмен в третьем ряду!
Громкий голос распорядителя торгов вывел Дженсена из задумчивости, и он обернулся посмотреть на того, кто решил приобрести объявленный лот.
- Привет, Джеффри.
- Да-да, привет, Эклз!
Джеффри Морган - владелец одной из самых крупных конюшен в их городке. Судя по сосредоточенному лицу приятеля и рассеянному ответу, лошадка его заинтересовала.
Дженсену тоже стало любопытно: что же там за сокровище?
Он развернулся к помосту и стал разглядывать выставленный экземпляр.
В лошадках Эклз разбирался слабо, хотя на бега захаживал и даже делал ставки. Но разбогатеть таким образом никогда не собирался и заранее считал эти деньги выкинутыми на ветер.
Стоящий на помосте жеребец был высоким, немного худощавым – ничего, с помощью протеинов и стероидов мышечная масса быстро нарастет - с длинными стройными ногами, широкими плечами, мощной грудной клеткой и роскошной гривой слегка вьющихся темных волос, достающих чуть ли не до ягодиц. Уздечка, привязанная к кольцу, закрепленному на высоте десяти футов, не давала жеребцу возможности опустить голову, подчеркивая красивую длинную шею, и он стоял вытянувшись вверх, весь словно натянутая струна, и от этого казался еще выше и стройнее. Торги его немного нервировали, и он время от времени переступал ногами, словно проверял: на месте ли. Лот был хорош, и, судя по табличкам, поднимавшимся в разных концах зала, так считали многие.
Любуясь жеребцом, Дженсен невольно скосил взгляд на его причиндалы. Профессиональное любопытство. Для лошадок этот параметр не имел большого значения. Скорее наоборот. Для бегов использовались исключительно кастрированные экземпляры. Так проще и безопаснее.
Однако этот жеребец кастрирован не был. Скорее всего, его собирались оставить на племя, и, судя по тому, что Дженсен видел, не зря. Но теперь в любом случае кастрации жеребцу не избежать. Городок у них был небольшой, и племенных конюшен в нем сроду не водилось.
- Сто двадцать пять фунтов! Джентльмен в третьем ряду!
Визгливый голос распорядителя торгов ввинчивался в уши не хуже работающей дрели. Дженсен поморщился и неожиданно поднял табличку, повышая ставку.
- Сто тридцать фунтов! Джентльмен во втором ряду!
Большинство присутствующих бросили на него раздосадованные взгляды, а Морган сзади рассерженно зашипел:
- Эклз, скотина, зачем ты это делаешь?! На черта тебе жеребец?! Решил перепрофилироваться?
- Не сердись, Джеффри. Но ты только глянь, какие у него яйца! Это же не меньше двадцати миллилитров за раз. Не хочу, чтобы вы тут такое богатство под скальпель пустили.
- Да он же у тебя не в одно стойло не поместится!
В словах Моргана была доля правды. Стандартный рост коровок не превышал пять, максимум пять с половиной футов, и все оборудование фермы рассчитывалось именно на такой размер. Но Дженсен глаз не мог оторвать от тяжелой, налитой семенем мошонки жеребца. Несмотря на волнение, отсутствие специальной сбруи и предпродажной подготовки, которую всегда проводили с коровками, стремясь максимально подчеркнуть размеры их мошонки, яйца жеребца все равно впечатляли.
- Ничего, что-нибудь придумаю.
Его предложение еще несколько раз пытались перебить, но не активно. В среднем коровки стоили дороже лошадок, и Дженсен мог позволить себе слегка завысить цену. Остальные же покупатели не были в этом заинтересованы. Жеребец был еще совсем молодой, необъезженный. Его только предстояло приучать к седлу и качалке, и неизвестно, как он будет себя вести при этом. Данные конечно хорошие, но рисковать, переплачивая за кота в мешке, никто не собирался.
Морган, расстроенный тем, что Эклз увел у него из-под носа понравившийся лот, не стал с ним разговаривать, а сразу же по окончании торгов, буркнув что-то нечленораздельное, ушел.
Дженсен больше ничего покупать не собирался, поэтому сразу после подписания всех бумаг и перевода денег был совершенно свободен. Доставка купленного товара до места входила в пакет услуг, оказываемых аукционом.
От нечего делать Дженсен решил прогуляться в дальний конец рынка, где продавались домашние любимцы. Он любил на них смотреть. Покупать не собирался, так как считал баловством и бесполезной тратой денег, но, бывая на торгах, никогда не упускал случая зайти в этот отдел рынка и полюбоваться на забавные игрушки. Иногда он даже представлял, как покупает себе такого любимца и тот скрашивает его одинокие вечера, сидя у ног или даже… хм, но тут же прогонял эту мысль. Ферма отнимала слишком много времени и сил, чтобы, придя домой, заботиться о ком-то еще..
Сегодня выбор был не особо велик. Все ж таки середина недели - в торговле затишье. Вот в выходные в этих рядах будет не протолкнуться. Хотя большинство, как и Эклз, будут простыми зеваками. Все любимцы были как на подбор - маленькие, не выше четырех с половиной футов росту, изящного телосложения, с небольшими хрупкими конечностями. Говорили, что ступни им помещают в специальные колодки, чтобы замедлить рост. Из-за этого они почти не могли ходить прямо, предпочитая передвигаться на четвереньках. Дженсен походил между рядами. Любимцев не продавали на аукционе. Игрушка - она и есть игрушка, пользы от нее никакой.
Хотя по популярности бега лошадок стояли чуть ли не на первом месте в индустрии развлечений, Дженсен все равно не воспринимал их всерьез. То ли дело – фермерство! Вот это серьезно, важно и вызывает гораздо большее уважение!
Он всегда гордился тем, что фермер, и не скрывал этого.
Его ферма была одной из самых современных и хорошо оборудованных в их штате. И качество производимой продукции подтверждали несколько сертификатов, полученных на самых престижных выставках.
Все процессы были максимально автоматизированы и компьютеризованы, чтобы свести необходимость в ручном труде к минимуму. У каждой коровки имелся собственный чип, с помощью которого контролировались параметры ее жизнедеятельности и качество производимого продукта. Основываясь на этом, рассчитывался рацион питания, необходимое количество стимулятора, а также индивидуальный график доения. У продукта, производимого на ферме Эклза, всегда были высокие показатели не только содержания белка, что в общем-то несложно, но и микроэлементов, так что на недостаток спроса он никогда не жаловался.
Жеребца доставили на ферму к вечеру.
Новенького Дженсен как обычно, встречал сам. Он всегда лично контролировал размещение новичков и первую дойку. Наблюдал за их реакцией, зная, что чем спокойнее и комфортнее будет чувствовать себя коровка на новом месте, тем выше и качественнее будет надой.
Да и потом в первый месяц обязательно несколько раз на дню заходил в стойло, предпочитая перестраховаться, а не доверять автоматам, компьютерам и наемным работникам. Мало ли что.
Жеребец нервничал. За сегодняшний день он получил больше впечатлений, чем за всю предыдущую жизнь, так что из фургона для перевозки его пришлось выводить почти силой.
Дженсен сделал это сам, не доверяя скотникам.
- Ну-ну, Джей, спокойно… Теперь это твое имя, привыкай. Никто тебя не обидит… Джей, хороший, послушный, Джей, не будет вырываться и брыкаться...
Всем своим коровкам, хотя у него их и было больше двухсот, Дженсен давал имена. Эта традиция осталась на ферме еще с прадеда. Так повелось: не номера, а имена. Немного сентиментально, но Дженсену нравилось. Он старался почаще произносить новое имя, чтобы жеребец скорее к нему привык. Лошадки считались самыми эмоциональными и нервными из скотинок, превосходя в этом даже любимцев.
- Вот так, Джей. Пошли, сейчас тебя помоют. Ты ведь любишь мыться? Конечно, любишь, а потом мы приведем тебя в порядок. У тебя очень красивая грива, но теперь ты не лошадка, теперь ты коровка, а коровке совсем не нужно столько волос. Коровка должна быть гладенькой. Мы тебя намажем приятной-приятной мазью, и ты станешь у нас самой гладкой и красивой коровкой…
Дженсен говорил спокойным, ровным голосом, уверенно гладя рукой по крупу, и от этих действий жеребец успокоился и покорно пошел за хозяином.
Первым делом жеребца следовало помыть и провести удаление волос. Разве что гриву Дженсен решил пока оставить - уж очень роскошная. Конечно, Джим будет ворчать, где это видано, чтобы у коровки были волосы на голове, но кто тут хозяин, в конце концов?
Все коровки на ферме содержались в идеальной чистоте. Такой же порядок царил в стойлах, не говоря уже о доильном цехе. Это было еще одним залогом получения высококачественного продукта. Дженсен очень гордился, что на его ферме ни разу не случилось массовой эпидемии. Он даже держал на полставки ветеринара, который обязательно раз в три дня делал профилактический обход коровок и тщательно следил за состоянием их здоровья.
Жеребца привели в помывочный блок. Подобное помещение имелось на любой ферме, конюшне или питомнике. Здесь жеребец сразу почувствовал себя уверенно, перестал дрожать и спокойно дал снять сбрую.
Все тело жеребца обхватывали плотные кожаные ремни, прикрепленные на груди и спине к металлическим кольцам. Два ремешка потоньше проходили между бедрами, очерчивая мошонку и уходя в промежность, а потом выныривая из нее и подсоединяясь к кольцу на спине.
Передние конечности жеребца были одеты в плотные хлопчатобумажные чехлы и также пристегнуты к кольцу на спине, на ногах - высокие, длиной почти до середины голени, гетры и ножные чехлы из толстой кожи с плотной подошвой.
Для будущей коровки эта амуниция была лишней. Так что ее просто срезали, не разбираясь в хитростях креплений.
Обычно коровок не привязывали во время помывки, но для жеребца сделали исключение, а то еще дернется и поранит себя. Потом хлопот не оберешься приучать преодолевать страх.
Передние конечности жеребца закрепили на поручне, привинченном к стене на высоте пять с половиной футов. После этого жеребца заставили прогнуться в спине и в таком положении задние конечности прикрепили к вделанным в пол скобам.
В таком неустойчивом положении он не мог брыкаться.
Скотник включил душ, отрегулировал температуру воды и принялся за дело. Видимо, до продажи жеребца держали на пастбище. Его кожа, там, где ее не прикрывала сбруя, была бронзового цвета. Белые незагорелые полоски создавали ощущение, что жеребец поменял черную сбрую на белоснежную.
После мытья гриву закрепили на голове, чтобы не мешала, а все тело жеребца покрыли мазью для удаления волос и разрушения волосяных луковиц. Она немного раздражала кожу, и жеребец нетерпеливо переступал ногами, мотал головой и шумно вздыхал.
Через пятнадцать минут мазь смыли. Кожа после процедуры покраснела, особенно это было заметно на незагорелых участках. Скотник растер жеребца успокаивающим лосьоном, а затем принес из подсобки штатив высотой около семи футов с прикрепленной к нему резиновой грелкой с трубкой. Резиновая трубка заканчивалась длинным тонким пластиковым наконечником. Скотник смазал его прозрачным гелем и осторожно ввел в задний проход жеребца. Грелка была наполнена теплой кипяченой водой. Почувствовав, что в его тело вливается жидкость, жеребец снова забеспокоился. Он дернулся в сторону, замотал головой и принялся переступать ногами в надежде избавиться от инородного предмета в своей заднице.
- Но, но… успокойся, Джей… все хорошо… это не больно. Никто тебе больно не сделает и не обидит.
Скотник удерживал жеребца, обхватив его за бедра. А Дженсен надавливал на спину, поглаживая и бормоча успокоительные слова.
- Вот так, мой хороший, вот так… сейчас ты будешь совсем-совсем чистый, как положено доброй коровке. Сейчас…
Когда вода в грелке закончилась, трубку вытащили и подставили жеребцу между ног таз.
Затем всю процедуру повторили сначала. Во второй раз жеребец вел себя значительно спокойнее, наверное понял, что ничего плохого с ним не делают. На этот раз краник повернули только на пол-оборота, вода текла медленнее и промывание длилась дольше.
Дженсен гладил жеребца не только по спине, но и водил круговыми движениями ладони по животу, стараясь расслабить мышцы.
- Потерпи, потерпи немного... Вот так, видишь же, совсем и не больно, наоборот, приятно. Хорошо же, когда ты такой чистый. Ты такой красивый, умный. Вот так, подержи немного воду в себе. Ты же можешь, я знаю, что можешь…ты же послушный. Вот так, моя умница…
Когда процедуру повторили в третий раз, жеребец окончательно перестал бояться, но по нетерпеливым движениям головой было ясно, что неподвижно стоять ему явно надоело.
- Все, все… В последний раз. Зато теперь ты у нас настоящая коровка. Чистенький, без волос. Сейчас поймешь, как хорошо быть коровкой. Не бойся…
Когда все закончилось, скотник тщательно вытер промежность и ноги жеребца от остатков воды. Штатив унесли обратно в подсобку, а жеребца освободили из креплений. По привычке он старался завести передние конечности за спину, но так как кольца, к которому их обычно крепили, там больше не было, то просто держал их на весу.
Вот теперь жеребец был готов для знакомства с доильным цехом.
Часть 2 Коровка
На ферме Эклза в этом цеху находилось пятьдесят доильных аппаратов. Весь процесс дойки был четко отработан и рассчитан буквально по минутам. Коровки по очереди заходили на дойку и занимали свои места. Затем дояры проходили по рядам, закрепляя спермоотсосы, и включали доильные аппараты. Сама дойка длилась тридцать минут. Затем коровки расходились по стойлам, где их ждала еда и питье, и трехчасовой отдых до следующей дойки. Таким образом, в сутки каждую коровку доили в среднем шесть раз. Ферма работала круглосуточно.
Конечно, это было в идеале. Далеко не все коровки могли производить сперму так быстро, несмотря на сверхкаллорийное питание и специальные добавки, ускоряющие процесс образование семени. Поэтому у большинства коровок были индивидуальные графики. Некоторые доились только четыре или пять раз, пропуская дойки. Коровок в возрасте переводили на трехразовую или даже двухразовую дойку. Поэтому в цеху всегда имелось несколько простаивающих аппаратов.
Помещение цеха не разделялось никакими перегородками, что действовало на новичков успокаивающе. Видя спокойствие остальных коровок, вновь прибывшие не упрямились и разрешали делать с собой все, что нужно.
Но недаром лошадки всегда считались самыми нервными из скотинок.
Стоило жеребцу войти в помещение, как в нос ему ударил специфический запах возбужденных коровок. Несмотря на непрерывно работающую вентиляцию, он постоянно стоял в этом помещении. Жеребец тут же остановился и начал настороженно оглядываться. Его ноздри широко раздувались, и весь вид говорил о крайней степени испуга. В таком состоянии жеребец мог наделать много бед. Дженсен был этому готов и быстро накинул ему на голову предусмотрительно захваченный плотный мешок, отсекая от зрительных ощущений и запахов. Неожиданно оказавшись в темноте, жеребец дернулся бежать, но двое дояров крепко удерживали его за передние конечности, не причиняя лишней боли, но и не давая поблажки. Скотинка должна быть послушной. И это в большей степени достигается уверенностью и сноровкой работающих с ней людей, чем наказанием. На ферме Эклза применяли сдерживающую сбрую и электрокнут только в самых крайних случаях.
Обычно ко времени продажи каждая скотинка проходила достаточную тренировку на племенных фермах, где их разводили и приучали к послушанию. Поэтому Дженсен был уверен, что более жестких мер не должно понадобиться, и не ошибся. Почувствовав крепкую хватку державших его скотников, жеребец больше не сопротивлялся и покорно пошел туда, куда его вели.
Доильный аппарат имел простую конструкцию.
Коровка вставала на четвереньки на небольшой подиум, на котором имелось восемь креплений. В эти крепления помещались передние и задние конечности. Как только все восемь точек оказывались под давлением, крепления автоматически защелкивались и открывались ровно через сорок минут после фиксирования.
Это делалось для того, чтобы коровка во время дойки не дернулась в сторону и не покалечила себя. Затем член коровки вставлялся в спермоотсос, уходящий внутрь подиума, в котором располагался резервуар для сбора спермы. После того, как коровка занимала нужное положение, из стены выдвигался стержень с утолщением на конце. На конце утолщения имелось отверстие, через которое медленно вытекала маслянистая жидкость. Это утолщение входило в задний проход коровки и, совершая возвратно-поступательные движения, стимулировало предстательную железу. Нужный режим обычно выставляли вручную, когда коровку доили в первый раз. И Дженсен не доверял этот процесс никому. Осторожно регулируя настройки, он менял скорость, угол наклона и глубину проникновения, пока не добивался устойчивого семяизвержения. Потом компьютер запоминал нужные параметры и воспроизводил их во время следующих доек. У каждой коровки был свой режим стимулирования. Толщину насадки меняли в зависимости от степени раздоенности.
Сейчас Дженсен навинтил самую тонкую. Жеребец был новичком.
- Джим, смотри, какой красавец!
- Красавец-то красавец, но что-то он великоват. Даже не знаю… у нас на такой рост не рассчитано. Сможем отрегулировать машину?
- Я не хуже тебя знаю диапазон роста, там ограничение шесть футов.
- Так он вроде почти. А если еще вырастет?
- Когда вырастет, тогда и будем думать. А пока у него в самый раз.
Похлопывая ладонью по крупу, Дженсен заставил жеребца опуститься на колени и занять правильное положение.
- Вот, Джей, привыкай и запоминай. Так надо правильно стоять при дойке.
С жеребца сняли мешок, и он с интересом осматривался, насколько позволяла не очень удобная поза.
Дженсен взял трубку и поднес ее к вялому члену жеребца. На ощупь кожа на члене была нежная и холодная. Дженсен начал уверенно двигать рукой, заставляя жеребца возбудиться. Это было несложно, учитывая, что на племенных фермах жеребцов держали со связанными за спиной передними конечностями, а на член надевали специальную упряжь, которая не позволяла возникновению нормальной эрекции, не говоря уже о том, чтобы кончить. Эту упряжь снимали только во время случек или продажи. Так что не прошло и минуты, как член жеребца налился силой и был вполне готов к дойке.
- Молодец. - Дженсен погладил жеребца по ягодице и вставил головку члена в трубку, которая тут же с негромким хлопком присосалась к возбужденной плоти. - Вот так. А теперь давай посмотрим, как тебе нравится…
На подиуме имелось табло, фиксировавшее скорость наполнения резервуара спермой. По тому, как быстро мелькали или замирали на нем цифры и выставлялся подходящий режим. Правда, одновременно смотреть на табло и крутить ручки было не очень удобно. Поэтому обычно с этой работой Дженсену помогал справляться Джим – старший дояр.
Эклз размазал рукой по поверхности насадки масло и смазал задний проход жеребца.
Даже после промывания девственная дырочка была плотно сжата. Жеребец все еще немного трусил и рефлекторно поджимал ягодицы, а значит, и сфинктер. Со временем это, конечно, пройдет, но Дженсену не хотелось, чтобы первая дойка ассоциировалась у жеребца с болью, поэтому он надел тонкие латексные перчатки и, смазав палец, осторожно просунул его в задний проход, чтобы облегчить проникновение насадке. Несмотря на самый маленький размер, рядом со сжавшимся отверстием она выглядела непомерно большой и толстой.
- Расслабься, Джей. Все хорошо…. Давай, расслабляйся… сейчас тебе будет приятно… вот увидишь, тебе понравится…хорошая коровка, хорошая. Давай, Джей, пусти меня…
Спокойный голос снова возымел свое действие, и жеребец перестал зажиматься. Немного покрутив пальцем и для верности добавив еще один, Дженсен развел пальцы внутри ножницами и покрутил кисть, так чтобы максимально расширить задний проход. После этого он вытащил пальцы и быстро вставил на их место насадку. Обильно смазанный маслом цилиндрик легко вошел в подготовленное отверстие. Жеребец немного дернулся, но скорее от неожиданности, чем от боли.
- Вот видишь... Все хорошо. Умница. И нисколько не больно. А сейчас будет еще лучше… Немного потерпи, пока мы тут разбираемся, что тебе больше придется по вкусу. Потерпишь?.. Вот и умница, Джей… вот и молодец…
Тем временем Дженсен осторожно двигал насадку, пытаясь найти нужный угол и попасть в точку воздействия на железу. Одну руку он держал на спине жеребца, чтобы чувствовать реакцию тела. Наконец под рукой пробежала дрожь, и Джей слабо дернулся.
- Прекрасно… Что, Джей, понравилось?.. Конечно, понравилось... Я и не сомневался.
При каждом толчке по телу жеребца пробегала волна дрожи и наконец тот сам начал подаваться задом, стараясь посильнее насадиться.
- А ты быстро входишь во вкус! Может, возьмем насадку потолще? Как считаешь, Джим?
- На первый раз не стоит. Поначалу-то им всегда нравится, посмотрим, что к концу дойки будет. Всё ж таки в первый раз.
- Да я пошутил. Ничего, Джей, у тебя еще все впереди, наверстаешь... Ну ладно, давай, Джим, включим на маленькой скорости.
Дженсен отпустил стержень и нажал на кнопку «Пуск». Машина заработала, сохраняя выбранный угол наклона и глубину проникновения. Не прошло и нескольких минут, как жеребец содрогнулся всем телом, и на табло замелькали цифры 2-5-8-11-17-21…
- Джим, не забудь ввести эти данные в чип.
- Обязательно, мистер Эклз.
Выдав первую порцию, член жеребца немного опал, но не надолго. Машина работала, цилиндрик продолжал двигаться в начинающем припухать отверстии.
- 27… Вроде неплохо для первого раза. Как считаешь?
- Простите, хозяин, но из последних у Кира, к примеру, было 35, а у Пола - 33, а у…
- Джим, я знаю, что ты ходячая энциклопедия. Только нашел с кем сравнивать. Кир и Пол были уже раздоены, когда я их купил. А Джей у нас девственник. Сразу видно, что в производители готовили, берегли. Так что дай ему время, он себя еще покажет.
Тем временем жеребец снова содрогнулся всем телом, и на табло побежали цифры.
- Ну вот уже 56. Я же говорил… Первичный анализ уже сделан. И показатели неплохие. Для жеребца из него получилась очень даже неплохая коровка… Ну вроде все в порядке. Пошли, посмотрим, какое ты ему приготовил стойло.
Дженсен вместе с Джимом ушли в соседний зал, где располагались стойла.
Жеребец остался один.
Относительно, разумеется. Во время дойки в зале обязательно находились два дояра, следящие за порядком. Но они не обращали внимания на жеребца. Парни знали, что первое время с новичком всегда возится либо сам мистер Эклз, либо Джим Бивер – старший дояр. Остальным подходить к коровке не разрешалось, пока новичок не привыкнет.
В помещении стоял ровный гул от работающих машин, который смешивался с шумом, производимым коровками во время дойки. В основном, это было тихое сопение и вздохи.
- Джим, сколько там до конца смены?
- Десять минут. Может, выключить? Все равно больше в первый раз с него не выдоишь.
- Нет, пусть привыкает ко времени. Сегодня дашь ему двойную дозу стимулятора. Первую неделю подержим его на двойной порции. Посмотрим, что получится. Надо его железу разрабатывать, поэтому сегодня вставишь ему импульсный вибратор, да, как в прошлый раз, блокиратор не забудь.
- Не забуду. Вы меня всю жизнь попрекать этим будете? – Джим нахмурился, но Дженсен не стал извиняться. Такие ошибки опытному дояру совершать непростительно.
- Как там дела у Тома? Скоро на свадьбу позовешь?
- Уж и не знаю, когда он нагуляется! Говорит, еще слишком молод, чтобы обзаводиться семьей! Я ему ваше предложение передавал, но упрямый же. На ферме работать не хочет, брезгует. Хочет в город поехать, там поискать легкой жизни.
- Ну, ну… в городе небось своих таких бездельников достаточно. Ну как знает. Я бы его взял из-за тебя Джим, но на нет…
- Да разве ж я не понимаю, только разве балбесу свои мозги вложишь? Вот вчерась…
Джим начал рассказывать, какую очередную глупость учудил его великовозрастный сынок.
Дженсен сочувственно кивал, но особо не вслушивался. Бивер был лучшим дояром на его ферме и одним из лучших в их деле. Чувствовал коровок, умел найти к ним подход, в то же время не страдал излишней сентиментальностью, понимая, что ферма – это производство, а не приют для скотинок.
Эклз слышал, что в городах существуют такие. В них собирают выброшенных на улицу любимцев. Городские жители любят заниматься ерундой. Говорят, что в городах этих любимцев продают даже дороже, чем стоит хорошая дойная коровка. Дженсен, конечно, был уверен, что это преувеличение, но, учитывая глупость городских, с них станется. Сначала купить любимца за бешеные деньги, а потом на улицу выкинуть. Если ума нет, то его уже ниоткуда не возьмешь.
Раздался мелодичный звон, возвещавший о конце дойки, и тут же стих гул от работы машин, зато прибавилось множество других звуков: щелчки расстегивающихся креплений, хлопки отваливающихся спермоотсосов, шум, который волей-неволей производили коровки, слезая со своих постаментов и направляясь в стойла. Уставшие после дойки скотинки обычно не затевали между собой ссор, но все равно дояры внимательно наблюдали за порядком. Даже самая послушная скотинка иногда ведет себя непредсказуемо.
У жеребца тоже закончилась смена. Крепления отвалились, и он стоял, пошатываясь, не делая попыток подняться. Дженсен похлопал его по спине.
- Вставай, Джей. Все закончилось… видишь, я же говорил, что тебе понравится… поднимайся.
Однако жеребец не торопился выполнять приказ. Конечности у него подрагивали, и Эклз понял, что с непривычки жеребец не может встать самостоятельно.
- Джим, Стив, помогите ему!
Дояры помогли жеребцу подняться, но он все равно с трудом переставлял ноги и без поддержки не мог идти. Так что до приготовленного стойла его пришлось почти волочь.
Стойло – закуток десять на десять футов. Пол покрыт мягким пластиком и имеет небольшой уклон. Специально для того, чтобы жидкость легко скатывалась с него в небольшой желоб, идущий за пределами стойла по общему коридору. В него же стекала и вода, используемая для мытья. В противоположной от входа стене имелось окно, которое открывалось во время кормления. Коровка просовывала в него голову, и перед ней оказывалась емкость с едой. Обычно это был протеиновый коктейль с кучей добавок для улучшения качества спермы, ну и для вкуса. Чтобы коровки съедали все без остатка, в еду добавляли вызывающие зависимость ингредиенты. Что-то вроде слабого наркотика. Очень слабого, иначе это могло сказаться на качестве спермы.
Кроме этого в каждом стойле имелись индивидуальные поилки, работающие от нажатия. Дойка вызывала сильную жажду, и на воде фермеры не экономили.
Настоящих дверей в стойлах тоже не имелось, только небольшая калитка три фута в высоту. По ней пропускали слабый ток, чтобы коровки не пытались перелезть и выбраться из загородки. Покидать стойло можно только по звуковому сигналу, приглашающему на дойку, и делать это надо было быстро. Скотники обязательно проверяли, чтобы все открывшиеся стойла опустели, а нерадивой коровке мог достаться и удар электрокнутом.
Перед тем как запихнуть жеребца в стойло, Джим выполнил приказ хозяина. Джея перекинули через высокую тумбу. Она стояла здесь специально для проведения подобных процедур. Один из дояров придерживал жеребца за холку, не давая подняться, а второй развел ягодицы. Джим надел перчатку, обмакнул два пальца в заживляющую мазь и осторожно ввел их в разработанную и опухшую дырку, обильно все там смазав. Первое время это придется делать после каждой дойки. Потом Бивер вытер руку о полотенце и достал из шкафчика вибратор. Выставив на приборе нужный режим, он засунул его глубоко в задний проход. Вибратор работал в импульсном режиме: по десять минут через двадцать. Батарейки хватало на два часа. Значит, жеребцу сегодня было обеспечено шесть часов импульсной стимуляции железы. Как раз пропустит одну дойку, зато к следующей будет готовенький.
Чтобы вибратор не вылетел, на жеребца надели специальную сбрую, зажимающую задний проход, но свободную спереди. А для того чтобы он не мог кончить раньше времени, Джим сделал в основание члена укол, который блокировал нервные узлы, отвечающие за возникновение эрекции. На фермах никогда не использовались механические приспособления сдерживания эякуляции - слишком велик риск что-то повредить, а кому нужна коровка с нарушенным семяизвержением? На передние конечности жеребца надели мягкие чехлы и связали их за спиной. Несмотря на то, что жеребец вел себя на удивление послушно, лишняя предосторожность не помешает.
Пока вибратор не начал работать жеребца следовало покормить.
С устройством поилки он должен был быть знаком и так, все фермы, конюшни и питомники использовали одну конструкцию. А вот окна для подачи пищи имелись только в коровниках.
В конюшнях использовали другую систему. Так что Джиму пришлось чуть ли не силой заставлять жеребца просовывать голову в непонятное отверстие. Однако, увидев пищу, он тут же прекратил сопротивляться и жадно принялся есть. Джим сразу понял, что после торгов жеребца не кормили. Это шло вразрез с установленными правилами, но организаторы аукционов часто экономили таким образом. У скотинки не спросишь и ничего не докажешь. Пришлось дать еще порцию, одной жеребцу явно было недостаточно. Впрочем, учитывая его размер, нормы питания наверняка надо будет пересмотреть. Завтра Джим обязательно напомнит об этом хозяину. Впроголодь держать коровку нельзя ни в коем случае. Никакого удоя не получишь.
*****
Дженсен Эклз задумчиво ковырял вилкой в тарелке с поздним ужином. Из головы никак не шел купленный на аукционе жеребец. Как он послушно выполнял непривычные для себя команды, как доверчиво потерся головой о ногу Дженсена, когда его привязали к доильному аппарату, как грустно смотрел, когда Дженсен уходил, оставив его на попечение Джима и скотников. А может, все же плюнуть на принципы и сделать Джея домашним любимцем? Если будет слишком много хлопот, всегда можно переиграть и вернуть его обратно на ферму.
Часть 3 Клетка
Обычно Эклз редко присутствовал на утренней дойке, занимаясь бумагами, нарядами, поставками. В первой половине дня проще поймать нужных людей и обговорить все важные вопросы. Последние три года дела шли в гору, цены на сперму неуклонно повышались, но и в конкурентах не было недостатка.
Каждый год ученые открывали новые свойства эвитума – вещества, содержащегося только в сперме высших приматов. Вся лекарственная и косметическая промышленность перешла к препаратам, использующим его в своем составе.
На спрос жаловаться не приходилось и Дженсен планировал в ближайшем будущем расширить производство. Даже консультировался с банком относительно условий кредита на новое строительство. Хозяйственных проблем хватало, и сейчас он уже не мог, как это было в самом начале его фермерства, вникать и контролировать каждую дойку.
Ему повезло: Джим Бивер был одним из лучших в своем деле, и Дженсен, не сомневаясь, передал ему надзор над коровками, скотниками и доярами.
И все же обеденную дойку новичка Дженсен пропускать не стал. Ему хотелось лично убедиться, что жеребец привыкает к новому дому и непривычной роли.
- Добрый день, Джим. Как у Джея прошла утренняя дойка?
- Джей…а, новенький... Да как вам сказать, могло бы быть и лучше. После стимулятора и вибратора я ожидал, что результат будет более впечатляющим. Тем более что вчера он почти столько же дал. Да еще и голодный.
- Голодный? Черт, каждый раз забываю, что на этих аукционах любят на мелочах экономить.
- Вот именно. А почти столько же вышло.
- Странно. Но хорошо, давай посмотрим.
Эклз в сопровождении Бивера прошел в доильный цех. Дойка уже началась, и Джей стоял, низко опустив голову.
«Обреченно» - отчего-то мелькнуло в голове.
- Привет, Джей. Говорят, ты у нас филонишь? Давай-ка постарайся.
На звук голоса хозяина жеребец тут же поднял голову и радостно всхрапнул. Дженсену показалось, что он даже готов завилять несуществующим хвостом. По крайней мере, любимцы именно так выражали свою радость, а Джей в этот момент больше всего напоминал именно его. Любимца-переростка.
Конечно же, никаких хвостов у любимцев не росло. Вместо них им в анус вставляли специальную пробку, на основание которой крепился маленький хвостик. Сами пробки отличались разнообразием форм и конструкций. Были такие, что без специального приспособления и не вытащишь. Дженсен лично видел, как однажды на аукционе одного любимца таскали по загончику, держа за такой хвостик.
Ух, и скулил он тогда!
С коровками такие приспособления никогда не использовали. Слишком велик риск травмы ануса или повреждения слизистой прямой кишки. А вот у лошадок пробки с хвостом, кажется, использовали. По крайней мере, на соревнованиях у них из задниц торчали пышные длинные хвосты, совсем не похожие на жалкие обрубки любимцев.
Дженсен потрепал Джея по голове. Шикарная шевелюра по-прежнему была забрана в хвост, который успел со вчерашнего дня растрепаться.
- Джим, его не расчесывали?
- Нет. А надо?
- Конечно. Смотри, как у него грива спуталась, потом не расчешешь.
- Вообще-то я дояр, а не парикмахер.
- Я и не говорю, что ты сам это должен делать. Поручи кому-нибудь из дояров, пусть во время утренней дойки расчесывают. На это надо-то минут десять. Говорят, это многим скотинкам нравится. Может и надой увеличится.
- Ага. Чего же мы тогда своих налысо стрижем, если это так полезно?
- Не ворчи.
Как раз в этот момент по телу жеребца прошла дрожь. Дженсен поглядел на табло и остался доволен.
- Зря придираешься. Вполне приличный надой.
Джим тоже взглянул на цифры и озадаченно почесал затылок. Вторая дневная дойка считалась самой малорезультативной. Именно в это время суток организм коровки восстанавливался медленнее всего, а у Джея результат оказался лучше, чем утром.
- Хм, странно. А утром он еле доился.
- Может, с непривычки. Он же только второй день, акклиматизация.
- Может… Мне кажется, у Стенли уже пора увеличивать размер насадки, пойдемте, поглядим.
- Пошли. А с Джеем продолжай использовать вибратор, а количество стимулятора пока увеличивать не будем. Надо посмотреть на динамику.
Перед уходом из доильного цеха Дженсен снова подошел к жеребцу и погладил по слегка вспотевшей спине, и тут же ощутил пробежавшую по его телу дрожь.
Джей не переставал удивлять своей отзывчивостью на внимание и ласку.
Ну точь-в-точь любимец!
Вечером Дженсен зашел проведать жеребца и опять выслушал сетования старшего дояра на невысокие показатели третьей дойки. Дженсен уже решил, что, возможно, они неправильно установили режим или скорость, а может, следует увеличить размер или подобрать другую форму насадки, но при нем Джей доился замечательно, показатели перекрывали средние по ферме, и он не стал ничего менять.
Так продолжалось всю следующую неделю. В присутствии Дженсена жеребец доился образцово-показательно, зато в остальное время из него удавалось еле-еле выжать половину нормы.
Вняв ворчанию Джима, Дженсен даже два раза встал ни свет ни заря, чтобы присутствовать на утренней дойке. Надой оказался отличным, и Дженсен, раздраженный, что не смог толком выспаться, довольно резко высказался по поводу недостаточной компетентности некоторых работников. Джим обиделся и больше о жеребце первым разговор не заводил, на вопросы же отвечал, что не может помнить все цифры и если хозяину любопытно, то пусть посмотрит у себя в компьютере. Информация со всех чипов поступала туда в обязательном порядке.
По окончании первой недели пребывания жеребца на ферме Дженсен убедился в очевидном: дело вовсе не профессионализме Джима и даже не в стимуляторах. Джей реагировал на его присутствие.
И что прикажете с этим делать?
Дженсен физически не мог присутствовать на каждой дойке жеребца. У него и других дел хватало.
Оставалось последнее средство. Дженсен не любил его использовать, но, похоже, другого выхода не было, своим поведением Джей просто не оставил ему выбора.
- Джим, подготовь к завтрашнему утру клетку.
- Клетку? Для кого?
- Для Джея.
- Да разве ж он в нее влезет?
- В ту, что побольше - должен.
- Не знаю. - В голосе старшего дояра явственно слышались сомнения. – Вы думаете, это поможет?
- Не знаю, но попытаться стоит. Если и это не поможет, то… придется продавать.
- А я вам сразу говорил! Не стоило покупать жеребца.
- Стоило, не стоило... Теперь уж что об этом говорить. Подготовь Джея к завтрашнему утру. Освободи от ночной и утренней доек, а я к девяти часам подойду. Чтобы к этому времени он уже был в клетке.
- Хорошо, сэр.
- Ладно, Джим, до завтра.
- Доброй ночи, сэр.
На чем основан процесс дойки?
На удовольствии.
Каждая исторгнутая организмом коровки порция семени сопровождается оргазмом. Именно поэтому коровки с энтузиазмом бегут к доильным аппаратам. Даже самая тупая скотинка очень быстро понимает, что этот процесс доставляет удовольствие и если слушаться дояров, то ничего плохого с тобой не будет. Наоборот, будет только приятно.
И еще один маленький, но немаловажный нюанс: коровка должна хотеть доиться.
Если она внутренне сопротивляется дойке, то надой всегда уменьшается. Об этом не пишется в умных книжках по теории и практики дойки, но любой владелец фермы и любой опытный дояр вам подтвердит - если коровка чем-то недовольна, то надой у нее падает. И никакие стимуляторы и вибраторы тут не помогут.
Поэтому жестокость на фермах не просто не приветствуется, она экономически невыгодна. Никто не умрет, если лишний раз скажет скотинке ласковое слово, почешет за ушком, погладит по спине, а результат - устойчивый хороший надой.
Довольная скотинка, качественная сперма, стабильная прибыль и все работники фермы имеют неплохую зарплату. Вот так работает эта система.
Но бывает, что среди коровок встречаются строптивцы, не желающие понимать хорошего обращения. Вот для таких упрямцев и предназначалась клетка. В ней коровке наглядно объясняли, что доить ее будут в любом случае, только делать это можно и так, что никакого удовольствия от процесса она не получит.
Обычно после клетки коровка с энтузиазмом бежала к своей доильной машине, и в дальнейшем проблем уже больше не возникало.
Возможно, и с жеребцом этот прием сработает, хотя тот и не проявлял никаких признаков строптивости, но тогда почему такой неровный надой?
Позавтракав на скорую руку, Дженсен поспешил к маленькому боковому пристрою, в котором располагалась комната с клеткой.
Джим и недавно принятый на работу молодой скотник Шон на месте ожидали хозяина. Джаред уже находился в клетке и недоуменно вертел головой, не понимая, зачем его в нее засунули. По сжавшейся дырочке ануса и напряженным ягодицам Дженсен сразу понял, что жеребец испуган. И неудивительно.
Клетка представляла собой выполненный из прочной толстой стальной проволоки каркас, повторяющий контуры стоящей на четвереньках коровки. Каркас был прикреплен к полу и имел откидывающуюся спинку. Коровка залезала внутрь, и дверца закрывалась. Находящаяся внутри клетки скотинка полностью лишалась возможности изменить свое положение, при том что она не была связана. Места внутри клетки было достаточно, чтобы шевелиться, но не более. Проволочный каркас оставлял свободным доступ к любой части тела коровки. Конечно, находиться в клетке долго все равно было неудобно, но, по крайней мере, кровообращение нигде не нарушалось. А неудобство тоже входило в программу вразумления строптивцев. Устройство клетки не позволяло лечь или опереться на стенки, тонкая проволока больно впивалась в тело, так что волей-неволей во время всего процесса коровка вынуждена была стоять практически неподвижно, опираясь на передние и задние конечности.
Как только Джей увидел вошедшего Эклза, он сразу перестал крутиться и пытаться устроиться в клетке поудобнее. Дженсен видел, как жеребец толкнулся ему навстречу, но только ударился грудью о прутья и обиженно сморщился.
- Тише, Джей… Все готово?
- Да, блокиратор я ему уже сделал, двойную дозу стимулятора он тоже выпил.
- Прекрасно.
В клетке коровок доили не доставляя им оргазма.
Это делали следующим образом: сначала коровку поили стимулятором и дожидались, когда яйца наполнятся семенем под завязку, затем делали укол блокиратора. Блокиратор препятствовал возникновению эрекции и не давал мышцам сокращаться. Затем коровку помещали в клетку. В анус вводили большое дилдо, которое полностью заполняло кишку. На дилдо крепился маленький электрод. Дилдо располагали в теле коровки таким образом, чтобы электрод попадал точно на простату. Еще два электрода присоединяли к соскам. Дилдо одновременно являлся и вибратором.
Затем включали ток.
Вибратор начинал работать, а электрод посылал слабые импульсы тока прямо непосредственно в простату. Импульсы были очень слабые, так что никакой боли они не приносили, но на мышцы действовали безотказно, заставляя их сокращаться и выталкивать семя маленькими порциями непосредственно в канал, а затем через расслабленную уретру оно вытекало наружу. При этом никакой эрекции не наступало, потому что до этих мышц электрический сигнал не доходил.
Такой способ дойки одно время хотели использовать повсеместно, но он себя не оправдал. Фермеры опробовали образцы новых доильных машин, но переходить на них не захотели. А все потому, что они очень не понравились коровкам. Их приходилось силой тащить на дойку, а во время самого процесса еще и дополнительно фиксировать, чтобы они не вырвались и сами себя не покалечили. Надой резко снижался, а работников на ферму, наоборот, требовалось больше.
Спрашивается, чего ради?
Нет, старый метод был гораздо проще и эффективнее. Так и остались эти машины валяться бесполезным хламом, пока какой-то умник не придумал использовать их для вразумления непослушных и строптивых скотинок. А вот в этом качестве они оказались незаменимыми. Никакой травматичности и при этом почти стопроцентный результат.
Дженсен просунул руку сквозь прутья и погладил налитые семенем яички жеребца.
Стимулятор сделал свое дело. Жеребец тут же толкнулся в ладонь, требуя более существенной ласки.
- Хочешь, чтобы тебя подоили? Сегодня это будет не так приятно, как обычно, но ты сам виноват. Не упрямился бы, получил и сегодня свою долю удовольствия. А так придется тебя наказать…
Дженсен зашел жеребцу в тыл. Анус по-прежнему был сжат, но мышцы бедер не напряжены. Джей явно успокоился и расслабился.
Дженсен взял медицинский расширитель и аккуратно ввел его в задний проход. Джей дернулся, но клетка не давала возможности уйти от проникновения. Расширитель облегчал правильное расположение дилдо внутри тела, ведь электрод должен располагаться в строго определенном месте, чтобы стимулировать нужные мышцы. Дженсен впрыснул внутрь смазку, просунул два пальца и размазал гель по стенкам, а заодно нащупал простату и помассировал. Жеребцу это явно понравилось, и тут же из члена вытекло несколько капель спермы.
Эту сперму не собирали на продажу. За сегодняшний день жеребцу еще несколько раз дадут выпить стимулятор, что отрицательно скажется на составе выработанного продукта. Сегодняшнее мероприятие носило исключительно воспитательный характер.
- Все хорошо… Джим, дай мне дилдо.
Старший дояр протянул хозяину приготовленное дилдо с прикрепленным к нему электродом. От дилдо шел провод к электрическому аккумулятору. Чтобы провод случайно не порвался, его с запасом закрепили на манжете, прикрепленной к бедру Джея.
Дилдо имело сужение к основанию, чтобы мышцы ануса не могли его вытолкнуть, но на всякий случай его дополнительно закрепили с помощью нескольких кожаных ремешков.
Потом Дженсен взял два зажима и прицепил их соскам жеребца. Это Джею не понравилось, он дернулся и сердито всхрапнул
- Не бойся, Джей, так надо… Джим, включай.
В первый момент ничего не происходило, только Джей задергался, пытаясь освободиться от зажимов, которые раздражали его соски. Но задев за проволоку, он тут же понял, что так боль только усиливается, и замер. А тем временем из его члена начала тонкой струйкой вытекать сперма, прямо в стоящую на полу широкую миску.
- Не забудь потом замерить объем.
- Не забуду.
Жеребец явно не понимал, что с ним происходит, он дергался, нервно перебирал конечностями, мотал головой, то и дело задевал за проволоку, чем доставлял себе лишнюю боль и впадал в еще большую панику.
- Джей, успокойся!
Дженсен зашел вперед и схватив жеребца за гриву, стал смотреть ему прямо в наполненные страхом глаза.
- С тобой все хорошо. Это неприятно, но не более. Ты должен понять, что упрямиться нехорошо, иначе тебя все время будут доить в этой клетке. Будь послушным и мне больше не придется с тобой так поступать.
Дженсен говорил уверенным, спокойным тоном, который всегда действовал на скотинок. И на этот раз тоже не подвел, Джей перестал дергаться.
- Шон, оставайся тут и следи, чтобы ничего не случилось. Стимулятор будешь давать ему вместе с водой через каждые два часа.
- Хорошо, сэр.
Дженсен ушел, провожаемый тоскливым взглядом, который, кажется, жег ему спину.
Эта дойка будет продолжаться шесть часов. Дженсен знал, что поначалу, пока в яйцах будет оставаться хоть немного спермы, весь процесс не выйдет за рамки неприятного, но когда импульсы начнут работать вхолостую, жеребец начнет чувствовать нарастающее неудобство. Боли по-прежнему не будет, вместо нее внутри появится что-то вроде внутреннего зуда, с каждой минутой становящегося все более нестерпимым. А через четыре часа блокиратор перестанет действовать и эрекция у жеребца восстановится, однако слабые импульсы не в состоянии дать организму полноценную разрядку, а значит, жеребец будет испытывать сильнейшее желание кончить, не имея на это возможности.
Дженсен вернулся к окончанию дойки, Шон тут же вскочил, тараща сонные глаза.
- Все нормально?
- Да, я…
- Иди, я сам его отсоединю и отведу в стойло.
На первый взгляд ничего не изменилось, но только на первый. Дженсен видел, как измучен жеребец. Его задние и передние конечности мелко подрагивали от напряжения, он явно с трудом держался на четвереньках и, судя по следам на коже, не выдержав, он несколько раз переносил всю тяжесть тела на прутья – кое-где виднелись четкие малиновые полосы.
Голова жеребца была низко опущена, Дженсен приподнял ее и увидел, что из уголков глаз сбегают две мокрые дорожки. Жеребец плакал. Увидев Дженсена, он посмотрел на него несчастным взглядом и попытался лизнуть руку, но у него не было сил даже на это простое движение.
- Измучился? Все, уже все.
Дженсен нажал на кнопку, прекращая подачу тока. Ровный гул стих, и Джей навалился животом на нижние прутья, руки его уже не держали.
Дженсен на ощупь отсоединил зажимы от сосков и тут же услышал болезненный стон жеребца. Снял ремни, удерживающие дилдо, и вытащил его из тела. За столь долгое время мышцы настолько привыкли к растянутому положению, что не спешили сократиться. Дженсен видел ярко-малиновые от притока крови стенки кишки.
Открыв дверцу, Дженсен помог жеребцу выбраться наружу, где тот тут же без сил упал на бок, пытаясь свернуться в клубок и прикрыть пах.
Дженсен увидел возбужденный член Джея, странно смотрящийся рядом с тряпочкой мошонки. Аппарат выдоил жеребца досуха, но эрекция все равно не спадала. Дженсен погладил по вставшему члену, и жеребец дернул бедрами, тыкаясь в руку, прося о разрядке.
По правилам жеребцу сейчас следовало связать передние конечности за спиной и отвести в стойло, со временем эрекция пройдет сама собой.
Но Дженсену стало жалко несчастную скотинку. Джей смотрел на него таким доверчивым взглядом, словно считал самым лучшим существом на белом свете. А ведь именно по его милости Джей провел весь день в клетке. И Дженсен не выдержал этого взгляда. Забрав в кулак горячий член жеребца, он принялся ему дрочить. Ни о каком нормальном оргазме, конечно же, и речи быть не могло, но уж лучше пусть кончит по-сухому, чем никак.
Через пять минут стараний член в руке дернулся и из щелки вытекла одна малюсенькая капля.
- Ну вот. Только, чур, Джиму меня не выдавай.
Продолжение в комментариях...
@темы: Макси
четверг, 22 октября 2015
Название: В погоне за демоном
Автор: Татьяна_Кряжевских
Размер: ~ 5750 слов
Фандом: Teenwolf
Пейринг/Персонажи: Дерек/Стайлз, Стайлз/Дерек
Категория: слеш
Жанр: мистика, ПВП, АУ
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: Дерек всё время в дороге. Он останавливается в мотелях, ищет случайных любовников, чтобы вновь и вновь пытаться изгнать из своей жизни Кейт Арджент. Мёртвую Кейт Арджент, чей дух вселяется в каждого, кто ложится в постель Дерека.
Примечание/Предупреждения: 1. нецензурная лексика, ООС
2. Это могло бы быть кроссовером с СПН, если бы не было так упорото , но идея вселения демона и его изгнания сильно изменена.
3. Присутствует описание секса с человеком, которым завладел демон.
Размещение: запрещено без разрешения автора
читать дальше— Прогнись, — Дерек вздергивает вверх бёдра стоящего перед ним парня, и тот послушно выставляет задницу.
За стеной ритмичными басами бьётся музыка, слышны выкрики, а ручка двери дёргается от попыток её открыть. Дешёвый клуб, доступные развлечения: комнатушка со скудным освещением, яркими аляпистыми обоями, чтобы меньше привлекали внимание пятна на них, дерматиновый диван в погоне за кожаным кичем и грязный ковролин на полу.
Хастлер виляет белыми ягодицами, резко переходящими в бронзу кожи поясницы. Наверное, это должно быть соблазнительно.
Дереку плевать.
Его достаточно возбудил горячий, тянущий его удовольствие рот, чтобы он, надавив ладонью на спину и плотнее прижимая парня грудью к стене, другой сейчас придерживал член, направляя в темнеющий анус.
Дерек ускоряется.
Сейчас.
Дерек не считал, и даже приблизительно не мог бы сказать, сколько понадобилось сначала знакомых, а потом случайных — нет, не любовников, их бы он не стал так подставлять — шлюх, пока он не научился контролировать этот момент.
Спина перед ним напрягается, деревенеет, и Дерек, не обращая внимания на ощущения от стиснутого сжавшимися мышцами члена, медленно тянется к бутылке святой воды на полу рядом с ним.
— Привет, милый. Соскучился? — хастлер разворачивается под неестественным углом, словно у него вместо суставов шарнирные сочленения, улыбается, слишком знакомо кривя губы, поглощает Дерека провалами черных глаз.
— Даже не думай, — губы странно шевелятся, не совпадая со словами. Дерек почти научился не обращать на это внимания. — Разве ты не рад меня видеть? — спрашивают всё те же улыбающиеся губы, складываясь в какие-то другие гласные.
Дерек останавливается. Непослушание уже стоило жизни одной девице. И не то, чтобы ему было сильно её жаль, но так он ничего не добьётся.
Хотя да, неприятно, конечно.
— Что ты, детка, конечно рад.
Губы усмехаются, пока лицо и блестящие черные глаза остаются неподвижными.
— Тогда продолжим или поболтаем ещё?
Дерек невольно сглатывает. Это то, к чему он не сможет ни привыкнуть, ни даже приспособиться — трахать тело, в которое влезла давно мёртвая Кейт. Но эта сука не оставляет ему выбора.
— Мы же отпустим его, когда закончим? — пытается промурлыкать Дерек, прикусывая шею вдоль позвоночника, зажмурив глаза до белых точек и отгоняя приступы тошноты. Так когда-то нравилось Кейт. И сейчас нравится, судя по стону, вырывающемуся из приоткрытых губ парня.
— Забудь, милый. Мы всегда можем найти другого. Или другую.
Кейт в теле хастлера упирается одной ладонью в стену, напористо подаваясь на Дерека, насаживаясь до самых яиц, а другой обхватывает его за шею, притягивая к себе для поцелуя. Дереку кажется, что у этого парня губы Кейт Арджент, ярко очерченные бьющей из горла кровью. И этого оказывается достаточным. Дерек, резко наклоняясь вниз, рывком хватает бутылку и выплескивает воду на вмиг осевшее в его руках тело.
Чёрт.
Он опоздал.
Опять.
Кейт или что там от неё теперь осталось, снова успела исчезнуть.
Дерек осторожно укладывает парня на пол, отступает и застегивает ширинку. Когда он продевает ремень в шлевки, хастлер садится, неловко опираясь на руку, и недоумённо оглядывается.
— Что? Что случилось? Ты затрахал меня до смерти?
Дерек хмыкает, и парень хмурится.
— Не вижу ничего смешного, — он тянется к заднице, всё ещё белеющей над спущенными штанами, проводит пальцами между ягодиц, подносит их к лицу и внимательно разглядывает.
Дерек молчит. Лучше бы в его памяти каждый раз оставалась такая блаженная пустота. Но он заполнен до самых краёв, забит под завязку усталостью и отвращением. К себе, к Кейт, ко всем, с кем ему приходится трахаться, к отельным номерам и даже дорогам.
Дереку кажется, что он до сих пор чувствует этот запах. Нет, не серы. Что за выдумки? У мёртвой Кейт Арджент трупный запах ненависти, садизма и медленной, издевательски долгой, поджаривающей мозги мести.
Поэтому Дерек молчит, чтобы не блевануть прямо на глазах растерянного хастлера или не завыть. Он просто достаёт бумажник из заднего кармана, отсчитывает несколько купюр и кладёт рядом с почти сумевшим сесть парнем. Дерек колеблется, но воспитание побеждает.
— Помочь?
Хастлер отвлекается от изучения своих пальцев и, видимо, не найдя на них ничего подозрительного, фыркает.
— Спасибо, до кровати доберусь. Не знаю, чувак, ты был так крут или так ужасен, но будешь здесь проездом – залетай, попробуем повторить.
Он подмигивает, и Дерека передёргивает от абсурдности происходящего.
Снова мимо.
Кажется, он скорее переебёт всех шлюх Америки, чем сумеет отловить не желающую оставить его в покое Кейт.
Дерек подумывает о том, чтобы снять номер в том же мотеле, но отказывается: ночевать там, где его успела заметить Кейт, не хочется. Хотя, можно подумать, для неё сложно найти Дерека в другом месте. Впрочем, кто их знает, этих демонов. Вдруг она определяет его широту и долготу только когда он начинает кого-то трахать.
Нужно попробовать ограничиться отсосом.
Руки привычно ложатся на оплетку руля. Дерек мягко выворачивает влево, и дорога уходит бесконечной серой лентой сквозь безликую равнину степи.
Его мучает бессонница настолько давно, что, кажется, он не сможет заснуть, даже если выпьет лошадиную дозу снотворного. Что так и останется сидеть, уставившись стеклянными глазами в обшарпанную стену случайного гостиничного номера.
Дерек не знает, почему именно он. Даже не так. Глобально — почему после всего дерьма, которое и так произошло с ним по вине Кейт, она никак не может оставить его. Почему не её нуждающаяся в опеке племяшка, почему не чокнутый папаша, не полугерой–полуотморозок братец? Почему, на худой конец, не Питер, её и прикончивший? Почему именно Дерек должен был вляпаться в её неуёмную ревность, внезапно разгоревшуюся после смерти.
Ночная прохлада, прозрачная от свежего ветра, лениво шевелящего сухую траву, час за часом сменяется грязно-серыми сумерками. В этот промежуток Дерек чувствует себя так, словно он сам — оживший мертвец. Ему хочется спрятаться и переждать, пока не взойдёт солнце и не сгинет пугающая предрассветная дымка.
До жары Дерек сворачивает с шоссе в расползшийся одноэтажными домами город.
— Одноместный номер, — администратор вежливо улыбается, но, пожалуй, единственная причина по которой она это делает — её работа. Хмурый, заросший щетиной Дерек с глазами волка-убийцы, не вызывает доверия. От него несет застарелыми запахами алкоголя и сигарет, тянущимися за ним ещё с прошлого вечера. Или даже не прошлого.
На её месте Дерек давно бы уже со всей силы давил на тревожную кнопку.
— Пожалуйста. Вам помочь донести вещи?
— До вечера не беспокоить. В девять разбудите меня и принесите… Что у вас на ужин?
— На прикроватном столике в Вашем номере Вы можете найти буклет с описанием блюд, которые предлагает наш ресторан. Для того, чтобы…
— Мясо и гарнир. И воду. Воды побольше, две или лучше три бутылки, — перебивает Дерек, и администратор испуганно сглатывает. — Вот это, — Дерек ставит сумку с вещами прямо на стойку ресепшена, под излучающим панику взглядом девушки стягивает куртку и кидает сверху, – очистить и принести тоже к девяти. Сможете?
Девушка кивает так, будто она сама собирается броситься стирать его вонючие носки.
Дерек забирает ключи, поднимается в номер, проходит прямо в ботинках по куцему синтетическому ковру и занавешивает плотные тяжелые шторы. Он разворачивается и делает шаг туда, где, по его мнению, должна стоять кровать, достаточно большая, чтобы не промахнуться. Но от усталости его ведет в сторону, Дерек почти сносит лампу на прикроватном столике, больно ударяется бедром об острый угол и, наконец, ничком падает на гладкое атласное покрывало.
Душ, свежее бельё, вид из окна — всё потом. Сейчас нездоровый и некрепкий сон, только чтобы дотянуть до ночи, до новой встречи с Кейт и до новой попытки стереть её из своей жизни.
Пока он не стёр свой член.
Телефон звонит, когда Дереку снится что-то липко-мерзкое, гадкое или, наоборот, обволакивающе-приятное — он путается в ощущениях. Попробуйте получать удовольствие от секса и одновременно знать, что в том теле, которое ты сейчас трахаешь сидит твоя мёртвая бывшая подружка. Ещё и не такое начнет сниться.
В трубке звучит мужской голос и это хорошо: утренняя девушка-администратор вряд ли бы обрадовалась его хриплому: «Да», обещавшему разделаться со всеми, кто его потревожил. Дерек на автомате говорит спасибо, кладёт трубку и сжимает пальцами переносицу, пытаясь придти в себя. Когда он нормально спал в последний раз?
Дерек заставляет себя подняться, достать из сумки свежее бельё и опасную бритву с острым лезвием. В душевой кабинке он находит джакузи и с удовольствием подставляет зажатые деревянные мышцы под упругие, сильные струи.
Дерек растирает тело до красноты, натягивает прилипающие к ещё влажным ногам трусы и ровными уверенными движениями раскладывает бритву, помазок, горячее от воды полотенце.
Черная жесткая щетина с тихим шорохом исчезает, смешиваясь с белой мыльной пеной. Он стряхивает её с бритвы прямо в раковину, задирает подбородок и продолжает. Дерек вытягивает шею, поднимает глаза на зеркало и вдруг дергается от обжигающей скулу боли. На долю секунды ему кажется, что в отражении улыбается ярко-красными губами Кейт Арджент.
Дерек вздрагивает, смаргивает, но видит только себя с тонкой струйкой крови на щеке. Он чертыхается и стирает её горячим полотенцем.
Это новые штучки Кейт или он начал сходить с ума?
В дверь стучат от неожиданности Дерек едва не задевает кожу снова и нарочито аккуратно кладёт бритву на полотенце. Не хватало ещё себе что-нибудь отрезать ненароком.
За дверью его ждёт ужин, одежда из прачечной и мальчишка-посыльный. Дерек, по какой-то странной, сложившейся за последние месяцы привычке, оглядывает его так оценивающе, что мальчишка краснеет. Дерек, опомнившись, бурчит благодарность и суёт чаевые в испуганно-влажную ладонь. Совсем крышу срывает — искать неприятностей в отеле.
Дерек откидывает скатерть, откручивает крышку от бутылки и опускает внутрь серебряный крест.
Клуб оказывается недалеко. По крайней мере, Дерек успевает пройти меньше двух кварталов, когда натыкается на светящуюся надпись, выложенную неоновыми буквами. То ли «Рай», то ли «Мир», то ли ещё что-то — Дереку похер. Он уверенно заходит внутрь, привычно проваливаясь в оглушающие басы и пульсирующие лучи света.
Перед клубом всегда ошивается несколько шлюх или тех, кто зачем-то упорно пытается так выглядеть, но Дерек ищет внутри. Возможно, это инстинкты и ему нужно сначала присмотреться к тому, в ком придется оказаться Кейт. Ну, частями и ему, естественно.
Сегодня людно. Дерек пробирается к бару, получая свою порцию взглядов и прикосновений. На одного из оказавшихся рядом Дерек смотрит немного дольше положенного. Обычно людей это нервирует, но парень лишь приподнимает один уголок губ в улыбке и не отводит взгляда. Дерек усмехается и протискивается дальше.
— Двойной виски со льдом.
Дерек проверяет, на месте ли бутылка с водой во внутреннем кармане куртки, и, не таясь, оглядывается. Да, он ищет. Да, секс прямо сейчас. Подворотня? Туалетная кабинка? Вполне. Номер в гостинице? Поверь, ты не захочешь оставаться так надолго, а мне нет резона бросать деньги на ветер.
Рядом наваливается грудью на стойку тот самый парнишка, которого Дерек заприметил в толпе. Вообще-то сегодня Дерек рассчитывал на девочку. Для разнообразия. Но мальчишка, не смущающийся под оценивающим взглядом Дерека, неплох: воронье гнездо на голове, тёмные блюдца глаз, полные губы и стройное, даже худощавое тело, спрятанное под обычными узкими джинсами и белой футболкой.
Парня слишком много — за те несколько минут, что Дерек к нему присматривается, тот успевает отодвинуться от стойки, прижаться к ней снова, сделать заказ, обернуться, шагнуть в сторону и вернуться обратно, словно периодически он вообще забывает, зачем здесь отирается и собирается уйти, но натыкается взглядом на Дерека, бросает ему всю ту же полуулыбку и остаётся.
Не понять. Можно, конечно, сразу спросить, сколько берёт за ночь или поинтересоваться у бармена, но в первом случае вместо ответа Дерек рискует получить в челюсть, а бармен и не должен знать всех шлюх этого района.
Если сейчас заговорит сам, значит, точно хастлер.
— Стайлз.
Дерек хмыкает. Парнишка хмурится и даже в тусклом свете мелькающих огней клуба видно его недоумение.
— Что? У тебя какие-то правила знакомства? Я не должен был подходить первым?
— Нет-нет, всё нормально, — поспешно отговаривается Дерек.
Стайлз смотрит на него подозрительно долго, словно Дерек должен что-то сделать. Тот не понимает и машет бармену. Перед парнем появляется коктейль, такой же, как он пил только что. Стайлз поднимает бокал, салютуя. Дерек покачивает стаканом с виски в ответ, допивает алкоголь, и, развернувшись, сразу же кладёт ладони на обтянутые джинсой бёдра Стайлза, обозначая свои намерения. Взгляд парня становится удивлённым.
— Вот так сразу? Даже не назовёшь своё имя?
Дерек наклоняется ниже и проводит носом по щеке к виску парня.
— Можешь звать меня хоть котиком.
И без того большие глаза Стайлза округляются и брови взлетают вверх.
— Котиком? — нервно переспрашивает он.
Дерек внутренне матерится. Вот скажите, какая, блять, разница? Хотя с котиком он, конечно, загнул. С головой у него, и правда, неважно.
Дерек молча подталкивает Стайлза к выходу, но тот снова всё тормозит.
— Эй-эй, какой ты шустрый котик. А как же поговорить о чудесной погоде за окном, выпить по чашечке кофе, узнать, сколько мне лет, в конце концов.
Дереку надоедает удерживать вертлявого и острого во всех выпирающих частях Стайлза. Он закатывает глаза и вздыхает.
— Сколько?
— Девятнадцать, — улыбается Стайлз.
Вообще-то Дерек имел в виду, сколько нужно заплатить Стайлзу, чтобы тот заткнулся и просто пошёл с ним. Но так тоже неплохо.
Потом разберётся, вряд ли больше обычного. Дерек мягко направляет Стайлза к выходу и на этот раз он не сопротивляется.
Стайлз набрасывается с поцелуями сразу же, стоит им завернуть за угол. Он вылизывает Дереку рот и от неожиданности он отвечает. Дерек не целуется со шлюхами.
— Давай сюда, — бормочит Стайлз и дёргает его на себя. Дерек давно не нежничает, он грубо оглаживает шершавыми ладонями, задирая одежду, ощупывает, позволяет трогать себя, прижиматься, возбуждаясь и в каком-то извращенном смысле наслаждаясь, если учесть, что их обоих ждёт дальше.
В этом мальчишке что-то есть. Огонь, азарт, с которым он ласкает, тоже грубовато, быстро, жадно, увлеченно. Интересно, хастлер что-нибудь принимает для того, чтобы происходящее ему так нравилось.
Дерек уверенным движением разворачивает Стайлза спиной к себе, невольно улыбаясь, когда тот с предвкушающим стоном разводит ноги и послушно подставляет задницу. Ставит бутылку рядом с собой и откручивает крышку.
Стайлз пытается обернуться и снова что-то сказать, но Дерек не даёт ему. Он стягивает ниже уже расстёгнутые джинсы, с оттяжкой шлёпает по бледной, приятно округлой ягодице, жалея, что не может разглядеть в темноте, как та краснеет. Быстро разрывает фольгу, надевает презерватив и выдавливает на член смазку из одноразового пакетика, позаимствованного в номере.
— Расслабься, — предупреждает Дерек и, удерживая одной рукой Стайлза за плечо, второй направляет член между его ягодиц. Стайлз охает и медленно, с шумом выдыхает.
Дерек трахает его быстро, как он делает это всегда в последнее время, сжимая бёдра Стайлза, но того всё устраивает и он тихо постанывает, опираясь о стену и надрачивая свой член.
Уже.
Почти.
— Привет, милый.
В голове Дерека что-то разбивается с хрустальным, высоким звоном, оглушая его.
— Ну-у, какой хмурый малыш, — обиженно тянет Стайлз с интонациями Кейт. — Хотел поиграть без меня?
Дерек закрывает глаза, сосредотачиваясь на ощущениях и пытаясь заслонить от себя мысль о демоне Кейт.
— О, да! — пошло тянет Кейт, и Дерек решается. Он резко наклоняется вниз, обливает Стайлза, и в последний миг успевает лишь встретиться со злыми черными глазами.
Снова ничего. Дерек трёт пальцами переносицу, моргает, всматриваясь в осевшего у стены Стайлза и со вздохом опускается к нему.
— Эй, — Дерек несильно шлёпает его по щекам, – эй, очнись. Ты жив вообще? Иначе мне придётся разрубить тебя на куски и выбросить в водохранилище на выезде из города.
— Не смей, — вяло угрожает Стайлз, не открывая глаза. Но хотя бы уже говорит. — Что это сейчас было? Ты мне чего-то подсыпал?
— Нет, тебе стало плохо, и ты вдруг упал, — привычно обманывает Дерек.
Стайлз прищуривает глаза.
— И так сильно приложился головой, что мне привиделось, как в меня вселилась полоумная девица?
Дерек вздрагивает.
— Что ты помнишь?
Брови Стайлза удивлённо ползут вверх.
— Тебе про что конкретно? Как она с тобой разговаривала, а ты продолжал трахать моё почти безжизненное тело? Знаешь, чувак, не то, чтобы я ханжа или ещё что-то, но, честно, у людей надо хотя бы спрашивать, прежде чем нашпиговать их наркотой.
— Я не подсыпал тебе наркотиков, — Дерек так ошарашен, что забывает послать Стайлза с его советами и вопросами.
— А что тогда? У меня кукушечка ещё на месте. По крайней мере, была до тебя.
— Я… Мне лучше уйти, — бормочет Дерек, откидывает зажатую в руке бутылку и достаёт бумажник.
— Стоять! — Стайлз садится, прислоняясь к стене спиной и тычет в оставленные Дереком деньги, словно увидел дохлую змею. — Ты что-то сделал со мной, потом трахнул, а теперь ведёшь себя так, будто я долбанная шлюха.
Кажется, лимит психической устойчивости Дерека на сегодня уже исчерпан.
— А ты нет?
— Нет, — качает головой Стайлз, и смотрит на Дерека так, словно тот должен испепелиться под его взглядом. — И ты мне расскажешь, что это было.
–– В твоих эм… будем вежливо называть их партнёрами, вселяется дух твоей бывшей подружки. Ага, — Стайлз расхаживает по номеру, пока Дерек, забравшись с ногами на кровать, методично следит за его перемещениями. Спроси его кто-нибудь, как Стайлз сделал так, чтобы Дерек сам пригласил его к себе, он даже под страхом пыток не смог бы ответить. И чёрт его дёрнул клюнуть именно на этого парня.
— Причем вселяется только во время секса и только перед оргазмом. Так?
Дерек кивает.
— Блять, а не трахаться ты не пробовал? Или хотя бы не с другими людьми?
Стайлз останавливается и нервно взмахивает руками. Дерек невозмутимо пожимает плечами.
— Не пробовал. И где гарантия, что она не доберется до меня как-то иначе.
— Охренеть, как логично, — Стайлз в очередной раз делает круг по номеру, садится на кровать и взъерошивает и без того торчащие волосы. — Ну, если ты так наладил процесс общения с духом своей бывшей подружки, почему ты до сих пор её не поймал?
— Это не так-то просто, — огрызается Дерек.
Стайлз поднимает брови в немом удивлении.
— Да что ты, чувак! Так, может, стоило обратиться к кому-то знающему?
— И как ты себе это представляешь? — издевательски отвечает Дерек. — Здравствуйте, в тех, кого я трахаю, вселяется дух моей бывшей. Ах нет, до этого она подожгла дом, лишив меня почти всей моей семьи? И пригласить их на просмотр?
— Да, а вот с этим подстава, — Стайлз нервно усмехается и тут же затихает под взглядом Дерека.
— Хорошо. То есть ты пытаешься вытащить её из тела жертвы и отправить … А, кстати, куда ты собираешься её отправить?
Дерек приподнимает одну бровь, бросив на Стайлза взгляд полный сарказма.
— О, нет-нет, — Стайлз вытягивает руки ладонями вперёд в защитном жесте, — я вовсе не собираюсь в этом участвовать. Можешь не отвечать, нет.
Дерек переводит взгляд на зашторенное окно.
— И всё же, что — святая вода, соль, пентаграмма?
Дерек молчит. Стайз раскрывает рот от удивления.
— Погоди, ты хочешь сказать, что понятия не имеешь, как это делается? Тебе явно не хватает теории для такой экстремальной практики. И, — он снова взъерошивает волосы, — черт, ума не приложу, зачем я во всё это ввязываюсь, но я готов попробовать тебе помочь.
Дерек поднимает обе брови в удивлении. В глазах мелькает насмешка.
— То есть ты добровольно предлагаешь, чтобы я оприходовал тебя с ловушкой для приведений в руках?
— Ну, почему сразу меня? — ехидно замечает Стайлз, гордый своей идеей. — Могу и я постараться для общего блага.
Взгляд Дерека обещает, что следующим приведением станет Стайлз, если не заткнётся.
— Ладно-ладно, не кипятись. Но над мат.частью тебе нужно основательно поработать, потому что этого, — Стайлз кивает в сторону поллитровых бутылок с водой, — явно не достаточно.
Дерек усилием воли заставляет себя не вскочить и не вышвырнуть Стайлза из номера. Нет, не потому что в его словах есть определённый резон. Какой объективности можно ожидать от парня, пережившего вселение в него демона и не только не сбежавшего от Дерека с криками, но и явно напрашивающегося на продолжение банкета.
Но Стайлз оказывается первым, кто запомнил, что в нём была Кейт.
И это стоит использовать, даже если придётся потерпеть ураган в своём номере.
— … и я предлагаю заняться этим прямо с утра, — воодушевлённо заканчивает Стайлз, и Дерек понимает, что он явно пропустил что-то важное.
— Чем заняться? — хмурится Дерек. Стайлз показательно вздыхает и машет рукой.
Дерек надавливает основаниями ладоней на уставшие от экрана лэптопа глаза и с недоумением смотрит на Стайлза. Тот, сидя прямо на полу, поочерёдно выкладывает из плотного чёрного пакета предметы, комментируя появление каждого из них. Перед ним уже выстроилась батарея пластиковых банок: соль, зола (и где он её только раздобыл?), порошок из смеси трав, клинок (это его самого что ли резать?), самопальные амулеты из местной лавки («Они всё равно распродают товар перед закрытием»), книгу заговоров и заклинаний оттуда же, свечи, верёвки и даже маска («Чтобы отпугнуть демона»). Следом появляются цветные мелки и даже небольшая газовая горелка.
— Ну как? — довольно интересуется Стайлз, сворачивая опустевший пакет. Дерек качает головой.
— То ли ты собрался открыть здесь филиал пыточной, то ли явно слишком долго просидел на форумах свихнувшихся на теме чёрной магии подростков.
Стайлз обиженно сопит.
— Ну, хорошо, допустим верёвки и маска нам вряд ли понадобятся, но вот, — он кивает в сторону банок, – соль, зола и остальное вполне.
— Стайлз, если ты ещё не понял, я не прячусь от Кейт, я ищу её. Я хочу убить её окончательно.
Стайлз нервно хихикает.
— Надеюсь, она сейчас тебя не слышит. Так что, останавливаемся на варианте с ловушкой?
— То есть ты всё же решил участвовать? — недоверчиво уточняет Дерек.
Стайлз энергично кивает.
— О, — произносит Дерек, не зная, как ешё на это реагировать.
— Приступаем? — деловито уточняет Стайлз и Дереку остаётся лишь согласится.
Они чертят круг, рисуют внутри знаки из принесённой Стайлзом книги, прячут кинжал и опрыскивают углы святой водой. Стайлз воодушевлён, а Дерек с сомнением наблюдает за его действиями, сильно сомневаясь в успехе.
Когда они заканчивают наступает неловкая пауза.
— В душ? — робко уточняет Стайлз, внезапно смутившийся от необходимости перейти к основному действию.
Дерек также неуверенно кивает и Стайлз исчезает в ванной. Вся эта затея кажется Дереку безумной игрой, он уверен, что ничего не получится. Они только разозлят Кейт и Стайлзу не поздоровится.
Хотя с чего его вообще должна волновать судьба мальчишки, который сам предложил эту авантюру?
Дерек стряхивает с себя сомнения. Он встаёт с кровати и открывает мини-бар. Кажется, ему не повредит сейчас немного выпить, чтобы снять напряжение.
Стайлз появляется из душа в джинсах и футболке, и Дерек почти уверен, что под джинсами ничего нет. Ему хочется проверить. Стайлз подходит ближе и нерешительно останавливается. Дерек стоит напротив и совершенно по-идиотски таращится на Стайлза, не зная, что ему делать дальше.
— Чёрт, кажется, вчера было проще, — усмехается Стайлз и Дерек отвечает ему кривой усмешкой. Не так-то просто начать трахаться, если это происходит разве что не по команде «Мотор!».
— Поцелуй меня, что ли, — просит Стайлз.
Стайлз, несмотря на свою неуёмную активность, болтливость и попытки сунуть свой нос во все дела, которые его ничуть не касаются, нравится Дереку. Это странно, но Дерек замечает в нём живой ум и умение не задавать вопросов там, где он не хочет давать ответы. А ещё него такое тело, которое нравится Дереку. Он это помнит даже при том, что не успел толком ничего рассмотреть.
Сейчас же Стайлз стоит перед ним и уже начинает заметно нервничать. И Дерек шагает к нему, привычно отключает все мысли и чувства, сосредотачиваясь лишь на ощущениях, и сильно, властно целует Стайлза, чувствуя, как тот обнимает его.
Дерек делает то, что ему приходилось уже множество раз до этого. Приподнимает футболку и оглаживает жадными ладонями мягкую, слегка влажную кожу на пояснице и спине. Стайлз отвечает ему тем же, прижимаясь всё теснее, ощутимо заводясь и возбуждая этим Дерека.
Он весь какой-то угловатый и перетекающий, не сдающийся напору Дерека, словно они по-настоящему занимаются любовью, а не просто пытаются вытащить Кейт. Стайлз сам стягивает свою футболку и помогает раздеться Дереку. С видимым интересом оглаживает уже крепко стоящий член и внезапно толкает Дерека спиной на кровать, тут же забираясь следом, и беззастенчиво устраивается между его ног. Стайлз, не пытаясь снять, лишь приспускает трикотажные штаны Дерека, всё также разглядывает его, наклоняется ниже, высовывает язык и вдруг с улыбкой смотрит на Дерека исподлобья.
— Шлю-уха, — хрипло тянет Дерек, – ты такая шлюха.
Стайлз медленно мотает головой, касаясь губами, языком зажатого в ладони члена. Дерек ругается сквозь зубы, и Стайлз подаётся вперёд и позволяет скользнуть головке внутрь, насаживаясь до самых яиц.
Стайлз охренительно развратен и также послушен. Он позволяет крутить себя и ставить в такие позы, как это удобно Дереку. И в другой ситуации Дереку давно бы снесло крышу. Она и так еле держится.
И Дерек с нажимом проводит ладонью по выгнувшейся перед ним спине, собирая испарину и мысленно кончая только от одного вида плавной линии позвонков, плеч, бёдер, задницы, и своего члена, мерно двигающегося между упругих ягодиц, то появляющегося, блестя смазкой и натягивая кожу ануса, то снова исчезая. Стайлз постанывает, раскачиваясь в такт движениям Дерека, едва удерживаясь на одной руке, дроча себе другой, и Дерек забывается, прижимается к нему грудью, тянется, обхватывая ладонью его пальцы.
Это оказывается ошибкой.
Всё как обычно — неестественно выгнувшееся тело, оскал и набившее оскомину:
— Привет, милый.
Дерек медленно выпрямляется. Стайлз смеётся смехом Кейт, в его глазах чёрных плещется тьма. И сейчас Кейт трахается с ним телом Стайлза.
Дерек машинально гладит спину, матово блестящую в свете прикроватной лампы, осторожно тянется к бутылке с жуткой мешаниной всего, что нашёл Стайлз. Обхватывает её ладонью, дергает на себя и вдруг вздрагивает, оглушенный и ослепленный. Он безудержно чихает от взвившейся смеси соли, золы, сухой травы, трясет головой, приходя в себя после пощёчины, и с трудом понимает, что происходит, когда ему в губы тычется горлышко бутылки.
— Давай же, пей, — Дерек с трудом открывает глаза. Голый, раскрасневшийся Стайлз, посыпанный всё той же взвесью, зажав в руках бутылку с водой, устало смотрит на его лицо.
— Ушла? — глухо спрашивает Дерек, снова закашливаясь, и даже без Стайлза знает ответ. — Что она сделала?
— Разбила бутылку и отвесила тебе хорошенькую пощёчину. У меня до сих пор в руке покалывает, — Стайлз усмехается и Дерек пытается сосредоточиться на нём.
— Ты снова её чувствовал?
— Вполне, — с сарказмом уверяет Стайлз.
— Не знаю, почему ты ей так понравился, — Дерек пытается встать, ставит ступни на пол и кривится от ощущения сразу же прилипшей к коже взвеси. Чёрт, вся кровать теперь как после падения метеорита.
Стайлз пожимает плечами, а Дерек замирает, поражённый неожиданной догадкой. Да нет, нет, не может быть. Он отгоняет от себя эту мысль. Кейт же не влезет в его голову.
Нет же?
Они снова что-то ищут, читают, Стайлз предлагает запустить чёрную кошку, потрахаться на кладбище, сжечь чучело Кейт, провести обряд экзорцизма, выпить крови девственницы, напоить своей кровью девственницу, поставить иконы, надеть обереги, вырезать тотемы.
Дереку всё лучше удаётся фейспалм, почти профессионально.
Через два дня сидения в номере в окружении лэптопа, ноутбука и книг, и ещё одного пришествия Кейт, Стайлз отодвигает от себя тарелку с недоеденным стейком и внимательно смотрит на Дерека.
— Предлагаю на пару часов забыть о твоей проблеме и побыть нормальными людьми, — он сидит на полу в странной позе полулотоса.
Дерек непонимающе хмурится.
— Погулять по парку, сходить в кино, в кафе-мороженое, в парк аттракционов, сфотографироваться в кабинке моментального фото… Что?
Дерек мотает головой.
— Ничего.
— Не хочешь? — сникает Стайлз. — Можно без фото, я не настаиваю.
Дерек закатывает глаза, вздыхает и неловко поднимается, ощущая, как болезненно отдаёт в занемевших от долгого сидения мыщцах.
— Собирайся.
Стайлз издаёт радостный клич и моментально вскакивает.
— Это твой родной город? — спрашивает Дерек уже в лифте. Стайлз фыркает.
— А ты где-то видишь рассерженных моим бегством из дома родителей? Нет, я здесь учусь.
— Тогда разве ты не должен быть на учебе? — вообще-то Дерека это не волнует. Если даже Стайлз забивает на свой колледж, это его проблемы. Ну, разве что совсем чуть-чуть и только потому, что это происходит вроде как из-за него.
— Сейчас каникулы, — просто отвечает Стайлз и Дерек кивает. Что ж, хорошо.
Стайлза много, всегда. Иногда его очень много, и тогда Дерек жалеет обо всём, что он затеял.
Но не сейчас.
Стайлз что-то рассказывает, и Дерек ловит себя на мысли, что ему нравится его голос. Нравятся его ужимки, размашистые движения. Его уверенность и какая-то странная мягкость.
Нравится Стайлз.
Эта мысль преследует его до самого вечера, и как только они заходят внутрь, Дерек прижимает его к двери, наваливается и сразу находит губы. После Стайлза на языке остаётся вкус колы и мороженого, в голове шумит, как от помех во время дождя, а жар накатывает волнами, заставляя отключить мозги и только ощущать его. Ладонями, пальцами, губами, языком, плотно прижимающимся пахом, всем телом.
Дерек приходит в себя, когда обнаженный, горячий Стайлз уже на кровати, а он нависает сверху, удерживая свой вес на локтях и коленях, расставленных по обеим сторонам от тела парня. Стайлз льнёт к нему, обхватывает ногами, обнимает руками, тянется за поцелуями и то улыбается, пьяно, странно, завораживающе, то что-то неразборчиво шепчет.
И он оказывается совершенно не готов, когда подёрнутые поволокой глаза Стайлза вдруг становятся чёрными, страшными, и его губы складываются в непонятные звуки, никак не связанные с тем, что он слышит.
— Нет-нет-нет, — Дерек стонет, отталкивается и падает на живот рядом с телом Стайлза, зажимая ладонями уши. Он не может, больше не может. Хочется рвать и метать, грызть зубами, разнести в щепки, сжечь, снести, разрушить всё, что попадётся. Он воет в покрывало, стискивая руками голову, пока сквозь пелену, откуда-то издалека до него не доносится голос Стайлза.
— Дерек! Дерек, очнись же! Дерек! — Стайлз осторожно трясет его, не понимая, что делать, и с облегчением выдыхает, когда Дерек замолкает и поворачивается к нему.
— Ты меня напугал, — Дерек хмуро разглядывает его, словно впервые видит. Что они делают? Какое-то сумасшествие.
Дерек молчит и Стайлз, устав нервничать и бояться, встаёт, собирает по номеру одежду, натягивает на себя, и рассеянно охлопывает карманы, проверяя, на месте ли ключи, телефон, бумажник.
— Я согласен, — вдруг равнодушно бросает Дерек.
Стайлз вздрагивает, как от неожиданности, и безэмоционально переспрашивает:
— На что?
— Чтобы ты меня трахнул.
Стайлз издаёт какой-то странный сдавленный звук.
— Ты сам это предлагал, тогда, вначале, — Дерек говорит ровно и размеренно, но не смотрит в глаза. — Возможно, ты прав, стоит попробовать.
Стайлз всё ещё косится на Дерека с подозрением, но заблестевшие от интереса глаза выдают его с потрохами.
— Эм-м… Ты хочешь это сделать прямо сейчас?
— Я должен подготовиться? — всё ещё спокойно уточняет Дерек.
— Желательно, — усмехается Стайлз, — но для начала мне нужно проветрится и всё обдумать.
Дверь номера захлопывается и Дерек неожиданно ловит себя на том, что он хочет, чтобы Стайлз вернулся.
Дерек пьёт святую воду стаканами, читает заклинания из толстой потрепанной книги и чертит на себе непонятные знаки, надеясь лишь на то, что нигде не ошибся. Если у него не получится, на второй раз он вряд ли решится.
Стайлз рассовывает по номеру пучки трав, очерчивает круг мелом и на всякий случай присыпает сверху солью, смешанной с золой, оставляя небольшой зазор.
Когда Дерек достаёт из сумки бельё и идёт в душ, Стайлз странно хмыкает, подхватывает пакет с логотипом аптеки и спешит за ним. Он стучится из вежливости, тут же открывает дверь и кладёт этот пакет перед Дереком, многозначительно поводя бровями.
Дерек хмурится, но Стайлз, на его счастье, успевает исчезнуть, прежде чем он успевает что-нибудь достать. Дерек раскрывает пакет и на несколько секунд застывает, уставившись внутрь.
Твою мать.
Какое похвальное внимание к его заднице.
Он в ступоре разглядывает содержимое пакета, гадая, стоит ли поблагодарить Стайлза за такую заботу или выставить прочь. Дерек зажмуривается, собираясь с мыслями, и решительно включает воду.
Стайлз ждёт. Когда Дерек выходит из душа, он уже сидит на краю кровати в одних мягких штанах со свободной резинкой. Стайлз поднимается на встречу, слегка улыбается и молчит так, словно понимает, что сейчас не стоит его дразнить.
Стайлз нежен настолько, чтобы Дерек снова почувствовал себя хозяином положения и достаточно груб, чтобы ему хотелось уступить. Он не торопиться, но и не даёт Дереку времени на размышления, глубоко целует его, вылизывая рот, прикусывая нижнюю губу. Стайлз опускается на кровать, ложится на спину и не выпускает Дерека из объятий, утягивая его за собой. Дерек, забывшись, подхватывает Стайлза под задницу, подтаскивает ближе, разводит его ноги, но тот вдруг выворачивается и останавливает Дерека.
— Лежи так, — Стайлз оказывается сверху, вытягиваясь всем телом, трётся, прижимается. Дереку кажется, что он даже ощущает кожей спины его твёрдые горошинки сосков и вдоль позвоночника бегут мурашки, заставляя прогибаться в пояснице и приподнимать плечи.
У Дерека словно завязаны глаза. Он не может видеть, и только чувствует – острее, ярче — запах Стайлза, мускус его пота и едва уловимо — геля для душа. Слышит сбивающееся дыхание, хрипловатый тихий голос, и его тело отвечает тёплым ладоням, гладящим спину, бока, бёдра, протискивающимся под живот, чтобы обхватить член, провести, оттягивая кожицу, сжать яйца.
Он ощущает, как уверенные пальцы зарываются в его волосы, оттягивают назад, и это больно, но ещё больше — возбуждающе; и следом — жгучие, влажные поцелуи на открытой шее, плечах, спине. Чужой член, гладкий, крепкий, трётся о ягодицы Дерека, утыкается в сжатый, влажный от смазки анус, и это должно было бы раздражать, но вместе с прижимающейся к спине твёрдой грудью, пальцами ног, задевающими его стопы, щекочущими волосами, когда Стайлз трётся об него, волнует, будоражит, отзывается жарким, жгучим желанием.
— Приподнимись, — Стайлз подхватывает Дерека под живот, мнёт ягодицы, наверное, уже покрасневшие от его пальцев, раздвигает в стороны, внезапно болюче кусает плечо и без промедления толчками входит внутрь.
— Тебе хорошо? — выдыхает Стайлз, но Дерек не отвечает. Ему не хочется огрызаться, и он слишком занят тем, что чувствует сам от смеси почти неприятной наполненности и какого-то странного удовольствия от его движений внутри, от крепко стоящего и требующего разрядки члена.
— Давай… давай же… она придёт… когда… ты будешь… готов кончить, — рывками произносит Стайлз, вколачивая каждое слово в Дерека и подгоняя своей ладонью поверх его руки.
Оргазм поднимается волной с поджимающихся пальцев ног, Дерек невольно выгибается и вдруг сжимается, стискивает зубами подушку от резкой, пронзительной боли. Он захлебывается от накрывающей лавины: его бьёт ознобом и обжигает огнём, выкручивает суставы, тянет мышцы и он весь как шарнирная кукла, попавшая под каток. И этот поток то сносит его, размазывая по кровати, то вдруг откатывает и Дерек слышит, как болезненно стонет Стайлз.
Вся комната наполняется голосами, звуками, видениями, крутится, как на бешеной карусели. Кейт везде, в каждом углу, совсем близко и за стеной. Воздух дрожит от её ярости, а горло сжимается так, что становится нечем дышать.
— Стайлз, — хрипит Дерек, вцепившись в шею и раздирая кожу в попытке освободиться.
— Не сдавайся, Дерек, держись, — выдавливает Стайлз. Он обхватывает Дерека руками так крепко, что останутся синяки, и прижимается, как утопающий к плоту во время шторма. — Будь сильнее её.
И Дерек не сдаётся, держится, пока Кейт воет, орёт, плачет, снова сжигает его, топит, душит, режет, убивает снова и снова.
Дерек теряет счёт времени, он не знает, сколько это всё длится, он даже не знает, смог ли справиться или опять всё было напрасно. Всё тело ноет, словно его пропустили через мясорубку, потом слепили заново и что-то собрали не так. Дерек с трудом разлепляет глаза и сразу же видит перед собой лежащего ничком Стайлза.
— Стайлз, — горло садануло наждачкой и Дерек закашлялся. Стайлз не шевельнулся. Сердце застучало быстрее от страха за него. Дерек через силу поднял руку, несильно толкая парня.
— Эй, Стайлз! Ты живой?
— А иначе ты меня разрубишь и выбросишь по частям в водохранилище? — Стайлз поворачивает голову с вороньим гнездом растрёпанных тёмных волос и на его искусанных губах усмешка.
— И не надейся, — Дерек выдыхает с облегчением и тут же морщится от боли, пока Стайлз пытается вытащить из-под него покрывало. — Что с нами вообще произошло?
Стайлз пыхтит, сворачивая какой-то кокон, и, в конце концов, просто придвигается ближе, накрывая их обоих.
— Твоя подружка мало того, что не смогла определиться, кого бы из нас почтить своим присутствием, ещё и несколько разозлилась, попав в ловушку.
— В ловушку? — Дерек заставляет себя приподняться и повернуться к Стайлзу. — Как ты сумел замкнуть её незаметно?
— Поверь, — хмыкает Стайлз, — Кейт в тот момент было не до меня.
Дерек кивает — он хорошо помнит, что с ним было.
— Думаешь, она ушла насовсем?
Стайлз молчит несколько секунд, раздумывая, и всё же пожимает плечами.
— Надеюсь. Непохоже, чтобы ей понравилось. Ты как, кстати? — настороженно спрашивает Стайлз, вглядываясь в измученное лицо Дерека.
— Жить буду, — коротко отмахивается Дерек.
Стайлз замолкает и неожиданно начинает суетиться, выползая из-под покрывала.
— Ты куда? — останавливает его Дерек.
— Ну, — Стайлз дёргает плечом и неловко, криво улыбается, — кажется, мы закончили, и мне пора.
Дерек фыркает, обхватывает его запястье и тянет обратно.
— Точно не сейчас. Или у тебя были другие планы? — Дерек замирает, ожидая ответа.
— Нет, никаких. У меня же каникулы, я говорил, — легко отзывается Стайлз, и внутри Дерека расползается тепло от его улыбки.
Автор: Татьяна_Кряжевских
Размер: ~ 5750 слов
Фандом: Teenwolf
Пейринг/Персонажи: Дерек/Стайлз, Стайлз/Дерек
Категория: слеш
Жанр: мистика, ПВП, АУ
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: Дерек всё время в дороге. Он останавливается в мотелях, ищет случайных любовников, чтобы вновь и вновь пытаться изгнать из своей жизни Кейт Арджент. Мёртвую Кейт Арджент, чей дух вселяется в каждого, кто ложится в постель Дерека.
Примечание/Предупреждения: 1. нецензурная лексика, ООС
2. Это могло бы быть кроссовером с СПН,
3. Присутствует описание секса с человеком, которым завладел демон.
Размещение: запрещено без разрешения автора
читать дальше— Прогнись, — Дерек вздергивает вверх бёдра стоящего перед ним парня, и тот послушно выставляет задницу.
За стеной ритмичными басами бьётся музыка, слышны выкрики, а ручка двери дёргается от попыток её открыть. Дешёвый клуб, доступные развлечения: комнатушка со скудным освещением, яркими аляпистыми обоями, чтобы меньше привлекали внимание пятна на них, дерматиновый диван в погоне за кожаным кичем и грязный ковролин на полу.
Хастлер виляет белыми ягодицами, резко переходящими в бронзу кожи поясницы. Наверное, это должно быть соблазнительно.
Дереку плевать.
Его достаточно возбудил горячий, тянущий его удовольствие рот, чтобы он, надавив ладонью на спину и плотнее прижимая парня грудью к стене, другой сейчас придерживал член, направляя в темнеющий анус.
Дерек ускоряется.
Сейчас.
Дерек не считал, и даже приблизительно не мог бы сказать, сколько понадобилось сначала знакомых, а потом случайных — нет, не любовников, их бы он не стал так подставлять — шлюх, пока он не научился контролировать этот момент.
Спина перед ним напрягается, деревенеет, и Дерек, не обращая внимания на ощущения от стиснутого сжавшимися мышцами члена, медленно тянется к бутылке святой воды на полу рядом с ним.
— Привет, милый. Соскучился? — хастлер разворачивается под неестественным углом, словно у него вместо суставов шарнирные сочленения, улыбается, слишком знакомо кривя губы, поглощает Дерека провалами черных глаз.
— Даже не думай, — губы странно шевелятся, не совпадая со словами. Дерек почти научился не обращать на это внимания. — Разве ты не рад меня видеть? — спрашивают всё те же улыбающиеся губы, складываясь в какие-то другие гласные.
Дерек останавливается. Непослушание уже стоило жизни одной девице. И не то, чтобы ему было сильно её жаль, но так он ничего не добьётся.
Хотя да, неприятно, конечно.
— Что ты, детка, конечно рад.
Губы усмехаются, пока лицо и блестящие черные глаза остаются неподвижными.
— Тогда продолжим или поболтаем ещё?
Дерек невольно сглатывает. Это то, к чему он не сможет ни привыкнуть, ни даже приспособиться — трахать тело, в которое влезла давно мёртвая Кейт. Но эта сука не оставляет ему выбора.
— Мы же отпустим его, когда закончим? — пытается промурлыкать Дерек, прикусывая шею вдоль позвоночника, зажмурив глаза до белых точек и отгоняя приступы тошноты. Так когда-то нравилось Кейт. И сейчас нравится, судя по стону, вырывающемуся из приоткрытых губ парня.
— Забудь, милый. Мы всегда можем найти другого. Или другую.
Кейт в теле хастлера упирается одной ладонью в стену, напористо подаваясь на Дерека, насаживаясь до самых яиц, а другой обхватывает его за шею, притягивая к себе для поцелуя. Дереку кажется, что у этого парня губы Кейт Арджент, ярко очерченные бьющей из горла кровью. И этого оказывается достаточным. Дерек, резко наклоняясь вниз, рывком хватает бутылку и выплескивает воду на вмиг осевшее в его руках тело.
Чёрт.
Он опоздал.
Опять.
Кейт или что там от неё теперь осталось, снова успела исчезнуть.
Дерек осторожно укладывает парня на пол, отступает и застегивает ширинку. Когда он продевает ремень в шлевки, хастлер садится, неловко опираясь на руку, и недоумённо оглядывается.
— Что? Что случилось? Ты затрахал меня до смерти?
Дерек хмыкает, и парень хмурится.
— Не вижу ничего смешного, — он тянется к заднице, всё ещё белеющей над спущенными штанами, проводит пальцами между ягодиц, подносит их к лицу и внимательно разглядывает.
Дерек молчит. Лучше бы в его памяти каждый раз оставалась такая блаженная пустота. Но он заполнен до самых краёв, забит под завязку усталостью и отвращением. К себе, к Кейт, ко всем, с кем ему приходится трахаться, к отельным номерам и даже дорогам.
Дереку кажется, что он до сих пор чувствует этот запах. Нет, не серы. Что за выдумки? У мёртвой Кейт Арджент трупный запах ненависти, садизма и медленной, издевательски долгой, поджаривающей мозги мести.
Поэтому Дерек молчит, чтобы не блевануть прямо на глазах растерянного хастлера или не завыть. Он просто достаёт бумажник из заднего кармана, отсчитывает несколько купюр и кладёт рядом с почти сумевшим сесть парнем. Дерек колеблется, но воспитание побеждает.
— Помочь?
Хастлер отвлекается от изучения своих пальцев и, видимо, не найдя на них ничего подозрительного, фыркает.
— Спасибо, до кровати доберусь. Не знаю, чувак, ты был так крут или так ужасен, но будешь здесь проездом – залетай, попробуем повторить.
Он подмигивает, и Дерека передёргивает от абсурдности происходящего.
Снова мимо.
Кажется, он скорее переебёт всех шлюх Америки, чем сумеет отловить не желающую оставить его в покое Кейт.
Дерек подумывает о том, чтобы снять номер в том же мотеле, но отказывается: ночевать там, где его успела заметить Кейт, не хочется. Хотя, можно подумать, для неё сложно найти Дерека в другом месте. Впрочем, кто их знает, этих демонов. Вдруг она определяет его широту и долготу только когда он начинает кого-то трахать.
Нужно попробовать ограничиться отсосом.
Руки привычно ложатся на оплетку руля. Дерек мягко выворачивает влево, и дорога уходит бесконечной серой лентой сквозь безликую равнину степи.
Его мучает бессонница настолько давно, что, кажется, он не сможет заснуть, даже если выпьет лошадиную дозу снотворного. Что так и останется сидеть, уставившись стеклянными глазами в обшарпанную стену случайного гостиничного номера.
Дерек не знает, почему именно он. Даже не так. Глобально — почему после всего дерьма, которое и так произошло с ним по вине Кейт, она никак не может оставить его. Почему не её нуждающаяся в опеке племяшка, почему не чокнутый папаша, не полугерой–полуотморозок братец? Почему, на худой конец, не Питер, её и прикончивший? Почему именно Дерек должен был вляпаться в её неуёмную ревность, внезапно разгоревшуюся после смерти.
Ночная прохлада, прозрачная от свежего ветра, лениво шевелящего сухую траву, час за часом сменяется грязно-серыми сумерками. В этот промежуток Дерек чувствует себя так, словно он сам — оживший мертвец. Ему хочется спрятаться и переждать, пока не взойдёт солнце и не сгинет пугающая предрассветная дымка.
До жары Дерек сворачивает с шоссе в расползшийся одноэтажными домами город.
— Одноместный номер, — администратор вежливо улыбается, но, пожалуй, единственная причина по которой она это делает — её работа. Хмурый, заросший щетиной Дерек с глазами волка-убийцы, не вызывает доверия. От него несет застарелыми запахами алкоголя и сигарет, тянущимися за ним ещё с прошлого вечера. Или даже не прошлого.
На её месте Дерек давно бы уже со всей силы давил на тревожную кнопку.
— Пожалуйста. Вам помочь донести вещи?
— До вечера не беспокоить. В девять разбудите меня и принесите… Что у вас на ужин?
— На прикроватном столике в Вашем номере Вы можете найти буклет с описанием блюд, которые предлагает наш ресторан. Для того, чтобы…
— Мясо и гарнир. И воду. Воды побольше, две или лучше три бутылки, — перебивает Дерек, и администратор испуганно сглатывает. — Вот это, — Дерек ставит сумку с вещами прямо на стойку ресепшена, под излучающим панику взглядом девушки стягивает куртку и кидает сверху, – очистить и принести тоже к девяти. Сможете?
Девушка кивает так, будто она сама собирается броситься стирать его вонючие носки.
Дерек забирает ключи, поднимается в номер, проходит прямо в ботинках по куцему синтетическому ковру и занавешивает плотные тяжелые шторы. Он разворачивается и делает шаг туда, где, по его мнению, должна стоять кровать, достаточно большая, чтобы не промахнуться. Но от усталости его ведет в сторону, Дерек почти сносит лампу на прикроватном столике, больно ударяется бедром об острый угол и, наконец, ничком падает на гладкое атласное покрывало.
Душ, свежее бельё, вид из окна — всё потом. Сейчас нездоровый и некрепкий сон, только чтобы дотянуть до ночи, до новой встречи с Кейт и до новой попытки стереть её из своей жизни.
Пока он не стёр свой член.
Телефон звонит, когда Дереку снится что-то липко-мерзкое, гадкое или, наоборот, обволакивающе-приятное — он путается в ощущениях. Попробуйте получать удовольствие от секса и одновременно знать, что в том теле, которое ты сейчас трахаешь сидит твоя мёртвая бывшая подружка. Ещё и не такое начнет сниться.
В трубке звучит мужской голос и это хорошо: утренняя девушка-администратор вряд ли бы обрадовалась его хриплому: «Да», обещавшему разделаться со всеми, кто его потревожил. Дерек на автомате говорит спасибо, кладёт трубку и сжимает пальцами переносицу, пытаясь придти в себя. Когда он нормально спал в последний раз?
Дерек заставляет себя подняться, достать из сумки свежее бельё и опасную бритву с острым лезвием. В душевой кабинке он находит джакузи и с удовольствием подставляет зажатые деревянные мышцы под упругие, сильные струи.
Дерек растирает тело до красноты, натягивает прилипающие к ещё влажным ногам трусы и ровными уверенными движениями раскладывает бритву, помазок, горячее от воды полотенце.
Черная жесткая щетина с тихим шорохом исчезает, смешиваясь с белой мыльной пеной. Он стряхивает её с бритвы прямо в раковину, задирает подбородок и продолжает. Дерек вытягивает шею, поднимает глаза на зеркало и вдруг дергается от обжигающей скулу боли. На долю секунды ему кажется, что в отражении улыбается ярко-красными губами Кейт Арджент.
Дерек вздрагивает, смаргивает, но видит только себя с тонкой струйкой крови на щеке. Он чертыхается и стирает её горячим полотенцем.
Это новые штучки Кейт или он начал сходить с ума?
В дверь стучат от неожиданности Дерек едва не задевает кожу снова и нарочито аккуратно кладёт бритву на полотенце. Не хватало ещё себе что-нибудь отрезать ненароком.
За дверью его ждёт ужин, одежда из прачечной и мальчишка-посыльный. Дерек, по какой-то странной, сложившейся за последние месяцы привычке, оглядывает его так оценивающе, что мальчишка краснеет. Дерек, опомнившись, бурчит благодарность и суёт чаевые в испуганно-влажную ладонь. Совсем крышу срывает — искать неприятностей в отеле.
Дерек откидывает скатерть, откручивает крышку от бутылки и опускает внутрь серебряный крест.
Клуб оказывается недалеко. По крайней мере, Дерек успевает пройти меньше двух кварталов, когда натыкается на светящуюся надпись, выложенную неоновыми буквами. То ли «Рай», то ли «Мир», то ли ещё что-то — Дереку похер. Он уверенно заходит внутрь, привычно проваливаясь в оглушающие басы и пульсирующие лучи света.
Перед клубом всегда ошивается несколько шлюх или тех, кто зачем-то упорно пытается так выглядеть, но Дерек ищет внутри. Возможно, это инстинкты и ему нужно сначала присмотреться к тому, в ком придется оказаться Кейт. Ну, частями и ему, естественно.
Сегодня людно. Дерек пробирается к бару, получая свою порцию взглядов и прикосновений. На одного из оказавшихся рядом Дерек смотрит немного дольше положенного. Обычно людей это нервирует, но парень лишь приподнимает один уголок губ в улыбке и не отводит взгляда. Дерек усмехается и протискивается дальше.
— Двойной виски со льдом.
Дерек проверяет, на месте ли бутылка с водой во внутреннем кармане куртки, и, не таясь, оглядывается. Да, он ищет. Да, секс прямо сейчас. Подворотня? Туалетная кабинка? Вполне. Номер в гостинице? Поверь, ты не захочешь оставаться так надолго, а мне нет резона бросать деньги на ветер.
Рядом наваливается грудью на стойку тот самый парнишка, которого Дерек заприметил в толпе. Вообще-то сегодня Дерек рассчитывал на девочку. Для разнообразия. Но мальчишка, не смущающийся под оценивающим взглядом Дерека, неплох: воронье гнездо на голове, тёмные блюдца глаз, полные губы и стройное, даже худощавое тело, спрятанное под обычными узкими джинсами и белой футболкой.
Парня слишком много — за те несколько минут, что Дерек к нему присматривается, тот успевает отодвинуться от стойки, прижаться к ней снова, сделать заказ, обернуться, шагнуть в сторону и вернуться обратно, словно периодически он вообще забывает, зачем здесь отирается и собирается уйти, но натыкается взглядом на Дерека, бросает ему всю ту же полуулыбку и остаётся.
Не понять. Можно, конечно, сразу спросить, сколько берёт за ночь или поинтересоваться у бармена, но в первом случае вместо ответа Дерек рискует получить в челюсть, а бармен и не должен знать всех шлюх этого района.
Если сейчас заговорит сам, значит, точно хастлер.
— Стайлз.
Дерек хмыкает. Парнишка хмурится и даже в тусклом свете мелькающих огней клуба видно его недоумение.
— Что? У тебя какие-то правила знакомства? Я не должен был подходить первым?
— Нет-нет, всё нормально, — поспешно отговаривается Дерек.
Стайлз смотрит на него подозрительно долго, словно Дерек должен что-то сделать. Тот не понимает и машет бармену. Перед парнем появляется коктейль, такой же, как он пил только что. Стайлз поднимает бокал, салютуя. Дерек покачивает стаканом с виски в ответ, допивает алкоголь, и, развернувшись, сразу же кладёт ладони на обтянутые джинсой бёдра Стайлза, обозначая свои намерения. Взгляд парня становится удивлённым.
— Вот так сразу? Даже не назовёшь своё имя?
Дерек наклоняется ниже и проводит носом по щеке к виску парня.
— Можешь звать меня хоть котиком.
И без того большие глаза Стайлза округляются и брови взлетают вверх.
— Котиком? — нервно переспрашивает он.
Дерек внутренне матерится. Вот скажите, какая, блять, разница? Хотя с котиком он, конечно, загнул. С головой у него, и правда, неважно.
Дерек молча подталкивает Стайлза к выходу, но тот снова всё тормозит.
— Эй-эй, какой ты шустрый котик. А как же поговорить о чудесной погоде за окном, выпить по чашечке кофе, узнать, сколько мне лет, в конце концов.
Дереку надоедает удерживать вертлявого и острого во всех выпирающих частях Стайлза. Он закатывает глаза и вздыхает.
— Сколько?
— Девятнадцать, — улыбается Стайлз.
Вообще-то Дерек имел в виду, сколько нужно заплатить Стайлзу, чтобы тот заткнулся и просто пошёл с ним. Но так тоже неплохо.
Потом разберётся, вряд ли больше обычного. Дерек мягко направляет Стайлза к выходу и на этот раз он не сопротивляется.
Стайлз набрасывается с поцелуями сразу же, стоит им завернуть за угол. Он вылизывает Дереку рот и от неожиданности он отвечает. Дерек не целуется со шлюхами.
— Давай сюда, — бормочит Стайлз и дёргает его на себя. Дерек давно не нежничает, он грубо оглаживает шершавыми ладонями, задирая одежду, ощупывает, позволяет трогать себя, прижиматься, возбуждаясь и в каком-то извращенном смысле наслаждаясь, если учесть, что их обоих ждёт дальше.
В этом мальчишке что-то есть. Огонь, азарт, с которым он ласкает, тоже грубовато, быстро, жадно, увлеченно. Интересно, хастлер что-нибудь принимает для того, чтобы происходящее ему так нравилось.
Дерек уверенным движением разворачивает Стайлза спиной к себе, невольно улыбаясь, когда тот с предвкушающим стоном разводит ноги и послушно подставляет задницу. Ставит бутылку рядом с собой и откручивает крышку.
Стайлз пытается обернуться и снова что-то сказать, но Дерек не даёт ему. Он стягивает ниже уже расстёгнутые джинсы, с оттяжкой шлёпает по бледной, приятно округлой ягодице, жалея, что не может разглядеть в темноте, как та краснеет. Быстро разрывает фольгу, надевает презерватив и выдавливает на член смазку из одноразового пакетика, позаимствованного в номере.
— Расслабься, — предупреждает Дерек и, удерживая одной рукой Стайлза за плечо, второй направляет член между его ягодиц. Стайлз охает и медленно, с шумом выдыхает.
Дерек трахает его быстро, как он делает это всегда в последнее время, сжимая бёдра Стайлза, но того всё устраивает и он тихо постанывает, опираясь о стену и надрачивая свой член.
Уже.
Почти.
— Привет, милый.
В голове Дерека что-то разбивается с хрустальным, высоким звоном, оглушая его.
— Ну-у, какой хмурый малыш, — обиженно тянет Стайлз с интонациями Кейт. — Хотел поиграть без меня?
Дерек закрывает глаза, сосредотачиваясь на ощущениях и пытаясь заслонить от себя мысль о демоне Кейт.
— О, да! — пошло тянет Кейт, и Дерек решается. Он резко наклоняется вниз, обливает Стайлза, и в последний миг успевает лишь встретиться со злыми черными глазами.
Снова ничего. Дерек трёт пальцами переносицу, моргает, всматриваясь в осевшего у стены Стайлза и со вздохом опускается к нему.
— Эй, — Дерек несильно шлёпает его по щекам, – эй, очнись. Ты жив вообще? Иначе мне придётся разрубить тебя на куски и выбросить в водохранилище на выезде из города.
— Не смей, — вяло угрожает Стайлз, не открывая глаза. Но хотя бы уже говорит. — Что это сейчас было? Ты мне чего-то подсыпал?
— Нет, тебе стало плохо, и ты вдруг упал, — привычно обманывает Дерек.
Стайлз прищуривает глаза.
— И так сильно приложился головой, что мне привиделось, как в меня вселилась полоумная девица?
Дерек вздрагивает.
— Что ты помнишь?
Брови Стайлза удивлённо ползут вверх.
— Тебе про что конкретно? Как она с тобой разговаривала, а ты продолжал трахать моё почти безжизненное тело? Знаешь, чувак, не то, чтобы я ханжа или ещё что-то, но, честно, у людей надо хотя бы спрашивать, прежде чем нашпиговать их наркотой.
— Я не подсыпал тебе наркотиков, — Дерек так ошарашен, что забывает послать Стайлза с его советами и вопросами.
— А что тогда? У меня кукушечка ещё на месте. По крайней мере, была до тебя.
— Я… Мне лучше уйти, — бормочет Дерек, откидывает зажатую в руке бутылку и достаёт бумажник.
— Стоять! — Стайлз садится, прислоняясь к стене спиной и тычет в оставленные Дереком деньги, словно увидел дохлую змею. — Ты что-то сделал со мной, потом трахнул, а теперь ведёшь себя так, будто я долбанная шлюха.
Кажется, лимит психической устойчивости Дерека на сегодня уже исчерпан.
— А ты нет?
— Нет, — качает головой Стайлз, и смотрит на Дерека так, словно тот должен испепелиться под его взглядом. — И ты мне расскажешь, что это было.
–– В твоих эм… будем вежливо называть их партнёрами, вселяется дух твоей бывшей подружки. Ага, — Стайлз расхаживает по номеру, пока Дерек, забравшись с ногами на кровать, методично следит за его перемещениями. Спроси его кто-нибудь, как Стайлз сделал так, чтобы Дерек сам пригласил его к себе, он даже под страхом пыток не смог бы ответить. И чёрт его дёрнул клюнуть именно на этого парня.
— Причем вселяется только во время секса и только перед оргазмом. Так?
Дерек кивает.
— Блять, а не трахаться ты не пробовал? Или хотя бы не с другими людьми?
Стайлз останавливается и нервно взмахивает руками. Дерек невозмутимо пожимает плечами.
— Не пробовал. И где гарантия, что она не доберется до меня как-то иначе.
— Охренеть, как логично, — Стайлз в очередной раз делает круг по номеру, садится на кровать и взъерошивает и без того торчащие волосы. — Ну, если ты так наладил процесс общения с духом своей бывшей подружки, почему ты до сих пор её не поймал?
— Это не так-то просто, — огрызается Дерек.
Стайлз поднимает брови в немом удивлении.
— Да что ты, чувак! Так, может, стоило обратиться к кому-то знающему?
— И как ты себе это представляешь? — издевательски отвечает Дерек. — Здравствуйте, в тех, кого я трахаю, вселяется дух моей бывшей. Ах нет, до этого она подожгла дом, лишив меня почти всей моей семьи? И пригласить их на просмотр?
— Да, а вот с этим подстава, — Стайлз нервно усмехается и тут же затихает под взглядом Дерека.
— Хорошо. То есть ты пытаешься вытащить её из тела жертвы и отправить … А, кстати, куда ты собираешься её отправить?
Дерек приподнимает одну бровь, бросив на Стайлза взгляд полный сарказма.
— О, нет-нет, — Стайлз вытягивает руки ладонями вперёд в защитном жесте, — я вовсе не собираюсь в этом участвовать. Можешь не отвечать, нет.
Дерек переводит взгляд на зашторенное окно.
— И всё же, что — святая вода, соль, пентаграмма?
Дерек молчит. Стайз раскрывает рот от удивления.
— Погоди, ты хочешь сказать, что понятия не имеешь, как это делается? Тебе явно не хватает теории для такой экстремальной практики. И, — он снова взъерошивает волосы, — черт, ума не приложу, зачем я во всё это ввязываюсь, но я готов попробовать тебе помочь.
Дерек поднимает обе брови в удивлении. В глазах мелькает насмешка.
— То есть ты добровольно предлагаешь, чтобы я оприходовал тебя с ловушкой для приведений в руках?
— Ну, почему сразу меня? — ехидно замечает Стайлз, гордый своей идеей. — Могу и я постараться для общего блага.
Взгляд Дерека обещает, что следующим приведением станет Стайлз, если не заткнётся.
— Ладно-ладно, не кипятись. Но над мат.частью тебе нужно основательно поработать, потому что этого, — Стайлз кивает в сторону поллитровых бутылок с водой, — явно не достаточно.
Дерек усилием воли заставляет себя не вскочить и не вышвырнуть Стайлза из номера. Нет, не потому что в его словах есть определённый резон. Какой объективности можно ожидать от парня, пережившего вселение в него демона и не только не сбежавшего от Дерека с криками, но и явно напрашивающегося на продолжение банкета.
Но Стайлз оказывается первым, кто запомнил, что в нём была Кейт.
И это стоит использовать, даже если придётся потерпеть ураган в своём номере.
— … и я предлагаю заняться этим прямо с утра, — воодушевлённо заканчивает Стайлз, и Дерек понимает, что он явно пропустил что-то важное.
— Чем заняться? — хмурится Дерек. Стайлз показательно вздыхает и машет рукой.
Дерек надавливает основаниями ладоней на уставшие от экрана лэптопа глаза и с недоумением смотрит на Стайлза. Тот, сидя прямо на полу, поочерёдно выкладывает из плотного чёрного пакета предметы, комментируя появление каждого из них. Перед ним уже выстроилась батарея пластиковых банок: соль, зола (и где он её только раздобыл?), порошок из смеси трав, клинок (это его самого что ли резать?), самопальные амулеты из местной лавки («Они всё равно распродают товар перед закрытием»), книгу заговоров и заклинаний оттуда же, свечи, верёвки и даже маска («Чтобы отпугнуть демона»). Следом появляются цветные мелки и даже небольшая газовая горелка.
— Ну как? — довольно интересуется Стайлз, сворачивая опустевший пакет. Дерек качает головой.
— То ли ты собрался открыть здесь филиал пыточной, то ли явно слишком долго просидел на форумах свихнувшихся на теме чёрной магии подростков.
Стайлз обиженно сопит.
— Ну, хорошо, допустим верёвки и маска нам вряд ли понадобятся, но вот, — он кивает в сторону банок, – соль, зола и остальное вполне.
— Стайлз, если ты ещё не понял, я не прячусь от Кейт, я ищу её. Я хочу убить её окончательно.
Стайлз нервно хихикает.
— Надеюсь, она сейчас тебя не слышит. Так что, останавливаемся на варианте с ловушкой?
— То есть ты всё же решил участвовать? — недоверчиво уточняет Дерек.
Стайлз энергично кивает.
— О, — произносит Дерек, не зная, как ешё на это реагировать.
— Приступаем? — деловито уточняет Стайлз и Дереку остаётся лишь согласится.
Они чертят круг, рисуют внутри знаки из принесённой Стайлзом книги, прячут кинжал и опрыскивают углы святой водой. Стайлз воодушевлён, а Дерек с сомнением наблюдает за его действиями, сильно сомневаясь в успехе.
Когда они заканчивают наступает неловкая пауза.
— В душ? — робко уточняет Стайлз, внезапно смутившийся от необходимости перейти к основному действию.
Дерек также неуверенно кивает и Стайлз исчезает в ванной. Вся эта затея кажется Дереку безумной игрой, он уверен, что ничего не получится. Они только разозлят Кейт и Стайлзу не поздоровится.
Хотя с чего его вообще должна волновать судьба мальчишки, который сам предложил эту авантюру?
Дерек стряхивает с себя сомнения. Он встаёт с кровати и открывает мини-бар. Кажется, ему не повредит сейчас немного выпить, чтобы снять напряжение.
Стайлз появляется из душа в джинсах и футболке, и Дерек почти уверен, что под джинсами ничего нет. Ему хочется проверить. Стайлз подходит ближе и нерешительно останавливается. Дерек стоит напротив и совершенно по-идиотски таращится на Стайлза, не зная, что ему делать дальше.
— Чёрт, кажется, вчера было проще, — усмехается Стайлз и Дерек отвечает ему кривой усмешкой. Не так-то просто начать трахаться, если это происходит разве что не по команде «Мотор!».
— Поцелуй меня, что ли, — просит Стайлз.
Стайлз, несмотря на свою неуёмную активность, болтливость и попытки сунуть свой нос во все дела, которые его ничуть не касаются, нравится Дереку. Это странно, но Дерек замечает в нём живой ум и умение не задавать вопросов там, где он не хочет давать ответы. А ещё него такое тело, которое нравится Дереку. Он это помнит даже при том, что не успел толком ничего рассмотреть.
Сейчас же Стайлз стоит перед ним и уже начинает заметно нервничать. И Дерек шагает к нему, привычно отключает все мысли и чувства, сосредотачиваясь лишь на ощущениях, и сильно, властно целует Стайлза, чувствуя, как тот обнимает его.
Дерек делает то, что ему приходилось уже множество раз до этого. Приподнимает футболку и оглаживает жадными ладонями мягкую, слегка влажную кожу на пояснице и спине. Стайлз отвечает ему тем же, прижимаясь всё теснее, ощутимо заводясь и возбуждая этим Дерека.
Он весь какой-то угловатый и перетекающий, не сдающийся напору Дерека, словно они по-настоящему занимаются любовью, а не просто пытаются вытащить Кейт. Стайлз сам стягивает свою футболку и помогает раздеться Дереку. С видимым интересом оглаживает уже крепко стоящий член и внезапно толкает Дерека спиной на кровать, тут же забираясь следом, и беззастенчиво устраивается между его ног. Стайлз, не пытаясь снять, лишь приспускает трикотажные штаны Дерека, всё также разглядывает его, наклоняется ниже, высовывает язык и вдруг с улыбкой смотрит на Дерека исподлобья.
— Шлю-уха, — хрипло тянет Дерек, – ты такая шлюха.
Стайлз медленно мотает головой, касаясь губами, языком зажатого в ладони члена. Дерек ругается сквозь зубы, и Стайлз подаётся вперёд и позволяет скользнуть головке внутрь, насаживаясь до самых яиц.
Стайлз охренительно развратен и также послушен. Он позволяет крутить себя и ставить в такие позы, как это удобно Дереку. И в другой ситуации Дереку давно бы снесло крышу. Она и так еле держится.
И Дерек с нажимом проводит ладонью по выгнувшейся перед ним спине, собирая испарину и мысленно кончая только от одного вида плавной линии позвонков, плеч, бёдер, задницы, и своего члена, мерно двигающегося между упругих ягодиц, то появляющегося, блестя смазкой и натягивая кожу ануса, то снова исчезая. Стайлз постанывает, раскачиваясь в такт движениям Дерека, едва удерживаясь на одной руке, дроча себе другой, и Дерек забывается, прижимается к нему грудью, тянется, обхватывая ладонью его пальцы.
Это оказывается ошибкой.
Всё как обычно — неестественно выгнувшееся тело, оскал и набившее оскомину:
— Привет, милый.
Дерек медленно выпрямляется. Стайлз смеётся смехом Кейт, в его глазах чёрных плещется тьма. И сейчас Кейт трахается с ним телом Стайлза.
Дерек машинально гладит спину, матово блестящую в свете прикроватной лампы, осторожно тянется к бутылке с жуткой мешаниной всего, что нашёл Стайлз. Обхватывает её ладонью, дергает на себя и вдруг вздрагивает, оглушенный и ослепленный. Он безудержно чихает от взвившейся смеси соли, золы, сухой травы, трясет головой, приходя в себя после пощёчины, и с трудом понимает, что происходит, когда ему в губы тычется горлышко бутылки.
— Давай же, пей, — Дерек с трудом открывает глаза. Голый, раскрасневшийся Стайлз, посыпанный всё той же взвесью, зажав в руках бутылку с водой, устало смотрит на его лицо.
— Ушла? — глухо спрашивает Дерек, снова закашливаясь, и даже без Стайлза знает ответ. — Что она сделала?
— Разбила бутылку и отвесила тебе хорошенькую пощёчину. У меня до сих пор в руке покалывает, — Стайлз усмехается и Дерек пытается сосредоточиться на нём.
— Ты снова её чувствовал?
— Вполне, — с сарказмом уверяет Стайлз.
— Не знаю, почему ты ей так понравился, — Дерек пытается встать, ставит ступни на пол и кривится от ощущения сразу же прилипшей к коже взвеси. Чёрт, вся кровать теперь как после падения метеорита.
Стайлз пожимает плечами, а Дерек замирает, поражённый неожиданной догадкой. Да нет, нет, не может быть. Он отгоняет от себя эту мысль. Кейт же не влезет в его голову.
Нет же?
Они снова что-то ищут, читают, Стайлз предлагает запустить чёрную кошку, потрахаться на кладбище, сжечь чучело Кейт, провести обряд экзорцизма, выпить крови девственницы, напоить своей кровью девственницу, поставить иконы, надеть обереги, вырезать тотемы.
Дереку всё лучше удаётся фейспалм, почти профессионально.
Через два дня сидения в номере в окружении лэптопа, ноутбука и книг, и ещё одного пришествия Кейт, Стайлз отодвигает от себя тарелку с недоеденным стейком и внимательно смотрит на Дерека.
— Предлагаю на пару часов забыть о твоей проблеме и побыть нормальными людьми, — он сидит на полу в странной позе полулотоса.
Дерек непонимающе хмурится.
— Погулять по парку, сходить в кино, в кафе-мороженое, в парк аттракционов, сфотографироваться в кабинке моментального фото… Что?
Дерек мотает головой.
— Ничего.
— Не хочешь? — сникает Стайлз. — Можно без фото, я не настаиваю.
Дерек закатывает глаза, вздыхает и неловко поднимается, ощущая, как болезненно отдаёт в занемевших от долгого сидения мыщцах.
— Собирайся.
Стайлз издаёт радостный клич и моментально вскакивает.
— Это твой родной город? — спрашивает Дерек уже в лифте. Стайлз фыркает.
— А ты где-то видишь рассерженных моим бегством из дома родителей? Нет, я здесь учусь.
— Тогда разве ты не должен быть на учебе? — вообще-то Дерека это не волнует. Если даже Стайлз забивает на свой колледж, это его проблемы. Ну, разве что совсем чуть-чуть и только потому, что это происходит вроде как из-за него.
— Сейчас каникулы, — просто отвечает Стайлз и Дерек кивает. Что ж, хорошо.
Стайлза много, всегда. Иногда его очень много, и тогда Дерек жалеет обо всём, что он затеял.
Но не сейчас.
Стайлз что-то рассказывает, и Дерек ловит себя на мысли, что ему нравится его голос. Нравятся его ужимки, размашистые движения. Его уверенность и какая-то странная мягкость.
Нравится Стайлз.
Эта мысль преследует его до самого вечера, и как только они заходят внутрь, Дерек прижимает его к двери, наваливается и сразу находит губы. После Стайлза на языке остаётся вкус колы и мороженого, в голове шумит, как от помех во время дождя, а жар накатывает волнами, заставляя отключить мозги и только ощущать его. Ладонями, пальцами, губами, языком, плотно прижимающимся пахом, всем телом.
Дерек приходит в себя, когда обнаженный, горячий Стайлз уже на кровати, а он нависает сверху, удерживая свой вес на локтях и коленях, расставленных по обеим сторонам от тела парня. Стайлз льнёт к нему, обхватывает ногами, обнимает руками, тянется за поцелуями и то улыбается, пьяно, странно, завораживающе, то что-то неразборчиво шепчет.
И он оказывается совершенно не готов, когда подёрнутые поволокой глаза Стайлза вдруг становятся чёрными, страшными, и его губы складываются в непонятные звуки, никак не связанные с тем, что он слышит.
— Нет-нет-нет, — Дерек стонет, отталкивается и падает на живот рядом с телом Стайлза, зажимая ладонями уши. Он не может, больше не может. Хочется рвать и метать, грызть зубами, разнести в щепки, сжечь, снести, разрушить всё, что попадётся. Он воет в покрывало, стискивая руками голову, пока сквозь пелену, откуда-то издалека до него не доносится голос Стайлза.
— Дерек! Дерек, очнись же! Дерек! — Стайлз осторожно трясет его, не понимая, что делать, и с облегчением выдыхает, когда Дерек замолкает и поворачивается к нему.
— Ты меня напугал, — Дерек хмуро разглядывает его, словно впервые видит. Что они делают? Какое-то сумасшествие.
Дерек молчит и Стайлз, устав нервничать и бояться, встаёт, собирает по номеру одежду, натягивает на себя, и рассеянно охлопывает карманы, проверяя, на месте ли ключи, телефон, бумажник.
— Я согласен, — вдруг равнодушно бросает Дерек.
Стайлз вздрагивает, как от неожиданности, и безэмоционально переспрашивает:
— На что?
— Чтобы ты меня трахнул.
Стайлз издаёт какой-то странный сдавленный звук.
— Ты сам это предлагал, тогда, вначале, — Дерек говорит ровно и размеренно, но не смотрит в глаза. — Возможно, ты прав, стоит попробовать.
Стайлз всё ещё косится на Дерека с подозрением, но заблестевшие от интереса глаза выдают его с потрохами.
— Эм-м… Ты хочешь это сделать прямо сейчас?
— Я должен подготовиться? — всё ещё спокойно уточняет Дерек.
— Желательно, — усмехается Стайлз, — но для начала мне нужно проветрится и всё обдумать.
Дверь номера захлопывается и Дерек неожиданно ловит себя на том, что он хочет, чтобы Стайлз вернулся.
Дерек пьёт святую воду стаканами, читает заклинания из толстой потрепанной книги и чертит на себе непонятные знаки, надеясь лишь на то, что нигде не ошибся. Если у него не получится, на второй раз он вряд ли решится.
Стайлз рассовывает по номеру пучки трав, очерчивает круг мелом и на всякий случай присыпает сверху солью, смешанной с золой, оставляя небольшой зазор.
Когда Дерек достаёт из сумки бельё и идёт в душ, Стайлз странно хмыкает, подхватывает пакет с логотипом аптеки и спешит за ним. Он стучится из вежливости, тут же открывает дверь и кладёт этот пакет перед Дереком, многозначительно поводя бровями.
Дерек хмурится, но Стайлз, на его счастье, успевает исчезнуть, прежде чем он успевает что-нибудь достать. Дерек раскрывает пакет и на несколько секунд застывает, уставившись внутрь.
Твою мать.
Какое похвальное внимание к его заднице.
Он в ступоре разглядывает содержимое пакета, гадая, стоит ли поблагодарить Стайлза за такую заботу или выставить прочь. Дерек зажмуривается, собираясь с мыслями, и решительно включает воду.
Стайлз ждёт. Когда Дерек выходит из душа, он уже сидит на краю кровати в одних мягких штанах со свободной резинкой. Стайлз поднимается на встречу, слегка улыбается и молчит так, словно понимает, что сейчас не стоит его дразнить.
Стайлз нежен настолько, чтобы Дерек снова почувствовал себя хозяином положения и достаточно груб, чтобы ему хотелось уступить. Он не торопиться, но и не даёт Дереку времени на размышления, глубоко целует его, вылизывая рот, прикусывая нижнюю губу. Стайлз опускается на кровать, ложится на спину и не выпускает Дерека из объятий, утягивая его за собой. Дерек, забывшись, подхватывает Стайлза под задницу, подтаскивает ближе, разводит его ноги, но тот вдруг выворачивается и останавливает Дерека.
— Лежи так, — Стайлз оказывается сверху, вытягиваясь всем телом, трётся, прижимается. Дереку кажется, что он даже ощущает кожей спины его твёрдые горошинки сосков и вдоль позвоночника бегут мурашки, заставляя прогибаться в пояснице и приподнимать плечи.
У Дерека словно завязаны глаза. Он не может видеть, и только чувствует – острее, ярче — запах Стайлза, мускус его пота и едва уловимо — геля для душа. Слышит сбивающееся дыхание, хрипловатый тихий голос, и его тело отвечает тёплым ладоням, гладящим спину, бока, бёдра, протискивающимся под живот, чтобы обхватить член, провести, оттягивая кожицу, сжать яйца.
Он ощущает, как уверенные пальцы зарываются в его волосы, оттягивают назад, и это больно, но ещё больше — возбуждающе; и следом — жгучие, влажные поцелуи на открытой шее, плечах, спине. Чужой член, гладкий, крепкий, трётся о ягодицы Дерека, утыкается в сжатый, влажный от смазки анус, и это должно было бы раздражать, но вместе с прижимающейся к спине твёрдой грудью, пальцами ног, задевающими его стопы, щекочущими волосами, когда Стайлз трётся об него, волнует, будоражит, отзывается жарким, жгучим желанием.
— Приподнимись, — Стайлз подхватывает Дерека под живот, мнёт ягодицы, наверное, уже покрасневшие от его пальцев, раздвигает в стороны, внезапно болюче кусает плечо и без промедления толчками входит внутрь.
— Тебе хорошо? — выдыхает Стайлз, но Дерек не отвечает. Ему не хочется огрызаться, и он слишком занят тем, что чувствует сам от смеси почти неприятной наполненности и какого-то странного удовольствия от его движений внутри, от крепко стоящего и требующего разрядки члена.
— Давай… давай же… она придёт… когда… ты будешь… готов кончить, — рывками произносит Стайлз, вколачивая каждое слово в Дерека и подгоняя своей ладонью поверх его руки.
Оргазм поднимается волной с поджимающихся пальцев ног, Дерек невольно выгибается и вдруг сжимается, стискивает зубами подушку от резкой, пронзительной боли. Он захлебывается от накрывающей лавины: его бьёт ознобом и обжигает огнём, выкручивает суставы, тянет мышцы и он весь как шарнирная кукла, попавшая под каток. И этот поток то сносит его, размазывая по кровати, то вдруг откатывает и Дерек слышит, как болезненно стонет Стайлз.
Вся комната наполняется голосами, звуками, видениями, крутится, как на бешеной карусели. Кейт везде, в каждом углу, совсем близко и за стеной. Воздух дрожит от её ярости, а горло сжимается так, что становится нечем дышать.
— Стайлз, — хрипит Дерек, вцепившись в шею и раздирая кожу в попытке освободиться.
— Не сдавайся, Дерек, держись, — выдавливает Стайлз. Он обхватывает Дерека руками так крепко, что останутся синяки, и прижимается, как утопающий к плоту во время шторма. — Будь сильнее её.
И Дерек не сдаётся, держится, пока Кейт воет, орёт, плачет, снова сжигает его, топит, душит, режет, убивает снова и снова.
Дерек теряет счёт времени, он не знает, сколько это всё длится, он даже не знает, смог ли справиться или опять всё было напрасно. Всё тело ноет, словно его пропустили через мясорубку, потом слепили заново и что-то собрали не так. Дерек с трудом разлепляет глаза и сразу же видит перед собой лежащего ничком Стайлза.
— Стайлз, — горло садануло наждачкой и Дерек закашлялся. Стайлз не шевельнулся. Сердце застучало быстрее от страха за него. Дерек через силу поднял руку, несильно толкая парня.
— Эй, Стайлз! Ты живой?
— А иначе ты меня разрубишь и выбросишь по частям в водохранилище? — Стайлз поворачивает голову с вороньим гнездом растрёпанных тёмных волос и на его искусанных губах усмешка.
— И не надейся, — Дерек выдыхает с облегчением и тут же морщится от боли, пока Стайлз пытается вытащить из-под него покрывало. — Что с нами вообще произошло?
Стайлз пыхтит, сворачивая какой-то кокон, и, в конце концов, просто придвигается ближе, накрывая их обоих.
— Твоя подружка мало того, что не смогла определиться, кого бы из нас почтить своим присутствием, ещё и несколько разозлилась, попав в ловушку.
— В ловушку? — Дерек заставляет себя приподняться и повернуться к Стайлзу. — Как ты сумел замкнуть её незаметно?
— Поверь, — хмыкает Стайлз, — Кейт в тот момент было не до меня.
Дерек кивает — он хорошо помнит, что с ним было.
— Думаешь, она ушла насовсем?
Стайлз молчит несколько секунд, раздумывая, и всё же пожимает плечами.
— Надеюсь. Непохоже, чтобы ей понравилось. Ты как, кстати? — настороженно спрашивает Стайлз, вглядываясь в измученное лицо Дерека.
— Жить буду, — коротко отмахивается Дерек.
Стайлз замолкает и неожиданно начинает суетиться, выползая из-под покрывала.
— Ты куда? — останавливает его Дерек.
— Ну, — Стайлз дёргает плечом и неловко, криво улыбается, — кажется, мы закончили, и мне пора.
Дерек фыркает, обхватывает его запястье и тянет обратно.
— Точно не сейчас. Или у тебя были другие планы? — Дерек замирает, ожидая ответа.
— Нет, никаких. У меня же каникулы, я говорил, — легко отзывается Стайлз, и внутри Дерека расползается тепло от его улыбки.
@темы: Миди
среда, 21 октября 2015
Название: switch it up*
Фандом: Волчонок
Автор: doctorkaitlyn
Переводчик: Аноним
Бета: Аноним
Ссылка на оригинал: archiveofourown.org/works/1273348
Пейринг: Дерек/Стайлз
Размер: 3300 слов
Рейтинг: PG-13
Саммари: Пять раз, когда Скотт ловил Дерека и Стайлза на том, что они в одежде друг друга (и один раз, когда на них ничего не было).
Дисклаймер: все чужое, выгоды не извлекаю
Примечание: перевод выполнен для мультифандомного кинк-феста на кинк «обмен одеждой»
*означает изменить ситуацию (обычно к лучшему); еще одно сленговое значение – изменить настроение от спокойного к взбудораженному
читать дальшеi
Впервые это заметив, Скотт подумал – случайность.
Стоял особо прохладный день конца октября, и, когда Стайлз выбирался из джипа, на нем болталась одна из его худи, застегнутая наполовину. Скотт открыл рот произнести что-то вроде того, как Стайлз низводит на «нет» смысл ее ношения, если не утруждается застегнуть до конца, но тут наконец засек то, что под ней. Это оказалась темно-зеленая хенли с белыми пуговицами (три из которых расстегнуты), и, хотя она выглядела отчасти знакомо, Скотт не мог приложить ума, откуда ее знает. Может, она попадалась ему в каком-то каталоге или в торговом центре, но он почти был уверен, что на Стайлзе ее никогда не замечал.
Он не стал поднимать этот вопрос, по крайней мере Стайлзу ничего не сказал, но настойчивая мысль не давала ему покоя все утро. Пришлось дождаться, когда Стайлз встанет в очередь за ланчем, а затем сесть рядом с Айзеком, специально развернувшись, чтобы глядеть на Стайлза без помех.
– Ты раньше видел на Стайлзе эту одежку? – поинтересовался он, кивая головой в сторону Стайлза, пытающегося уговорить ворчливую, внушающую легкий ужас работницу кафетерия, чтобы та положила ему еще один кусок шоколадного пудинга.
– Худи? Он все время ее носит, – отмахнулся Айзек, через плечо оглядываясь на Стайлза, которому удалось добыть желаемую добавку. – Кажется, вчера он в ней тоже был. Или ты про то, что под ней?
– Что под ней.
Айзек пожал плечами, откусывая кусок пиццы, и, хотя он выглядел как само безразличие, Скотт не сомневался, что он что-то обдумывает. Пиццу откусили еще раз, и Скотт решил, что Айзек – единственный, кого он встречал, способный состроить недоуменный вид с полном ртом еды.
– Если не ошибаюсь, у Дерека есть такая футболка, – выдал он, прожевав. Пусть Скотт все еще не мог вспомнить ни раза, когда бы Дерек носил такую же, что сейчас на Стайлзе, но это имело смысл: в гардеробе Дерека преобладал черный, снова черный, серый и оливково-зеленый. А вот считать, что Стайлз вдохновляется выбором одежды Дерека, смысла не имело, ведь некоторые футболки Стайлза ярче, чем у Лидии. Скотт не успел развить свою мысль, потому что Стайлз как раз в этот момент сел рядом и сунул ему контейнер с пудингом, а пудинг это такая вещь, перед которой не устоят размышления о чем угодно, пусть даже и о пристрастиях Стайлза в моде.
ii
Незадолго до Хэллоуина в город заявился явно чокнутый охотник и начал пускать стрелы во всех попадавшихся ему оборотней. Скотту удалось сделать довольно четкий снимок вояки на телефон (в процессе его едва не подстрелили), но, когда он показал его Крису, тот поклялся, что охотник не из клана Арджентов. Зато Крис предположил, что информацией обо всех оборотнях Бикон Хиллс чужака вполне мог снабдить Джерард. Так что, пока Крис и Эллисон пытались отвлечь охотника, Скотт и Дерек отправились потолковать с Джерардом, какого хрена он появился.
Джерард ничего не прояснил. Он только закашлялся, забрызгивая зеленую футболку Дерека черной масляной жижей, и клокотал от смеха, когда Дерек сверкнул голубыми глазами. Они вернулись к камаро, и Дерек принялся рыться на заднем сидении, бормоча «зря мы его не убили», а когда захлопнул дверцу, на нем оказалась белая футболка с черной полосой по воротнику. На вид рукава до боли перетягивали его бицепсы, и Скотт не сомневался, что, если постараться, вполне возможно пересчитать кубики пресса. Футболка определенно выглядела знакомой, и на этот раз он мог бы поклясться, что такая же футболка два дня назад была на Стайлзе, когда они до полуночи готовились к тесту по истории (который едва не пропустили, а все из-за того же психопата-охотника с аконитовыми пулями наготове).
– На что уставился? – поинтересовался Дерек, приподнимая в высшей степени выразительные брови. Неясно как, но рукава футболки не лопнули по шву, когда Дерек надевал куртку обратно, сгибая руки.
– Ни на что. Просто никогда бы не подумал, что ты носишь белые футболки, – отмазался Скотт, изо всех сил стараясь говорить небрежно. Дерек издал звук, который, наверное, должен был получиться устрашающим рыком, но вышел больше похожим на скулеж. И перед тем, как Дерек опустился на водительское сидение, Скотт разглядел, что кончики ушей у него розовые.
На полпути обратно Скотту позвонила Эллисон и сообщила, что охотника разоружили и убедили покинуть город. Скотту, правда, казалось, что это «убедили» скорее «пригрозили ему большим пистолетом и острыми ножами», но тот остался цел и невредим, и Скотта вполне устраивало, что паршивец ушел.
Дерек довез его до дома и отъехал почти тотчас, как Скотт произнес «пока». А на следующий день, когда Скотт появился у школы, Стайлз стоял, прислонившись к боку джипа, и спорил о чем-то с Айзеком, а на нем красовалась белая футболка с черной полосой по воротнику.
И хотя Скотт не мог быть до конца уверенным, он поставил бы на то, что рукава у Стайлза немного свободны в плечах, словно их растянул кто-то с массивными бицепсами.
iii
Недели через две после Хэллоуина джип снова решил поломаться. Пока машина стояла в мастерской, Скотт предложил подбросить Стайлза до школы. На следующий день он появился на крыльце дома Стилински со вторым шлемом в руках, и дверь ему открыл Стайлз с перемазанным в зубной пасте ртом.
Первое, что заметил Скотт (не считая густого искусственного запаха корицы): на Стайлзе джемпер с у-вырезом цвета голубой электрик, который намного свободнее его обычной одежды. Скотт только на Дереке видел столь ярко-голубой свитер, как раз на Хэллоуин, когда все собрались в лофте, помогали раздавать конфеты детям и смотрели отвратительные фильмы ужасов из восьмидесятых.
– Почти готов, – промычал Стайлз, не прекращая двигать щеткой и размазывая пену по щеке. Зрелище получалось столь непривлекательное, что Скотт рассмеялся. Когда Стайлз возвратился из ванной, на его лице не осталось никаких следов зубной пасты, а Скотт попытался незаметно втянуть побольше воздуха, чтобы разобрать, чем пахнет Стайлз. Особенно он стремился распознать запахи, плывущие от джемпера, который сейчас частично скрывала рубашка в красно-синюю клетку. Почти все забивал аромат смягчителя для ткани, но когда Скотт чуть больше раздул ноздри, то уловил другой, более знакомый запах. Пахло кожей, пылью и травой, что явно указывало на Дерека Хейла.
– Новый джемпер? – уточнил он, когда Стайлз уже запер входную дверь, и Стайлз подпрыгнул на месте, словно его ударило током. Скотту пришлось замаскировать удивленное фырканье кашлем.
– О, этот? – переспросил Стайлз, теребя ворот. – Ага, купил в торговом центре дня… три назад.
Стайлз забрал второй шлем у Скотта и надел его на голову, но не так быстро, чтобы успеть скрыть порозовевшие щеки. Даже не проведи Скотт тест на запахи, он бы понял, что Стайлз врет, потому что три дня назад Стайлз и рядом не появлялся с торговым центром: Скотт тогда добирался от Дитона домой окольным путем, и когда проезжал мимо лофта Дерека, джип стоял внизу.
Скотт знал: если упомянет об этом, то Стайлз покроется интереснейшими оттенками красного, но учитывая острый запах смущения, густым облаком обволакивающий Стайлза, Скотт полагал, что друг и без того уже достаточно интенсивного окраса.
Однако для него не осталось незамеченным то, что Стайлз не возвращается в дом, чтобы стянуть с себя джемпер, и если это не означало, что он по уши в Дереке, то Скотт не представлял, что еще это означает.
iv
На следующий день счетчик «дни без сверхъестественной атаки в Бикон Хиллс» обнулился.
В четыре утра Скотта выкинуло из довольного приятного сна. Несколько секунд он не понимал, что происходит, и только потом разобрал, что же он так громко и ясно слышит, и от этого звука желудок поднялся к самому горлу.
Где-то рядом ревел альфа, и чем дольше это продолжалось, тем больше волк Скотта бесновался у него внутри, почти умоляя обратиться. Незнакомый альфа подавал голос не в приветствии, это был вызов, и Скотт не справился с собой: когти разорвали простыни, и в экране компьютера он заметил отражение своих глаз, горящих, как угли, в темноте комнаты.
Через несколько секунд рев смолк, но Скотт понимал, что заснет теперь нескоро. Он не успел втянуть когти и клыки, как в комнату ворвался Айзек, его сердце бухало в груди с такой силой, словно у него вот-вот случится паническая атака, а глаза залило золотым.
– Скотт? – позвал он, и Скотт приложил все усилия, чтобы не обращать внимания на нестерпимый зуд под кожей, который исходил, кажется, из самого нутра. Волк отчаянно хотел вырваться, хотел защитить свою территорию, и если бы полнолуние наступало чуть раньше, то Скотт наверняка поддался бы волку. Но так ему удалось сосредоточиться на человеческой части себя, и клыки медленно втянулись в десны.
– Все нормально, – успокоил Скотт, разгибая-сгибая пальцы, пока не исчезли когти. – Только не думаю, что мы сегодня пойдем в школу.
Когда он позвонил Дитону, то голос у того звучал вполне бодро, несмотря на темень за окном. Полчаса спустя на горизонте посветлело, и в смотровой в ветлечебнице собралась вся стая. Даже ранним утром Эллисон и Лидия выглядели идеально, будучи полной противоположностью Стайлзу, явившемуся с Дереком. Он опирался о столешницу, а одет был в мятые тренировочные штаны и свободную черную футболку. Даже держа в руках огромную термочашку, из которой шел пар с кофейным запахом, он все время зевал, а когда чуть сдвинулся и прижался к боку Дерека, рука того скрылась у Стайлза за спиной. Скотт не очень хорошо видел с другого конца комнаты, но он бы не удивился, если Дерек положил руку Стайлзу на поясницу.
Скотту чуть-чуть хотелось закатить глаза и пробормотать «наконец-то», но, учитывая бродящего по лесу альфу, бросившего прямой вызов, пока требовалось сосредоточиться на нем.
То ли из-за того, что все они не до конца проснулись, то ли пересмотрели дурацких фильмов, но к началу школьных занятий родился настолько сумасшедший план, что он вполне мог сработать. Требовалось много рябины, поэтому пока Стайлз, Эллисон и Лидия занимались с Дитоном, Скотт с оборотнями направились в заказник, чтобы попытаться определить, где затаился альфа.
Они только взобрались на холм, как Дерек застыл и вскинул голову, принюхиваясь. Скотт узнал эту часть леса: они почти на месте, где все началось, там он потерял ингалятор, а Питер укусил его.
– Что такое? – на всякий случай уточнил он, повторяя движения Дерека. Скотт все еще чуял слабый запах альфы, похожий на неприятный душок ржавеющего металла и мокрой псины, но за последние пять минут они не приблизились и не удалились от него.
– Он в доме, – заявил Дерек, еще несколько раз принюхавшись. – Он в моем доме!
Большего Скотту не требовалось.
Когда они той же ночью вернулись в заказник, небо перетекало от темно-оранжевого в стальной синий, а Дитон со Стайлзом возводили самую смехотворную ловушку, которую Скотту только доводилось видеть, исключая мультики. Стайлз взобрался на высокую сосну и, следуя указаниям Дитона, наматывал тонкую веревку на ветки. На земле стоял большой ящик из грубо обтесанных темных досок. Чем ближе Скотт к нему приближался, тем больше зудела кожа, поэтому он остановился на приличном расстоянии, пытаясь не задумываться, как Дитон сумел раздобыть столько рябины за такое короткое время.
Дерек, с другой стороны, незаметно передвинулся так, что встал прямо под Стайлзом, оседлавшим ветку, и хотя даже со своего места Скотт видел, как он не в силах сдержать гримас, пробегающих по лицу, Дерек не отходил от ящика (больше клетки), пока Стайлз благополучно не спустился с дерева.
– Эта самое сумасшедшее из всего, что мы затевали, – заметил Айзек, хватая веревку, привязанную к ящику, и по команде Дитона натягивая ее. Ящик поднимался вверх, пока не оказался спрятанным в кроне деревьев. Скотт не сомневался: когда полностью стемнеет, он станет почти незаметен, даже для оборотня.
– Насчет этого не знаю, – вздохнул Скотт, потому что пусть натягивать незаметно веревку, которая активирует ловушку-ящик из рябины, явно немного безумно, зато следующая часть плана казалась откровенно опасной.
Настало время взять альфу на «слабо».
Когда взошла луна, Стайлз и Дитон ушли, хотя Стайлз наотрез отказался возвращаться домой. Это не предназначалось для ушей Скотта, но он все равно услышал, как Стайлз пробормотал «жду тебя у камаро» Дереку на ухо, проходя мимо, и несмотря на то, что Скотт намеренно сосредоточился на сердцебиении Айзека, он невольно различил, как Дерек произнес «будь осторожен» в ответ.
А потом началась игра.
Выманить альфу оказалось несложно. Когда они подошли к старому дому Хейлов, Скотт обратился и издал самый мощный рев, на который был способен. Исходя из того, как позади у Дерека и Айзека ускорилось сердцебиение, получилось хорошо. Чужой альфа ответил почти тотчас, и прошло всего несколько секунд, как он взбежал на холм. Это оказался огромный коричневый волк, его глаза горели в темноте, как огоньки двух зажигалок. Мгновение он просто стоял там, его широкая грудь тяжело вздымалась, и Скотта тянуло в драку. Волк, подступив под самую кожу, требовал от него защитить свою территорию когтями и клыками. Вместо этого Скотт развернулся и на полной скорости помчался обратно к деревьям. Айзек и Дерек двигались прямо за ним, но оставались начеку: не появятся ли чужие беты, но альфа не обращал на них внимания. Он оказался до абсурда быстрым, лапами врываясь в землю, и очень скоро Скотт ощутил за спиной горячее дыхание.
Но как только Скотт решил, что другого выбора, кроме как атаковать, нет, альфа пронесся мимо, словно вовсе его не заметил. На три секунды Скотт завис, а потом уловил в ветре запах теплой свежей человеческой крови. Позади он услышал горестный вой, и пусть он не помнил, как пахнет кровь Стайлза, этот вой достаточно стимулировал прибавить скорость, несмотря на огонь в легких. Еще не достигнув поляны, он дернулся от грохота – ящик ударился о землю, а потом раздался самый мучительный и отчаянный скулеж, который когда-либо терзал ему слух. Когда Скотт наконец продрался сквозь кусты, чуть не споткнувшись, резко затормозив, то облегченно выдохнул, а потом понял, что еще больше сбит с толку.
Хорошая новость заключалась в том, что ловушка сработала. Ящик стоял на земле, слегка пошатываясь, но выдерживая напор изнутри. А плохая – кровь явно принадлежала Стайлзу, однако, учитывая перочинный нож, торчащий из земли рядом с ним, рану он нанес себе сам. Скотт видел крупные свежие капли крови, скатывающиеся из разреза на ладони, и, пока Скотт возвращал себе человеческий облик, Стайлз наклонился и разорвал ограждающий его рябиновый круг. Казалось, не считая раны на руке, Стайлз в полном порядке, но Скотт заметил изодранную внизу штанину джинсов, словно ее зацепили когтями, до того как Стайлз прыгнул в защитный контур.
Тем не менее, не успел Скотт произнести хоть что-то, не успел толком осознать, что видит, как из кустов вывалился Дерек, а за ним и Айзек. Дерек выглядел до смерти напуганным, но когда он удостоверился, что Стайлз жив и здоров, его сердцебиение начало приходить в норму, пусть ужас все еще читался на его лице.
– Стайлз, какого хрена это было? – выпалил он, сверкая голубыми глазами в темноте. – Ты должен был уйти!
– Я его заманил. Ускорил события, – пояснил Стайлз, стягивая верхнюю рубашку и завязывая рукав вокруг кровоточащей ладони. И все с таким равнодушным видом, словно его совершенно не заботила собственная безопасность, что Скотту захотелось встряхнуть его. – Это же сработало, да?
– Не в этом дело! Он мог тебя убить! – несмотря на сведенные вместе брови, будто Дерек едва справлялся с порывом выместить гнев на ближайшем дереве, его глаза постепенно перестали гореть синим. Он снял кожаную куртку и попытался накинуть ее на плечи Стайлза.
– Дерек, мне не нужна твоя чертова куртка, – пробормотал Стайлз, стараясь увернуться и не отводя взгляда от расползавшегося красного пятна – кровь постепенно пропитывала рукав рубашки.
– Стайлз, прекрати, – прорычал Дерек, и путь в голосе звучал гнев, на лице была написана обида. В кои-то веки Стайлз не начал спорить, а просто молча кивнул, вдевая здоровую руку в рукав.
Судя по ощущениям, Скотт нечаянно подглядел невероятно личный момент, а по взгляду, брошенному в его сторону Айзеком, тот чувствовал то же самое. Поэтому они оба отступили в чащу, оставляя Дерека и Стайлза наедине с ящиком, в котором оборотень-альфа, несмотря на издаваемый им жалобный скулеж, конечно, пребывал в лютом бешенстве.
Раз уж речь зашла о пришлом оборотне, то Скотт не представлял, что с ним дальше делать. Он позвонил Дитону, и тот попросил оставить ящик на месте – он заберет его утром.
Скотт мысленно сделал заметку никогда не раздражать Дитона. Когда он возвратился на поляну, то оборотень уже затих, а Стайлз и Дерек испарились.
v
После решения вопроса с заезжим альфой в Бикон Хиллс стало на какое-то время тихо, чему Скотт очень радовался. Пусть у него уже лучше получалось совмещать борьбу со злобными сверхъестественными существами и учебой, намного легче получить хорошую оценку по истории, когда не нужно волноваться о других оборотнях, канимах или еще о ком.
На самом деле именно из-за истории он оказался у Дерека как-то после обеда в конце ноября. Хоть Дерек особо не распространялся, Скотт знал, что тот любит читать. Несмотря на то, что лофт до сих пор не блистал многими удобствами (такими, как стулья или телевизор), стопки книг бросались в глаза. И, как ранее заметил Скотт, большинство из них посвящались истории и мифологии, поэтому когда ему дали задание про исторические предпосылки в зарождении мифов о сверхъестественных существах (он выбрал вампиров, чтобы не навести на себя подозрения), он проигнорировал школьную библиотеку, направившись к Дереку.
Сначала Скотт, поднимаясь по бесконечной, казалось, лестнице, думал, что никого нет дома – в лофте никто не разговаривал, не раздавалось звука шагов или даже перелистывания страниц. Но потом он наконец-то уловил медленное размеренное сердцебиение, и, когда открыл дверь, он увидел, почему стояла такая тишина.
Хотя стульями Дерек до сих пор не обзавелся, он согласился купить диван, который теперь стоял вплотную к окну, занимавшему всю стену лофта. Сквозь мутное стекло пробивались блеклые лучи ноябрьского солнца, освещая Дерека, лежащего на животе на диване, одну руку он подложил под голову, а вторая свисала к полу. Если бы не черные волосы и характерная щетина, Скотт никогда бы не поверил, что это Дерек, потому что, насколько он припоминал, он никогда не видел Дерека в худи, да еще бордового цвета. На спине что-то было написано белым, и когда Дерек слегка пошевелился, – его сердцебиение ускорилось, когда он начал просыпаться – Скотт с ухмылкой разобрал надпись.
На спине худи из заглавных букв складывалось «Стилински». Слово натянулось на широкой спине, и, когда Дерек полностью проснулся и резко сел, Скотт хохотал, безуспешно пытаясь скрыть смех за кашлем. Даже взгляд Дерека, говорящий «я вырву тебе селезенку», не заставил его замолчать.
– Скотт, если ты об этом хоть кому-то заикнешься…
– Дерек, успокойся, я не пророню ни слова, – заверил он, поднимая руки в знак капитуляции, хотя еще один смешок вырвался изо рта. – Просто один маленький совет, вам двоим уже не нужно от нас прятаться. Это пипец как очевидно.
– В самом деле? – переспросил Дерек, и Скотту пришлось отдать ему должное: Дерек действительно выглядел шокированным.
– Ага. Такое случается, когда умыкаешь одежду друг у друга.
Дерек тихо зарычал, и, хотя Скотту захотелось зарычать в ответ, он пересек комнату и сел на диван, роясь в рюкзаке в поисках листка с заданием.
– Мне нужна твоя помощь кое в чем, – пояснил он, и хотя Дерек периодически поводил плечами в слегка узковатой ему лакроссной куртке, больше они не поднимали эту тему.
i
После этого Стайлз и Дерек перестали скрывать свои отношения. Нельзя сказать, что они начали прилюдно набрасываться друг на друга, да и никакого официального объявления не прозвучало, но главное проявлялось в незначительных вещах. Когда стая собиралась вместе, либо у Дитона для обсуждения чего-то, либо посмотреть кино в гостиной у Скотта, они вели себя как пара, пусть и как старая женатая пара. Хотя половину времени они пререкались, делали они это, пока Дерек одной рукой обнимал Стайлза, водя пальцами по его плечу. Даже когда джип вновь встал на колеса (но, казалось, тарахтеть он принялся еще больше, чем раньше), Дерек часто забирал Стайлза из школы и по меньшей мере один раз в неделю, как замечал Скотт, кто-то (или оба) ходили в одежде другого.
За несколько дней до Рождества он отправился к Дереку, намереваясь передать лично, что тот приглашен на рождественский ужин, потому что на телефон Дерек не отвечал (снова). Признаться честно, Скотт немного отвлекся, пока поднимался по лестнице, обдумывая, сколько потребуется еды, чтобы накормить троих оборотней и нескольких людей, и, когда услышал учащенное биение двух сердец, дверь в лофт он уже распахнул.
Лампы не горели, но света из окна оказалось достаточно, чтобы разглядеть сплетенные тела на диване, и, насколько Скотт успел заметить, ни клочка одежды их не прикрывало. Он тут же развернулся к ним спиной, изо всех сил стараясь стереть из памяти изображение члена лучшего друга.
– Я потом зайду! – крикнул он через плечо, и, наверное, представлял собой еще то зрелище, но он порадовался, что услышал, а не увидел, как Стайлз рухнул с дивана. До него донесся обрывок фразы Дерека, а потом Скотт уже спускался по лестнице, упорно сосредотачиваясь на эхе собственных шагов, а не на звуках из лофта.
Он действительно радовался за них, правда, но все же Скотт скучал по временам, когда они хотя бы старались скрытничать.
Фандом: Волчонок
Автор: doctorkaitlyn
Переводчик: Аноним
Бета: Аноним
Ссылка на оригинал: archiveofourown.org/works/1273348
Пейринг: Дерек/Стайлз
Размер: 3300 слов
Рейтинг: PG-13
Саммари: Пять раз, когда Скотт ловил Дерека и Стайлза на том, что они в одежде друг друга (и один раз, когда на них ничего не было).
Дисклаймер: все чужое, выгоды не извлекаю
Примечание: перевод выполнен для мультифандомного кинк-феста на кинк «обмен одеждой»
*означает изменить ситуацию (обычно к лучшему); еще одно сленговое значение – изменить настроение от спокойного к взбудораженному
читать дальшеi
Впервые это заметив, Скотт подумал – случайность.
Стоял особо прохладный день конца октября, и, когда Стайлз выбирался из джипа, на нем болталась одна из его худи, застегнутая наполовину. Скотт открыл рот произнести что-то вроде того, как Стайлз низводит на «нет» смысл ее ношения, если не утруждается застегнуть до конца, но тут наконец засек то, что под ней. Это оказалась темно-зеленая хенли с белыми пуговицами (три из которых расстегнуты), и, хотя она выглядела отчасти знакомо, Скотт не мог приложить ума, откуда ее знает. Может, она попадалась ему в каком-то каталоге или в торговом центре, но он почти был уверен, что на Стайлзе ее никогда не замечал.
Он не стал поднимать этот вопрос, по крайней мере Стайлзу ничего не сказал, но настойчивая мысль не давала ему покоя все утро. Пришлось дождаться, когда Стайлз встанет в очередь за ланчем, а затем сесть рядом с Айзеком, специально развернувшись, чтобы глядеть на Стайлза без помех.
– Ты раньше видел на Стайлзе эту одежку? – поинтересовался он, кивая головой в сторону Стайлза, пытающегося уговорить ворчливую, внушающую легкий ужас работницу кафетерия, чтобы та положила ему еще один кусок шоколадного пудинга.
– Худи? Он все время ее носит, – отмахнулся Айзек, через плечо оглядываясь на Стайлза, которому удалось добыть желаемую добавку. – Кажется, вчера он в ней тоже был. Или ты про то, что под ней?
– Что под ней.
Айзек пожал плечами, откусывая кусок пиццы, и, хотя он выглядел как само безразличие, Скотт не сомневался, что он что-то обдумывает. Пиццу откусили еще раз, и Скотт решил, что Айзек – единственный, кого он встречал, способный состроить недоуменный вид с полном ртом еды.
– Если не ошибаюсь, у Дерека есть такая футболка, – выдал он, прожевав. Пусть Скотт все еще не мог вспомнить ни раза, когда бы Дерек носил такую же, что сейчас на Стайлзе, но это имело смысл: в гардеробе Дерека преобладал черный, снова черный, серый и оливково-зеленый. А вот считать, что Стайлз вдохновляется выбором одежды Дерека, смысла не имело, ведь некоторые футболки Стайлза ярче, чем у Лидии. Скотт не успел развить свою мысль, потому что Стайлз как раз в этот момент сел рядом и сунул ему контейнер с пудингом, а пудинг это такая вещь, перед которой не устоят размышления о чем угодно, пусть даже и о пристрастиях Стайлза в моде.
ii
Незадолго до Хэллоуина в город заявился явно чокнутый охотник и начал пускать стрелы во всех попадавшихся ему оборотней. Скотту удалось сделать довольно четкий снимок вояки на телефон (в процессе его едва не подстрелили), но, когда он показал его Крису, тот поклялся, что охотник не из клана Арджентов. Зато Крис предположил, что информацией обо всех оборотнях Бикон Хиллс чужака вполне мог снабдить Джерард. Так что, пока Крис и Эллисон пытались отвлечь охотника, Скотт и Дерек отправились потолковать с Джерардом, какого хрена он появился.
Джерард ничего не прояснил. Он только закашлялся, забрызгивая зеленую футболку Дерека черной масляной жижей, и клокотал от смеха, когда Дерек сверкнул голубыми глазами. Они вернулись к камаро, и Дерек принялся рыться на заднем сидении, бормоча «зря мы его не убили», а когда захлопнул дверцу, на нем оказалась белая футболка с черной полосой по воротнику. На вид рукава до боли перетягивали его бицепсы, и Скотт не сомневался, что, если постараться, вполне возможно пересчитать кубики пресса. Футболка определенно выглядела знакомой, и на этот раз он мог бы поклясться, что такая же футболка два дня назад была на Стайлзе, когда они до полуночи готовились к тесту по истории (который едва не пропустили, а все из-за того же психопата-охотника с аконитовыми пулями наготове).
– На что уставился? – поинтересовался Дерек, приподнимая в высшей степени выразительные брови. Неясно как, но рукава футболки не лопнули по шву, когда Дерек надевал куртку обратно, сгибая руки.
– Ни на что. Просто никогда бы не подумал, что ты носишь белые футболки, – отмазался Скотт, изо всех сил стараясь говорить небрежно. Дерек издал звук, который, наверное, должен был получиться устрашающим рыком, но вышел больше похожим на скулеж. И перед тем, как Дерек опустился на водительское сидение, Скотт разглядел, что кончики ушей у него розовые.
На полпути обратно Скотту позвонила Эллисон и сообщила, что охотника разоружили и убедили покинуть город. Скотту, правда, казалось, что это «убедили» скорее «пригрозили ему большим пистолетом и острыми ножами», но тот остался цел и невредим, и Скотта вполне устраивало, что паршивец ушел.
Дерек довез его до дома и отъехал почти тотчас, как Скотт произнес «пока». А на следующий день, когда Скотт появился у школы, Стайлз стоял, прислонившись к боку джипа, и спорил о чем-то с Айзеком, а на нем красовалась белая футболка с черной полосой по воротнику.
И хотя Скотт не мог быть до конца уверенным, он поставил бы на то, что рукава у Стайлза немного свободны в плечах, словно их растянул кто-то с массивными бицепсами.
iii
Недели через две после Хэллоуина джип снова решил поломаться. Пока машина стояла в мастерской, Скотт предложил подбросить Стайлза до школы. На следующий день он появился на крыльце дома Стилински со вторым шлемом в руках, и дверь ему открыл Стайлз с перемазанным в зубной пасте ртом.
Первое, что заметил Скотт (не считая густого искусственного запаха корицы): на Стайлзе джемпер с у-вырезом цвета голубой электрик, который намного свободнее его обычной одежды. Скотт только на Дереке видел столь ярко-голубой свитер, как раз на Хэллоуин, когда все собрались в лофте, помогали раздавать конфеты детям и смотрели отвратительные фильмы ужасов из восьмидесятых.
– Почти готов, – промычал Стайлз, не прекращая двигать щеткой и размазывая пену по щеке. Зрелище получалось столь непривлекательное, что Скотт рассмеялся. Когда Стайлз возвратился из ванной, на его лице не осталось никаких следов зубной пасты, а Скотт попытался незаметно втянуть побольше воздуха, чтобы разобрать, чем пахнет Стайлз. Особенно он стремился распознать запахи, плывущие от джемпера, который сейчас частично скрывала рубашка в красно-синюю клетку. Почти все забивал аромат смягчителя для ткани, но когда Скотт чуть больше раздул ноздри, то уловил другой, более знакомый запах. Пахло кожей, пылью и травой, что явно указывало на Дерека Хейла.
– Новый джемпер? – уточнил он, когда Стайлз уже запер входную дверь, и Стайлз подпрыгнул на месте, словно его ударило током. Скотту пришлось замаскировать удивленное фырканье кашлем.
– О, этот? – переспросил Стайлз, теребя ворот. – Ага, купил в торговом центре дня… три назад.
Стайлз забрал второй шлем у Скотта и надел его на голову, но не так быстро, чтобы успеть скрыть порозовевшие щеки. Даже не проведи Скотт тест на запахи, он бы понял, что Стайлз врет, потому что три дня назад Стайлз и рядом не появлялся с торговым центром: Скотт тогда добирался от Дитона домой окольным путем, и когда проезжал мимо лофта Дерека, джип стоял внизу.
Скотт знал: если упомянет об этом, то Стайлз покроется интереснейшими оттенками красного, но учитывая острый запах смущения, густым облаком обволакивающий Стайлза, Скотт полагал, что друг и без того уже достаточно интенсивного окраса.
Однако для него не осталось незамеченным то, что Стайлз не возвращается в дом, чтобы стянуть с себя джемпер, и если это не означало, что он по уши в Дереке, то Скотт не представлял, что еще это означает.
iv
На следующий день счетчик «дни без сверхъестественной атаки в Бикон Хиллс» обнулился.
В четыре утра Скотта выкинуло из довольного приятного сна. Несколько секунд он не понимал, что происходит, и только потом разобрал, что же он так громко и ясно слышит, и от этого звука желудок поднялся к самому горлу.
Где-то рядом ревел альфа, и чем дольше это продолжалось, тем больше волк Скотта бесновался у него внутри, почти умоляя обратиться. Незнакомый альфа подавал голос не в приветствии, это был вызов, и Скотт не справился с собой: когти разорвали простыни, и в экране компьютера он заметил отражение своих глаз, горящих, как угли, в темноте комнаты.
Через несколько секунд рев смолк, но Скотт понимал, что заснет теперь нескоро. Он не успел втянуть когти и клыки, как в комнату ворвался Айзек, его сердце бухало в груди с такой силой, словно у него вот-вот случится паническая атака, а глаза залило золотым.
– Скотт? – позвал он, и Скотт приложил все усилия, чтобы не обращать внимания на нестерпимый зуд под кожей, который исходил, кажется, из самого нутра. Волк отчаянно хотел вырваться, хотел защитить свою территорию, и если бы полнолуние наступало чуть раньше, то Скотт наверняка поддался бы волку. Но так ему удалось сосредоточиться на человеческой части себя, и клыки медленно втянулись в десны.
– Все нормально, – успокоил Скотт, разгибая-сгибая пальцы, пока не исчезли когти. – Только не думаю, что мы сегодня пойдем в школу.
Когда он позвонил Дитону, то голос у того звучал вполне бодро, несмотря на темень за окном. Полчаса спустя на горизонте посветлело, и в смотровой в ветлечебнице собралась вся стая. Даже ранним утром Эллисон и Лидия выглядели идеально, будучи полной противоположностью Стайлзу, явившемуся с Дереком. Он опирался о столешницу, а одет был в мятые тренировочные штаны и свободную черную футболку. Даже держа в руках огромную термочашку, из которой шел пар с кофейным запахом, он все время зевал, а когда чуть сдвинулся и прижался к боку Дерека, рука того скрылась у Стайлза за спиной. Скотт не очень хорошо видел с другого конца комнаты, но он бы не удивился, если Дерек положил руку Стайлзу на поясницу.
Скотту чуть-чуть хотелось закатить глаза и пробормотать «наконец-то», но, учитывая бродящего по лесу альфу, бросившего прямой вызов, пока требовалось сосредоточиться на нем.
То ли из-за того, что все они не до конца проснулись, то ли пересмотрели дурацких фильмов, но к началу школьных занятий родился настолько сумасшедший план, что он вполне мог сработать. Требовалось много рябины, поэтому пока Стайлз, Эллисон и Лидия занимались с Дитоном, Скотт с оборотнями направились в заказник, чтобы попытаться определить, где затаился альфа.
Они только взобрались на холм, как Дерек застыл и вскинул голову, принюхиваясь. Скотт узнал эту часть леса: они почти на месте, где все началось, там он потерял ингалятор, а Питер укусил его.
– Что такое? – на всякий случай уточнил он, повторяя движения Дерека. Скотт все еще чуял слабый запах альфы, похожий на неприятный душок ржавеющего металла и мокрой псины, но за последние пять минут они не приблизились и не удалились от него.
– Он в доме, – заявил Дерек, еще несколько раз принюхавшись. – Он в моем доме!
Большего Скотту не требовалось.
Когда они той же ночью вернулись в заказник, небо перетекало от темно-оранжевого в стальной синий, а Дитон со Стайлзом возводили самую смехотворную ловушку, которую Скотту только доводилось видеть, исключая мультики. Стайлз взобрался на высокую сосну и, следуя указаниям Дитона, наматывал тонкую веревку на ветки. На земле стоял большой ящик из грубо обтесанных темных досок. Чем ближе Скотт к нему приближался, тем больше зудела кожа, поэтому он остановился на приличном расстоянии, пытаясь не задумываться, как Дитон сумел раздобыть столько рябины за такое короткое время.
Дерек, с другой стороны, незаметно передвинулся так, что встал прямо под Стайлзом, оседлавшим ветку, и хотя даже со своего места Скотт видел, как он не в силах сдержать гримас, пробегающих по лицу, Дерек не отходил от ящика (больше клетки), пока Стайлз благополучно не спустился с дерева.
– Эта самое сумасшедшее из всего, что мы затевали, – заметил Айзек, хватая веревку, привязанную к ящику, и по команде Дитона натягивая ее. Ящик поднимался вверх, пока не оказался спрятанным в кроне деревьев. Скотт не сомневался: когда полностью стемнеет, он станет почти незаметен, даже для оборотня.
– Насчет этого не знаю, – вздохнул Скотт, потому что пусть натягивать незаметно веревку, которая активирует ловушку-ящик из рябины, явно немного безумно, зато следующая часть плана казалась откровенно опасной.
Настало время взять альфу на «слабо».
Когда взошла луна, Стайлз и Дитон ушли, хотя Стайлз наотрез отказался возвращаться домой. Это не предназначалось для ушей Скотта, но он все равно услышал, как Стайлз пробормотал «жду тебя у камаро» Дереку на ухо, проходя мимо, и несмотря на то, что Скотт намеренно сосредоточился на сердцебиении Айзека, он невольно различил, как Дерек произнес «будь осторожен» в ответ.
А потом началась игра.
Выманить альфу оказалось несложно. Когда они подошли к старому дому Хейлов, Скотт обратился и издал самый мощный рев, на который был способен. Исходя из того, как позади у Дерека и Айзека ускорилось сердцебиение, получилось хорошо. Чужой альфа ответил почти тотчас, и прошло всего несколько секунд, как он взбежал на холм. Это оказался огромный коричневый волк, его глаза горели в темноте, как огоньки двух зажигалок. Мгновение он просто стоял там, его широкая грудь тяжело вздымалась, и Скотта тянуло в драку. Волк, подступив под самую кожу, требовал от него защитить свою территорию когтями и клыками. Вместо этого Скотт развернулся и на полной скорости помчался обратно к деревьям. Айзек и Дерек двигались прямо за ним, но оставались начеку: не появятся ли чужие беты, но альфа не обращал на них внимания. Он оказался до абсурда быстрым, лапами врываясь в землю, и очень скоро Скотт ощутил за спиной горячее дыхание.
Но как только Скотт решил, что другого выбора, кроме как атаковать, нет, альфа пронесся мимо, словно вовсе его не заметил. На три секунды Скотт завис, а потом уловил в ветре запах теплой свежей человеческой крови. Позади он услышал горестный вой, и пусть он не помнил, как пахнет кровь Стайлза, этот вой достаточно стимулировал прибавить скорость, несмотря на огонь в легких. Еще не достигнув поляны, он дернулся от грохота – ящик ударился о землю, а потом раздался самый мучительный и отчаянный скулеж, который когда-либо терзал ему слух. Когда Скотт наконец продрался сквозь кусты, чуть не споткнувшись, резко затормозив, то облегченно выдохнул, а потом понял, что еще больше сбит с толку.
Хорошая новость заключалась в том, что ловушка сработала. Ящик стоял на земле, слегка пошатываясь, но выдерживая напор изнутри. А плохая – кровь явно принадлежала Стайлзу, однако, учитывая перочинный нож, торчащий из земли рядом с ним, рану он нанес себе сам. Скотт видел крупные свежие капли крови, скатывающиеся из разреза на ладони, и, пока Скотт возвращал себе человеческий облик, Стайлз наклонился и разорвал ограждающий его рябиновый круг. Казалось, не считая раны на руке, Стайлз в полном порядке, но Скотт заметил изодранную внизу штанину джинсов, словно ее зацепили когтями, до того как Стайлз прыгнул в защитный контур.
Тем не менее, не успел Скотт произнести хоть что-то, не успел толком осознать, что видит, как из кустов вывалился Дерек, а за ним и Айзек. Дерек выглядел до смерти напуганным, но когда он удостоверился, что Стайлз жив и здоров, его сердцебиение начало приходить в норму, пусть ужас все еще читался на его лице.
– Стайлз, какого хрена это было? – выпалил он, сверкая голубыми глазами в темноте. – Ты должен был уйти!
– Я его заманил. Ускорил события, – пояснил Стайлз, стягивая верхнюю рубашку и завязывая рукав вокруг кровоточащей ладони. И все с таким равнодушным видом, словно его совершенно не заботила собственная безопасность, что Скотту захотелось встряхнуть его. – Это же сработало, да?
– Не в этом дело! Он мог тебя убить! – несмотря на сведенные вместе брови, будто Дерек едва справлялся с порывом выместить гнев на ближайшем дереве, его глаза постепенно перестали гореть синим. Он снял кожаную куртку и попытался накинуть ее на плечи Стайлза.
– Дерек, мне не нужна твоя чертова куртка, – пробормотал Стайлз, стараясь увернуться и не отводя взгляда от расползавшегося красного пятна – кровь постепенно пропитывала рукав рубашки.
– Стайлз, прекрати, – прорычал Дерек, и путь в голосе звучал гнев, на лице была написана обида. В кои-то веки Стайлз не начал спорить, а просто молча кивнул, вдевая здоровую руку в рукав.
Судя по ощущениям, Скотт нечаянно подглядел невероятно личный момент, а по взгляду, брошенному в его сторону Айзеком, тот чувствовал то же самое. Поэтому они оба отступили в чащу, оставляя Дерека и Стайлза наедине с ящиком, в котором оборотень-альфа, несмотря на издаваемый им жалобный скулеж, конечно, пребывал в лютом бешенстве.
Раз уж речь зашла о пришлом оборотне, то Скотт не представлял, что с ним дальше делать. Он позвонил Дитону, и тот попросил оставить ящик на месте – он заберет его утром.
Скотт мысленно сделал заметку никогда не раздражать Дитона. Когда он возвратился на поляну, то оборотень уже затих, а Стайлз и Дерек испарились.
v
После решения вопроса с заезжим альфой в Бикон Хиллс стало на какое-то время тихо, чему Скотт очень радовался. Пусть у него уже лучше получалось совмещать борьбу со злобными сверхъестественными существами и учебой, намного легче получить хорошую оценку по истории, когда не нужно волноваться о других оборотнях, канимах или еще о ком.
На самом деле именно из-за истории он оказался у Дерека как-то после обеда в конце ноября. Хоть Дерек особо не распространялся, Скотт знал, что тот любит читать. Несмотря на то, что лофт до сих пор не блистал многими удобствами (такими, как стулья или телевизор), стопки книг бросались в глаза. И, как ранее заметил Скотт, большинство из них посвящались истории и мифологии, поэтому когда ему дали задание про исторические предпосылки в зарождении мифов о сверхъестественных существах (он выбрал вампиров, чтобы не навести на себя подозрения), он проигнорировал школьную библиотеку, направившись к Дереку.
Сначала Скотт, поднимаясь по бесконечной, казалось, лестнице, думал, что никого нет дома – в лофте никто не разговаривал, не раздавалось звука шагов или даже перелистывания страниц. Но потом он наконец-то уловил медленное размеренное сердцебиение, и, когда открыл дверь, он увидел, почему стояла такая тишина.
Хотя стульями Дерек до сих пор не обзавелся, он согласился купить диван, который теперь стоял вплотную к окну, занимавшему всю стену лофта. Сквозь мутное стекло пробивались блеклые лучи ноябрьского солнца, освещая Дерека, лежащего на животе на диване, одну руку он подложил под голову, а вторая свисала к полу. Если бы не черные волосы и характерная щетина, Скотт никогда бы не поверил, что это Дерек, потому что, насколько он припоминал, он никогда не видел Дерека в худи, да еще бордового цвета. На спине что-то было написано белым, и когда Дерек слегка пошевелился, – его сердцебиение ускорилось, когда он начал просыпаться – Скотт с ухмылкой разобрал надпись.
На спине худи из заглавных букв складывалось «Стилински». Слово натянулось на широкой спине, и, когда Дерек полностью проснулся и резко сел, Скотт хохотал, безуспешно пытаясь скрыть смех за кашлем. Даже взгляд Дерека, говорящий «я вырву тебе селезенку», не заставил его замолчать.
– Скотт, если ты об этом хоть кому-то заикнешься…
– Дерек, успокойся, я не пророню ни слова, – заверил он, поднимая руки в знак капитуляции, хотя еще один смешок вырвался изо рта. – Просто один маленький совет, вам двоим уже не нужно от нас прятаться. Это пипец как очевидно.
– В самом деле? – переспросил Дерек, и Скотту пришлось отдать ему должное: Дерек действительно выглядел шокированным.
– Ага. Такое случается, когда умыкаешь одежду друг у друга.
Дерек тихо зарычал, и, хотя Скотту захотелось зарычать в ответ, он пересек комнату и сел на диван, роясь в рюкзаке в поисках листка с заданием.
– Мне нужна твоя помощь кое в чем, – пояснил он, и хотя Дерек периодически поводил плечами в слегка узковатой ему лакроссной куртке, больше они не поднимали эту тему.
i
После этого Стайлз и Дерек перестали скрывать свои отношения. Нельзя сказать, что они начали прилюдно набрасываться друг на друга, да и никакого официального объявления не прозвучало, но главное проявлялось в незначительных вещах. Когда стая собиралась вместе, либо у Дитона для обсуждения чего-то, либо посмотреть кино в гостиной у Скотта, они вели себя как пара, пусть и как старая женатая пара. Хотя половину времени они пререкались, делали они это, пока Дерек одной рукой обнимал Стайлза, водя пальцами по его плечу. Даже когда джип вновь встал на колеса (но, казалось, тарахтеть он принялся еще больше, чем раньше), Дерек часто забирал Стайлза из школы и по меньшей мере один раз в неделю, как замечал Скотт, кто-то (или оба) ходили в одежде другого.
За несколько дней до Рождества он отправился к Дереку, намереваясь передать лично, что тот приглашен на рождественский ужин, потому что на телефон Дерек не отвечал (снова). Признаться честно, Скотт немного отвлекся, пока поднимался по лестнице, обдумывая, сколько потребуется еды, чтобы накормить троих оборотней и нескольких людей, и, когда услышал учащенное биение двух сердец, дверь в лофт он уже распахнул.
Лампы не горели, но света из окна оказалось достаточно, чтобы разглядеть сплетенные тела на диване, и, насколько Скотт успел заметить, ни клочка одежды их не прикрывало. Он тут же развернулся к ним спиной, изо всех сил стараясь стереть из памяти изображение члена лучшего друга.
– Я потом зайду! – крикнул он через плечо, и, наверное, представлял собой еще то зрелище, но он порадовался, что услышал, а не увидел, как Стайлз рухнул с дивана. До него донесся обрывок фразы Дерека, а потом Скотт уже спускался по лестнице, упорно сосредотачиваясь на эхе собственных шагов, а не на звуках из лофта.
Он действительно радовался за них, правда, но все же Скотт скучал по временам, когда они хотя бы старались скрытничать.
@темы: Мини/драббл
Название: "Импровизация"
Автор: Aris_r
Фандом: "Бедная Настя"
Пейринг: Михаил Репнин/Владимир Корф
Жанр: ангст, pwp
Рейтинг: NC-17
Размер: мини (6435 слов)
Саммари: Иная версия утра после танца семи вуалей
Дисклеймер: не претендую
Предупреждения: Частичный кроссдрессинг, энгри-секс с минимумом подготовки, мордобой реальный и воображаемый. При этом сцены секса описаны максимально приличным языком, без пошлостей и слишком явных анатомических подробностей, т.к. автор пытался выдержать текст в духе канона. Основной упор на психологию, в наличии шейминг, понты, много мозготраха и истерик.
читать дальшеУдар был чертовски болезненным. Но заслуженным, поэтому Владимир даже не поморщился. Да и привык он, не в первый раз. Если сам Корф решал проблемы разговорами и дуэлями, то Миша всегда первым делом прибегал к кулакам. Другое дело, обидно, что он так и не понял, что бить, в сущности, не из-за чего. Впрочем, можно надеяться, что он за себя, за тайны от него, а не за эту… С этим Володя справится, объяснит. Они всегда понимали друг друга.
Он сперва и подниматься не стал — начал оправдательную речь прямо с пола. Правда, учитывая количество шуточек в ней, исполненной раскаяния она не выглядела. Но они словно сыпались сами. Ведь в глубине души он все равно считал себя правым.
Он прекрасно понимал, что Миша не в состоянии оценивать шутки. Но учитывать не собирался. Интуитивно чувствовалось, что, если он даст слабину, этот влюбленный или когда-то в прошлом влюбленный, а теперь униженный идиот – ох, как Володя надеялся на второе! – его съест, не раздумывая. Нет, оправдываться перед Мишей надо так же аккуратно, как до этого планировал тот роковой вечер с танцами. Что-то, чтобы отвлечь, что-то, чтобы вернуть внимание, что-то, чтобы вызвать реакцию и сразу ее проконтролировать… Прямо театральная постановка, отец бы гордился! Точно, не забыть добавить остроумный комментарий про отца, в конце концов, с него все это началось…
На самом деле то, что между язвительными фразочками он как-то умудрился пересказать всю ситуацию с происхождением Анны, – настоящее чудо. Что Миша дослушал, а не убил сразу, – чудо вдвойне. Как и то, что сам Корф сдержался и не бросился в ноги с извинениями, слыша это убитое «подлость». Что-что, а будить совесть Репнин умел, и приходилось напоминать себе «я прав, я прав, я прав».
— Все равно я прав, черт возьми!
— Что?! – хорошо, что он нельзя убивать интонациями. Впрочем, когда речь шла о Мише, с этим утверждением можно поспорить. Но отвечать было нужно, раз сорвался и высказал непозволительную мысль вслух.
— Ну услышал бы ты от нее признание на словах. Глазки в пол, томные вздохи: «Ах, я не хотела позорить дядюшку, он так мечтал о лучшей жизни для меня, а потом я полюбила вас, и стало поздно». Тьфу! И ты бы снова купился! Она же тебя околдовала, ты не соображаешь ничего, – он предостерегающе поднял руку, увидев, что Миша собирается что-то сказать. – Нет, молчи! Или даже — услышь ты правду от меня. Мой отец в свое время рехнулся, решил воспитать крепостную сироту как родственницу и запретил всем говорить, кто она на самом деле. О ней самой бы это ничего не сказало! А так ты сам все увидел!
— Что именно увидел? Что ты способен так жестоко унизить девушку? Что ты способен унизить меня? – Репнин задыхался от гнева.
— Что для нее проще согласиться на непристойный танец, чем исчезнуть из твоей жизни молча или признаться тебе во всем самой! Ей наплевать, что тебе больно, лишь бы она оставалась в твоих глазах идеальной! И танцевала она вовсе не как приличная девушка, исполняющая ненавистный ей приказ, а как… — Корфа уже несло, он готов был перечислить каждый грех Анны, и настоящий, и выдуманный. Его желание оправдаться и защитить Мишу уже переросло в стремление отплатить этой девке за все, за испорченную юность, за холодность отца, за нелепое умиление всех слуг, за Мишу, за дурацкие вопросы, вечное неповиновение и бесконечные, словно специальные попытки разозлить…
— Хватит! Ты уже определись: то она у тебя гулящая девка, то заботится об идеальной репутации… Ты сам себе противоречишь и несешь бред, слушать противно! А знаешь почему? Потому что не хочешь и не умеешь признавать виноватым себя.
— Я виноват в том, что ты не умеешь выбирать женщин?
— Не умею я, кажется, выбирать друзей, – Репнин скривился. – Ты… Я столько лет с тобой бок о бок, и даже не догадывался, что ты можешь быть таким…
— Черт, ну прости меня, ну кретин, немного перестарался… но о тебе ведь заботился.
— Немного? – Миша вскинул голову, посмотрел на Корфа так, словно желал видеть его мертвым. – То есть, ты считаешь, что это немного?
— Извини… Миша, я неправ, да. Но я очень хочу с тобой помириться…
— Да ты даже не раскаиваешься! Ты совершенно не понимаешь, что ты сделал, и…
И на этом моменте терпение лопнуло у самого Володи. Да, он был неправ, он сам это понимал, но как можно защищать эту чертову девку с таким пылом, ставить ее превыше дружбы, которая казалась вечной, незыблемой, самой крепкой на свете.
— Миша, чего ты от меня теперь хочешь?! Все, дело сделано, я же не могу вернуться в прошлое и все исправить! И я несколько раз извинился!
— Я хочу, чтобы ты понял, как это больно, когда тебя унижает человек, от которого ты зависишь.
— Анна — и зависеть? – Корф хмыкнул. – Я могу быть ее барином, но зависит она только от себя. Так уж воспитана, спасибо моему отцу.
— А я не только про Анну. Я и про себя. Я зависел от нашей дружбы. Хотя и про Анну тоже… — Миша вздохнул, и от этого вздоха Корф немного успокоился.
— Хорошо. Как ты это сделаешь, учитывая то, что единственный человек, от которого я зависел, сейчас мертв?
— То есть от меня ты ни в чем не зависишь и прощения моего не желаешь? – уточнил Репнин холодно. Да, кажется, последней фразой Володя вновь его разозлил. Эта импровизация оказалась далеко не самой удачной. Хотя ссориться с Репниным в принципе было занятием трудным: взрывной характер в сочетании с талантом к изящной словесности давали слишком опасную смесь.
— Конечно, завишу, – произнес Корф примирительно. – И прощения твоего хочу. Давай, придумывай. Еще раз меня ударишь? – он подставил Мише щеку. Не мог уже прекратить рисоваться, хотя закончить этот тяжелый разговор миром хотелось дико. Но гордая натура брала свое.
— Нет, – вдруг холодно произнес Миша. – Ты сделаешь для меня то же самое, что она сделала для нас. Станцуешь. И тогда я тебя прощу.
Большего безумия Корф от него не слышал уже очень давно. И это считая тот случай, когда Миша подговорил на спор украсть часы командира, продемонстрировать пяти людям и вернуть на место так, чтобы их обладатель ничего не узнал.
— Миш, чем тебя у цыган поили? Или где ты там был? – Володя рассмеялся, а Репнин только сильнее сощурил глаза и сложил руки на груди. Весь из себя воплощение уверенности, не дай Бог с таким связаться, но теперь поздно.
— О чем и речь. Наша дружба и мои чувства для тебя ничего не значат.
Нет, Миша определенно рехнулся. Но вот эта его фраза… Черт, она задела! Корф для него старался, разоблачая эту девку, а Миша теперь делал такие заявления.
— Ты сам-то меня ценишь, раз выставляешь такие условия и говоришь такие вещи?
Теперь уже настала очередь Репнина возмущенно хватать ртом воздух, и Корфу оставалось только молиться, что, когда к Мише вернется дар речи, он заговорит не про Анну, потому что иначе не избежать убийства. Правда, не ясно, чьего. Но кровь прольется, определенно.
— Ты же еще жив, значит, ценю, – наконец процедил Репнин. Опять они об думали об одном и том же. Но лучшего доказательства своей правоты Володе нужно не было. Если кто-то посмел пошатнуть такую крепкую связь, он не только публичного унижения заслуживал, но и вещей пострашнее. Анна еще легко отделалась. Жаль только, что этот осел ничего не понимал. Черт, Володя бы отдал все, чтобы Репнин раскрыл глаза наконец…
А впрочем, у него действительно была возможность здесь и сейчас — отдать все и заставить этого упрямца осознать.
— Танец, значит? – и самая ехидная улыбка из арсенала. – Легко!
И по тому, как Миша побледнел – еще сильнее, чем когда он увидел Анну выгибающейся на ковре в пошлом восточном наряде, Корф понял, что вот с этой импровизацией он попал в точку.
Впрочем, минуты через три он об этом уже пожалел. Но поздно. В злобно-авантюрном угаре дано «слово офицера, в смысле, слово бывшего офицера», и отступать уже было некуда. Тем более, когда визави почувствовал его сожаление и всячески издевался. Напомнил про дуэль с Александром, когда его тоже подловили на возможной трусости. Наказать за все сразу — очень по-репнински, между прочим. Так что пришлось искать самого крупного размера шаровары и платок с нарукавниками в тон. Фиолетовый. Цвет угасания. Ну да, сегодня угаснет его гордость. Причем угаснет в любом случае. И если он доведет авантюру до конца, и если откажется в последний момент.
— Да это на меня просто не налезет!
— А ты не в театр пробуешься, ты отвечаешь за свои грехи. Так что эстетический аспект неважен, – подначивать взялся, мерзавец.
Вопреки ожиданиям, влезть в шаровары все же получилось. Конечно, они оказались коротки, но на бедра налезли. Корсет он не стал даже мерить – это было бы издевательством и над собой, и над тканью. Двумя пальцами осторожно взял рукав.
«Что я делаю? А, главное, зачем?» — он с ненавистью посмотрел на полупрозрачный лоскуток. Неужели ему и правда получить прощение Репнина было настолько важно? Нет, его вина бесспорна, но это — ни в какие рамки. И вообще, того удара должно было хватить. А, может, пока не поздно, переодеться и сказать, что это слишком для прощения за обиду, нанесенную крепостной девке, и пусть думает, что хочет?
«И подумает он, что ты не держишь своего слова».
Нет, ну как? Как Репнин умудрялся каждый раз провоцировать его дьявол знает на что?! Причем, не прикладывая никаких усилий. Озвучил – и все, Володя уже делал. И ведь так постоянно происходило. Просто раньше в глаза не бросалось, потому что Мишины идеи не были направлены на несение наказания или отплату долга. Что бы ни происходило. Даже в те пару раз, когда он его подставил на службе, — даже за это Миша не мстил. Видимо, Анна была ему действительно дорога. Что ж, в таком случае, он точно не жалел, что заставил ее танцевать. И плевать на все.
Взгляд на пустой бокал. Перед глазами картинка – Анна лихо заливает в себя вино перед тем, как начать извиваться перед ним. Вот вам и невинный ангелочек. Интересно, если бы Миша это увидел, он бы по-прежнему был готов драться и унижать друзей за нее?
Натянуть рукава и обмотать вокруг пояса платки – дело одной минуты. Решиться выйти, наконец, из-за ширмы – задача потруднее.
— Мое терпение не бесконечно, — голос Миши был удивительно равнодушен. Можно подумать, он о погоде рассуждал, а не требовал совершенно безумных условий для перемирия.
— Не хочу падать лицом в грязь перед таким утонченным ценителем искусства, — зло бросил Корф в ответ.
— Благодарю за комплимент. Но меня куда больше интересует твое желание понять, что ты натворил, и искупить свою вину, чем зрелищность.
Кажется, все силы Владимира ушли на то, чтобы не сорваться и не заорать: «Поставил на место ту, что давно напрашивалась». Вместо этого он с мрачной решимостью распахнул ширму и наконец встретился взглядом со своим одновременно другом и мучителем. Репнин привстал с кресла, взглянул на него оценивающе и кивнул, отчего Владимир снова еле сдержал желание выругаться.
«Будет тебе и понимание, и зрелища. Сам не рад будешь!»
— Я могу начинать? – хмуро.
— Ты мог начать пять минут назад, – в Мишином голосе мелькнули усталые нотки. Конечно, он осознавал, что перебарщивает, и что у него, в сущности, нет морального права воспитывать давно взрослого человека, тем более такими способами. Но узнать, действительно ли Корфу нужно прощение, или это лишь разговоры, было важно. Вот и сказал то, что сказал. А столь долгого ожидания он не предполагал, ждал либо категоричного отказа, либо желания расправиться с неприятным уроком-условием побыстрее. И в этом случае он бы спокойно освободил Володю от этой повинности. Но его поведение после согласия! Ну как так можно, будучи кругом виноватым, продолжать доказывать свою якобы правоту, извиняться и хамить одновременно? Эгоистично хотелось проучить его уже именно за это.
— Сам бы попробовал натянуть это на себя. Дело не одной минуты.
— Непременно попробую, как только возникнет желание унизить кого-то, кто заведомо слабее и не может ответить, а потом оттягивать расплату, – Репнин сделал вид, что задумался. – Ах, да, со мной такого не бывает.
— Ну, конечно, когда ты понимал простые человеческие слабости? Хотя… желание видеть тех, на кого ты злишься, не при параде, можно отнести…
— Так, хватит, – Миша устало потер виски. Пора было заканчивать этот фарс.– Мы сейчас поссоримся еще сильнее.
И только собрался добавить, что условие перемирия уже можно считать выполненным, как Владимир повернулся боком и сделал маленький шаг в его сторону. Еще один.
— Ничего ведь, что я без музыки? – прозвучало как-то отрешенно и в то же время с вызовом. Тем же тоном Корф рассуждал о последнем бокале спиртного на эшафоте.
— Какая разница, все равно тебе медведь на ухо наступил, — буркнул Репнин в ответ. Не думая, просто чтобы не оставить за этим несносным человеком последнего слова.
— Просто желание музицировать и петь нападает на меня, только когда я чертовски пьян, – и еще два шага навстречу Репнину. Схлестнуться взглядами. Поймать удивление и сожаление. Интересно, он сам также выглядел, когда танцевала Анна? Впрочем, тут дело было в другом. Она двигалась красиво, и шок Владимира во многом был связан именно с эстетикой. Его попытки изобразить что-то, чтобы Репнин, наконец, замолчал и прекратил его терзать, красивыми было можно назвать едва ли.
— Закрыли тему.
— Как скажешь, – но ему самому было безумно жаль. Раз язвительность была под запретом, волей-неволей приходилось думать о том, как двигаться. Он же в этом ничего не смыслил. Да и видел-то этот танец от силы три-четыре раза. Шаг, еще один. Решившись, провел ладонью по другой руке, погладил рукав. Как делала Анна тогда. Только у нее при этом был взгляд хищницы-соблазнительницы. Но это Владимир изобразить точно не мог. Надо было закрыть глаза, так станет легче. И да, повести бедром. Движение вышло неловким, вся ситуация – унизительнее не придумаешь. Но почему-то он чувствовал и нотку гордости, что он смог, не струсил в последний момент. Хотелось проорать Репнину об этом, но он всего лишь тихо попросил:
— Скажи что-нибудь.
— Отбить ритм? – Миша в точности копировал его собственные отрешенные интонации, те самые, которые появлялись у Владимира, когда он понимал, что шансов выпутаться без потерь из очередной неприятной истории нет.
— Репнин!
— Прости, – посмотрел куда-то в стену, еще острее чувствуя сожаление, что вообще все это начал. Видно же, что Корф ничего не понял, просто не захотел ссориться еще больше, вот и согласился. И Михаил от этого ощущал, что никакой он не защитник своей любимой и не воспитатель своего друга, а банальный палач для всех. – Так, ладно, переодевайся. И будем считать, что ничего не было. Только умоляю, не лги мне никогда больше. И не трогай ее. Иначе я тебя убью.
И, наверное, именно из-за этого окончания фразы радость от прощения и освобождения померкла. И Володе глупо и по-детски захотелось показать ему, что вот сейчас он взял на себя слишком много, и прощение от него — такого – вовсе не такая ценность, как представлялось изначально.
— Что, не понравилось зрелище? – бросил он ехидно. – Ну извини, меня к театру не готовили. Анна, конечно, танцует красивее.
— Я сказал, не смей об этом даже упоминать!
— А, жалеешь, что застал лишь малую часть. Ну что ж, могу изобразить. Начиналось все так… — он повернулся вокруг себя. По привычке так, словно был на каблуках. Чудом устоял. Затем еще раз, уже помня о босых ногах. Посмотрел Репнину в глаза и слегка повел плечами. – Мастерства у меня не хватает, конечно, да и женских форм тоже, но общее представление о танце дать могу.
Зачем? Зачем и куда его несло? Он и сам не понимал. Ведь получил же возможность покончить с этим балаганом и помириться с Мишей. Надо было только пообещать, что он не тронет Анну. И какого черта эта девка так важна Репнину? Он сейчас смотрел на Владимира как на заграничную диковину, бледный как смерть, губы сжаты в тонкую полоску. Злился. Так ему и надо. Корф прекрасно понимал, что потом пожалеет, но сейчас мстительно радовался.
— Прекрати. Так. Себя. Вести. – Репнин словно выплевывал эти слова. Наверное, нужно было устыдиться, но какое там.
— У меня совсем не получилось, да? Ничего, подожди, я попытаюсь еще раз.
Поворот. Взмах рукой. Это чертово движение плечом. Все как делала Анна тогда. А теперь даже настроение такое же. Вот! Именно это и злило. Хотелось крикнуть: «Она вела себя именно так. Не скромничала, не демонстрировала, что исполняет повинность. Танцевала, словно ей это нравилось. И ты по-прежнему будешь считать ее святой?» Но он молчал и продолжал двигаться. И как-то даже пластика появилась. Не такая, как у женщин, конечно, но для того, чтобы изобразить нужное движение нормально, хватило. Посмотрел на Мишу снова. Тот, кажется, едва сдерживался, чтобы не вскочить и не врезать ему. Плевать. Да пусть хоть убьет, лишь бы не воображал столько об этой девке и о своих геройствах. И в этот момент в мысль врезалось больное: «А сам-то? Сам-то тоже на коленях перед ней ползал». Стало так тошно. И он снова закружился, выплескивая таким диким образом свою ярость.
— Так, все! – Репнин подскочил с кресла, в два шага подошел к нему, схватил за руки и четко произнес: — Хватит.
— Между прочим, у меня только стало получаться, — прошипел Владимир в ответ. – Дай уже закончить.
И толкнул Мишу обратно. Тот лишь пробормотал устало:
— Почему мы не можем просто забыть об этом? Да, дурацкая идея была! Теперь я тоже виноват! Оба накуролесили, оба! – к концу фразы он уже кричал.
— Да потому что неважно тебе все это. У тебя только ее имя с уст не сходит, — презрительно, болезненно. – Пытался я разбить образ нежной барышни, который она создала – безрезультатно. По-прежнему сохнешь. А ведь она вот так же со мной себя вела, когда ты ушел, — и обнял Мишу за плечи, наклонился, чуть ли не потерся о его плечо подбородком, — твоя Анна, да. Танцевала именно так.
Голос Владимира сочился ядом, а Мише стало нечем дышать. Аня? Она же не могла. Если только мстила. Как Владимир сейчас. Или?
— Ты лжешь.
— Увы, мой друг. Хотя, имею ли я право тебя так называть? – снова извиваясь.
А для Репнина весь мир стал размытым. В центре яркое пятно – Володя, изображающий восточный танец. Язвительный шепот, озвучивающий порочащие Анну слова, и звон монисты. И плечи горели. Именно там, где он их коснулся.
— Пожалуйста, перестань, — без надежды, что его услышат. И точно. Владимир лишь развязал на поясе платок и подошел к нему. Гул в ушах. Руки сжимались в кулаки. А Владимир повязал платок ему на шею и – Боже! – погладил его по груди, сперва медленно, а потом резко, чуть ли рубашку не порвал. И снова отошел.
— Вот так это и выглядело. Удивлен? Хотел бы посмотреть в оригинале? – ненависть в голосе била по ушам не хуже зрелища. Издевательство. Форменное. А он все продолжал: — Я могу ее попросить повторить для тебя.
Может. Он все может, он ее хозяин, он хозяин этого дома, он сумасшедший настолько, что может даже извинения вывернуть так, что окажутся виноватыми все, кроме него.
— Так попросить? – снова подошел ближе. Даже не подошел. Подкрался. Медленно, но подвески все равно звенели. И действительно Репнину этот наряд на мужчине казался нелепым и унижающим? Сейчас это гипнотизировало.
— Или у меня начало так хорошо получаться, что твоя любимая не сможет соперничать? Так она быстро научится. В ней было видно такое упорство и стремление.
Тяжелое дыхание. Пальцы в кулаки. Треск.
— Какого черта?
Миша перевел взгляд с Владимира на оставшийся в его руках кусок нарукавника. Снова на Владимира. Злого и, черт побери, великолепного, даже в таком виде. Снова на ошметки полупрозрачной ткани.
— Я…
— Ты! – Владимир отошел назад, и посмотрел бешено. Он ведь понимал, что сам спровоцировал агрессию, но остановиться не мог.
— Ты! Ненормальный! Сперва нос мне чуть не сломал, потом условие это идиотское, теперь вещи рвешь. И люди еще говорят, что у меня проблемы с контролем над эмоциями. А я сейчас стою тут и гадаю, начнешь ты размахивать пистолетом или крупицы здравого смысла еще остались?
— Ты мой здравый смысл убил своими словами, — Репнин выкинул тряпочку, и посмотрел Володе в глаза.
— Не я, – Владимир ответил, как отрезал. – Она. Враньем своим. Просто ты этого видеть не хочешь!
— А ты как будто мне не врал?
— Тайна не моя, я не мог сказать правды. Она могла. Но предпочла танцевать вот так, лишь бы не говорить. О какой любви речь? Вот как она к тебе отнеслась! – он понимал прекрасно, что перевирает факты, что он, приказывая ей танцевать, оперировал не самыми красивыми понятиями, указывал на любовь к красивой жизни, шантажировал судьбой других людей. Тут любая бы пошла танцевать просто из чувства оскорбленной гордости. Да он сам пошел! Но отказаться от идеи убедить Мишу в этом он не мог.
— Но это не значит, что твоей вины нет! Ты заставил! – Миша снова задохнулся от гнева. – И говоришь мне все это ты! И я…
— Что? – Корф подошел ближе. – Убьешь? Убьешь за правду?
Звон проклятых подвесок, гнев и вызов в синих глазах. Все замедленно, размыто, как в пьяном сне. Руки сжимались на подлокотниках. В мыслях билось: «Не шевелись». А потом Михаил услышал удивленный корфовский вздох и гневное:
— Или не за правду? Репнин, я поражаюсь! Герой-палач недоделанный, весь такой правильный, а сам мечтаешь увидеть ее танец!
Миша чувствовал горячее злое дыхание, чувствовал руку, замершую возле его колена, видел чертовы зеленый и фиолетовый цвета даже с закрытыми глазами. Аня. Владимир. Снова Аня. Снова Владимир. Осознавал свое…возбуждение? А задуматься серьезно не получалось все равно. Слишком гневно, слишком громко в ушах, слишком много фиолетового и зеленого под зажмуренными веками, слишком хотелось прибить этого невыносимого. Вскинул голову:
— А если я мечтаю, чтобы ты повторил свой? – просто назло — первый пришедший в голову бред. Уже хоть как-то щелкнуть по носу, заставить прекратить нарываться на мучительную смерть.
— Странные мечты, — процедил Корф сквозь зубы и наклонился еще ближе. – Ах да, забыл, ты сегодня палач.
И это конец. В ушах это «ты палач» звенело громче, чем мониста на костюме. Повторялось все время, снова и снова, и Миша просто не мог думать ни о чем, кроме этих ядовитых слов, и даже не сразу осознал, что снова вцепился рукой в чертов ошметок ткани на его плече. А губами впечатался в губы. Вкус пирожных с виноградом и табака, острые зубы, чужие пальцы, мнущие манжет рубашки. И фиолетовый цвет. Демонический. И все равно, насколько глупо и неправильно это выглядит. Его довели.
— Ты что делаешь? – Злобный шепот должен был отрезвить, но гипнотизировал еще больше. Дышать нечем. И, тем не менее, он выдавил из себя ответ:
— Ты же изображаешь тут одалиску. Вот, веду себя соответственно, – голос хрипел, руки дрожали. И безумно хотелось врезать этому сумасшедшему. Вместо этого он притянул его к себе. Поцеловал снова: больно прикусывая губы, царапая щетиной – с этой стычкой с Седым, безобразной сценой с Анной и ночевкой в таборе не было возможности побриться. Отстранился и прошептал:
— А разве у тебя самого не было желания поступить так с моей любимой, когда ты заставил ее танцевать для вас? – произнес это просто чтобы добить, уколоть побольнее. А сам понимал, именно этого он и боялся все это время. Что Владимир желал Анну и именно поэтому стремился порой ее обидеть, именно поэтому запрещал им видеться, именно поэтому… Не будет этого! Хотя, какая теперь к черту разница, свою дружбу они с Владимиром уже пустили под откос.
— Я предпочитаю приличных женщин, — ложь удалась Корфу на удивление легко, хотя раньше он совершенно не умел Мише врать. Гнев так влиял? Или то, что губы до сих пор горели огнем? – И прекрати уже комкать эти несчастные обрывки нарукавника, отпусти меня…
Он вырвал руку, а потом сам не понял, как так получилось, но он уже сидел у Миши на коленях.
Он не хотел этого. И Миша тоже вряд ли хотел, он это знал. Это просто приступ неконтролируемой злости, который вместо привычной драки вылился в то, что они целовались как сумасшедшие на кресле, и Репнин, кажется, пытался разорвать второй нарукавник… Идиот, костюмы для танцев дорогие же. И какого черта он об этом думал? А какого дьявола сам выкинул куда-то на пол окончательно сбившийся Мишин шейный платок и потом еще и смял ворот его рубашки?
— Утром ты извинишься перед ней, — веско заявил Миша, как только поцелуй прервался. Владимиру страшно было даже на него смотреть: глаза у того горели, голос был словно незнакомый. Вспомнилось старое Мишино признание, что он повысил голос на императора. Володя тогда не поверил, посмеялся. Теперь, чувствуя этот гнев, это безумие, эту наглость на своей шкуре он очень даже верил. Только он скорее сдохнет, чем подчинится. Шанс решить все вопросы миром уже был упущен.
— Или что? – уточнил он дерзко.
— Или… — Михаил не успел ответить. И, если виноватого в их последнем поцелуе определить уже невозможно, то вот за этот, новый, Владимир полностью брал на себя ответственность. И пусть потом Репнин вызовет его на дуэль, пусть потом он умрет и будет гореть в аду за это и за то, что Анна проклянет его после смерти. Он подумал о том, что лучше считаться безумным, чем униженным, что, если уж потерял хорошее отношение, то надо держаться до конца, чтобы запомнили, пусть со злостью, но на всю жизнь. А Миша возил руками по его голой спине, царапал, и это не могло нравиться, не должно было. Но нравилось вопреки всем законам. Легкая боль словно оттеняла тепло чужих рук и губ, а осознание своей власти и степени своего авантюризма, сейчас взлетевшей до небес, кружило голову. А еще от Миши пахло какими-то непонятными травами. Вроде, он полночи провел в цыганском таборе? Одному дьяволу известно, чем его там кормили-поили. Но запах был приятный, он щекотал ноздри, будоражил. И в сочетании со злостью это действительно было смерти подобно. Потому что отстраниться, облизывая кровоточащие от чужой щетины губы, расстегнуть несколько пуговиц на рубашке своего – кто он ему теперь? – и провести по не защищенному уже горлу зубами это куда больше чем поцеловать один раз назло, полностью осознавая при этом, что он делает и по каким мотивам. Гораздо больше. Этому уже вряд ли есть оправдание. Он рассмеялся истерически прямо Мише в шею, а тот прохрипел что-то непонятное и сжал объятия. Хватка, определенно, стальная. Оставалось надеяться, что Анну он так не обнимает, а то раздавит ненароком, и плакали Володины обещания «заботиться о ней как о родной сестре».
— Ты ненормальный, — прошептал Репнин злобно, чуть хрипловато, и от этого голоса пробежали мурашки, но почему-то стало еще веселее. Владимир расхохотался в голос и снова встретился с Мишей взглядами. Глаза у него были безумные-безумные, и вообще казалось, что он сейчас его просто задушит в приступе гнева. Или притянет к себе, вот так, как сейчас, уверенно, сильно. И да, в этом новом поцелуе действительно можно задохнуться. Как сквозь вату в ушах послышался звон монисты на поясе костюма, следом треск ткани. Миша ухитрился как-то приподнять его, спустить шаровары немного. И, кажется, одна из подвесок все же оторвалась, но какая разница, костюм все равно выбрасывать. Нет! Лучше сжечь. После такого точно сжечь.
— Ненормальный, — повторил Миша совершенно не своим голосом. – И я недалеко ушел от тебя… — и все целовал в шею, мокро, грязно, обжигающе. Повел губами ниже, и Владимир выгнулся против воли. Безумие какое-то, совершеннейший бред. Еще более дикая ситуация, чем танец Ани, после которого он целовал ей руки, чем та животная страсть, которую он обрушил на Полину, когда та поинтересовалась, желает ли барин еще чего-нибудь. Он ненавидел танец семи вуалей, это было теперь совершенно ясно. Будь его воля, запретил бы его официально под страхом чего-нибудь.
— Недалеко, — прохрипел Корф. – Сумасшедший, еще и с геройскими замашками. И было бы на кого и против кого направлять…
Он и сам уже не знал, какую реакцию на самом деле хотел получить. Резкое отрезвление, как было с ним самим после язвительно-усталого «хозяин» в исполнении Анны, или новый всплеск эмоций, чтобы выместить уже все кипящее внутри в ударах и утонуть в последний раз в умопомрачительном болезненном поцелуе, за который не знаешь, ненавидеть или благодарить, что вот это – абсурдное, неправильное, дикое, но оказавшееся настолько дурманящим, вообще было. А потом швырнуть, наконец, в лицо перчатку и встретить смерть спокойно, с полной уверенностью, что это единственно правильный выход.
В итоге отрезвления было не видать. До рукоприкладства не дошло тоже, только эти грубые поцелуи, что на самом деле хуже пощечин. Губы болели, дорогие ткани мялись, внутри — настоящий пожар. Связных мыслей не было. Что ж, для одной из, скорее всего, последних ночей на этой грешной земле вполне подходящее времяпрепровождение. Странно, что все это вот так: быстро, нелепо, и мысли о подобном прежде не возникало. Но жалеть не получалось. Поздно. Бессмысленно.
Как они переместились с кресла на пол, и сами не поняли. Никто не упал и не ударился, уже хорошо. Впрочем, в какой-то мере и степени происходящее можно было назвать падением. Падением устоев. Они оба снова почему-то смеялись, потом целовались, сталкиваясь зубами, кусаясь, и в этот момент Владимир осознал, что смех этот вовсе не нервный истерический порыв двух сумасшедших. Это просто понимание, что долгое молчание, как и любое произнесенное слово, может разрушить все, а разрушать не хочется. Хочется до конца, до утра. Дальше будь что будет.
Миша скинул жилетку, начал расстегивать рубашку, и Корфу жутко хотелось съязвить на тему того, что ее-то он разорвать не пытался, берег. Но этот порыв исчез, стоило Мише навалиться на него, соприкоснуться голой кожей. Чувствовать эту тяжесть, смотреть снизу вверх в злые ярко-зеленые глаза с расширенными зрачками было непривычно, пугающе и дурманяще. Воздух вокруг словно тяжелел, а Репнин бормотал скороговоркой: «Чертов ненормальный, я же не смогу остановиться, ты сам во всем виноват». Его шепот сложно жег кожу, и сейчас Володя был не прочь считаться виноватым.
— Один раз живем, — выдавил Владимир хрипло. – И потом, все остальные наши авантюры тебе обычно нравились…
Да только это не сравнится с армейскими совместными побегами к женщинам и спором на все общие деньги, что они быстрее всех могут найти выход из любого леса. Это крест на дружбе, на чести… на возможности хоть раз испытать что-то еще более волнующее, приятное и дерзкое, себе-то можно не врать.
Он закрыл глаза, чувствуя, как Миша, тяжело дыша, стащил с него шаровары окончательно. Теперь на нем был только один смятый донельзя нарукавник, он лежал на полу среди бисеринок и подвесок, оторванных от костюма, и даже устыдиться не получалось. Только спину неприятно щекотал ковер, и хотелось, чтобы Миша быстрее оказался близко, и чтобы стало возможным укусить его в очередном поцелуе, сдавить со всей силы плечи, запястья, талию. Чтобы не ему одному сейчас было больно и сумасшедше-сладко. И Репнин почувствовал это желание, подался ближе. И тут же застонал от боли, от силы, с которой Володя вцепился ему в плечи. Распахнул глаза, опалил лицо дыханием … Видеть у Репнина, у этой вечно невозмутимой сволочи, периодически изображающей трепетного романтичного героя, такой взгляд, в котором были и жуткая растерянность, и желание, и гнев, про который Корф знал точно, что он направлен не на него, а на самого себя – что-то, а различать нюансы у редких Мишиных гневных настроений он умел прекрасно... Ради этого взгляда можно было станцевать в тех дурацких тряпках еще с десяток раз. А еще по-детски хотелось явиться к той, из-за кого все это безумие началось, и заявить с порога, мол, вот что из себя на самом деле представляет твой вечный романтичный защитничек, расстроить которого ты так боялась. Впрочем, сейчас все равно было не понять, кто из них троих пал ниже всех, чье истинное лицо оказалось хуже. А потом Репнин поцеловал снова, и все стало неважным. Только на секунду, когда Володя прижался ближе, мелькнула ехидная мысль, о том, что он штаны этому моднику он все-таки испортил, оставив на них смазку.
А вот Миша этого и не замечал даже. Ему вообще на все было наплевать. Он только гладил Володю лихорадочно по ногам, бокам, рукам, надавливая, совершенно не заботясь о синяках. И смотрел своими бешеными зелеными глазами.
— Ну и долго ты меня будешь так мять? – не выдержал, колкость все же сорвалась с губ. Сказал и проклял себя за вечную язвительность, но тут же забыл об этом, потому что Миша, прохрипев: «Поговори у меня еще, чертов мерзавец», отстранился, принялся одной рукой стаскивать с себя брюки, второй пытаясь удержать Владимира в лежачем положении. Самому не смешно, интересно? Знал же прекрасно, что одну руку при желании Володя точно сбросит. А с другой стороны, так, играя в насилие, притворяясь, что они до сих пор охвачены таким гневом, что невозможно соображать здраво, было куда проще.
Мишина одежда улетела под ножки кресла бесформенной грудой. И по поводу обнаружившегося у князя умения раздеваться, используя всего одну руку, и при этом ничего не рвать, хотелось снова съязвить. Но еще это завораживало. Миша все делал с такой сосредоточенностью, быстротой, не забывая кидать гневные обжигающие взгляды и периодически сжимать руку на Володиной груди, вдавливая его в пол сильнее. И вот теперь на секунду захотелось убежать, исчезнуть, проснуться и понять, что все это бред от лишнего бокала вина за ужином. Вместо этого он облизал губы, посмотрел насмешливо, прекрасно осознавая, что если присмотреться, в его глазах будет виден страх. Да только Репнин не присмотрится, слишком занят своими собственными эмоциями, своей злостью, своим непонятно как проснувшимся желанием. Снова потянулся, поцеловал обжигающе. Отстранился быстро, грубо сплюнул на пальцы, и Корф поморщился. Мало ему было разорванного костюма, мало испорченных Мишиных штанов, надо совсем опуститься до уровня пьяного рядового, впервые попавшего в дешевейший бордель. А Миша, уловив его недовольство, вдруг усмехнулся:
— А какого еще обращения заслуживают одалиски?
И, черт, Корфу жутко захотелось разразиться бранью, но Миша развел его ноги, коснулся входа, раскрывая пальцами, быстро, настойчиво, грубо, и нельзя, чтобы он принял череду ругательств на счет боли от своих действий. Не дождется, Корф его так не порадует. Он стиснул зубы, посмотрел гневно из-под упавшей на глаза челки, а Миша хрипел, дышал тяжело, словно уже брал. Хотя, сколько там до этого момента? Секунд десять? И назад уже не вернешься, не прекратишь все. Миша убрал челку с его глаз неожиданно нежно и выдохнул едва слышно:
— Сволочь ты все же… красивый…
И, пока Владимир думал, что из этого считать комплиментом, а что ругательством, вытащил пальцы, пристроился и толкнулся резко. И по лицу видно было, что самому больно, толком не разработал, слишком много времени и сил уделяя попыткам унизить словами, взглядом, нарочитой грубостью движений. Корф смотрел в сузившиеся глаза, на сжатые в тонкую полоску губы, на бьющуюся жилку у виска, и за осознанием, что этой сволочи сейчас тоже больно, все собственные неприятные ощущения притупились. Жжение? Пусть. Жесткий ворс ковра? Плевать. Трепыхающийся где-то в глубине души стыд? Черт с ним. Главное, Миша сейчас был сам не свой от боли и осознания того, куда его сейчас завела его проклятая смелость.
Несмотря ни на что, Репнин долго не ждал. Толкнулся прямо так, не привыкнув, хрипел страшно, и, если с Анной у них далеко не зашло, ей, на самом деле, повезло. Звуки были жуткие, как и ощущения. А вот вид прекрасный, хоть и сочеталось все это просто с кошмаром и до сих пор казалось абсурдным, неправильным. Это была какая-то гипнотическая красота, и хотелось смотреть-смотреть-смотреть. И, если сосредоточиться на этом, проклятое жжение не ощущалось так сильно, но Миша не давал сосредоточиться. Снова стиснул руками плечи, потянулся с очередным поцелуем, и теперь неизвестно, что жгло сильнее – размеренные движения в почти не раскрытое или ощущение на губах проклятой щетины. А потом Миша просто зализал раздраженную кожу, и это успокоило боль, но казалось настолько грязным. Сам Корф себе даже с куртизанками такого не позволял.
— Прости… — прошептал Миша сдавленно.
— К черту! – а какой ответ Репнин еще хотел услышать?
А потом — новый поцелуй, сперва жгуче-страстный, но быстро переросший в нежный, без пошлостей, без попыток сделать больно, унизить. И он сочетался с чертовой болью в пояснице так правильно. И дышать в чужое лицо, дотрагиваясь носом до небритой щеки, стало правильным тоже. А потом он увидел, как потихоньку из чужих глаз уходят выражения боли и гнева. Услышал, как Репнин выдохнул шумно и сорвался на стон. И посмотрел нежно и как-то виновато. Что, ушло безумие, стало хорошо и стыдно?
— Прекрати так смотреть… а то я уже боюсь, что сейчас прозвучит обещание подарить ожерелье или что ты там обычно соблазненным девицам даришь, — съязвил Корф. Сам себе удивлялся, откуда только силы брались произносить такие длинные фразы, когда больно, дыхание сбито, а губы распухли от колючих поцелуев.
— Мерзавец, — процедил Репнин в ответ, а в глазах все равно вместе с желанием и гневом была какая-то скорбь. Как же это раздражало. Видимо, за злостью и притупилась боль. Или Корф просто привык. Он царапал Мишину спину, надеясь так вернуть прежнее сумасшествие, когда не приходилось думать, только выплескивать всю накопившуюся ярость друг на друга, сходить с ума от жарких, порой болезненных прикосновений и тонуть в собственном безрассудстве. Насадился сам и тихо застонал, снова чувствуя неприятное жжение и тупую боль. Охнул от того, как горячо Репнин выдохнул ему в шею – безумно хорошо, пусть и тысячу раз неправильно. Как поцеловал за ухом неожиданно ласково. Воздух вокруг казался горячим-горячим, а боковым зрением он заметил, как свечи почти догорели. И неожиданно затопило таким удовольствием, что хотелось кричать, и от этого было стыдно, в самом деле, уж лучше прежняя боль. Но она, кажется, ушла окончательно, растворилась в привычности движений, в обжигающих искрах чистого блаженства, в тепле чужих рук. А потом перед глазами все поплыло, внутри будто прострелило в последний раз, и не осталось ничего, кроме острого осознания себя грязным во всех смыслах этого слова и играющей в голове мелодии для «Танца Саломеи». Только вариант исполнения какой-то фальшивый.
Миша отстранился, напоследок проведя пальцами по его плечу, пробормотал ошарашено:
— Что мы наделали... – и отполз за своей одеждой, медленно, тихо, будто пытался стать незаметным. Доказали друг другу, что на все способны. Можно радоваться, репутация самых авантюрных и безумных молодых людей в округе явно заслужена.
Владимир наскоро вытерся ошметками фиолетовой ткани, рассмеялся как ненормальный, тихонько напевая этот проклятый мотив, перечеркнувший то, что он всю жизнь считал самой чистой и искренней дружбой на свете.
— Я не знаю, что на меня нашло, — прохрипел Миша за спиной. – Просто не знаю…
Корфу не нужно оборачиваться, чтобы быть уверенным, что взгляд у того виноватый-виноватый. Что ж, все заслужено. Нужно было думать, прежде чем предлагать такие нелепые условия для перемирия. Конечно, из всех вариантов развития событий они пошли по самому нелепому и дикому, но ни один из возможных не закончился бы хорошо в любом случае, это было понятно с самого начала. Так что теперь глупо раскаиваться.
— А скажи мне теперь, каково ощущать себя неидеальным? За Аннино вранье отвечает она сама, я тоже отвечаю за все свои решения, и ты прекрасно знал, что я пойду на что угодно, лишь бы не оставлять за тобой последнего слова, ты знаешь мой чертов характер. Но ты… всегда самый благородный, и вдруг... Сперва такое требование другу, потом это изнасилование… Стоила ли эта твоя попытка поиграть в защитника того, что ты потерял?
— Я…. Иди к черту! Ты сам во всем виноват. Знал, что я наговорил всего со злости, мог просто меня успокоить, но, нет, нужно было довести меня сильнее, и…
— Хватит.
Миша послушно замолк. Володя поднялся с пола, почесывая красную от жесткого ворса ковра спину, и пошел к ширме, за которой была спрятана его одежда. И уже стоя за ней, произнес:
— А я не жалею. Если бы этого не было, вышло бы что я получу удар в зубы или, не дай Бог, пулю в лоб из-за какой-то безродной девки, считающей, что она имеет право пудрить мозги хорошим людям. Сомнительное удовольствие. А так, какая бы ссора ни случилась снова, и что бы мы друг другу ни сделали, можно решить, что это исключительно из-за нас.
— Безродная девка… То есть, ты ни капли не раскаялся?
— А ты как думаешь?
Ответа не было. И хорошо.
* * *
Наверное, силы двигаться у него появились только из-за жгучей нелюбви к оставлению чего-то незаконченным. Полчаса назад он отчаянно матерился при малейшей попытке пошевелиться, а глядите, дошел же до другого конца коридора, постучался в дверь. Чтобы быть встреченным криком, пощечиной и ворохом французского белья в лицо. Хорошенький ответ на извинения. Очередное доказательство Володиной правоты, истинно благородная по крови и воспитанию девушка так бы себя не повела. Только всхлипывала она так жалостливо, что у Корфа все же действительно зашевелилось в душе что-то, похожее на совесть. А он думал, что после вчерашнего сумасшествия уже ко всему способен отнестись философски. Впрочем, раз так, надо извлечь максимальную пользу. Продолжить разыгрывать все по нотам.
— Миша теперь наверняка ненавидит меня, — Анна захлебывалась рыданиями. Впервые в жизни она выглядела некрасиво в истерике. Значит, не играла. Даже странно, но тем лучше.
— Анна… Анечка. Я не мог иначе. Миша мой лучший друг, и…
— Я знаю, я…
— Это я знаю. Его. Слишком хорошо. Аня, истинная причина в том, что он настоящий вас недостоин.
Импровизация удалась.
Автор: Aris_r
Фандом: "Бедная Настя"
Пейринг: Михаил Репнин/Владимир Корф
Жанр: ангст, pwp
Рейтинг: NC-17
Размер: мини (6435 слов)
Саммари: Иная версия утра после танца семи вуалей
Дисклеймер: не претендую
Предупреждения: Частичный кроссдрессинг, энгри-секс с минимумом подготовки, мордобой реальный и воображаемый. При этом сцены секса описаны максимально приличным языком, без пошлостей и слишком явных анатомических подробностей, т.к. автор пытался выдержать текст в духе канона. Основной упор на психологию, в наличии шейминг, понты, много мозготраха и истерик.
читать дальшеУдар был чертовски болезненным. Но заслуженным, поэтому Владимир даже не поморщился. Да и привык он, не в первый раз. Если сам Корф решал проблемы разговорами и дуэлями, то Миша всегда первым делом прибегал к кулакам. Другое дело, обидно, что он так и не понял, что бить, в сущности, не из-за чего. Впрочем, можно надеяться, что он за себя, за тайны от него, а не за эту… С этим Володя справится, объяснит. Они всегда понимали друг друга.
Он сперва и подниматься не стал — начал оправдательную речь прямо с пола. Правда, учитывая количество шуточек в ней, исполненной раскаяния она не выглядела. Но они словно сыпались сами. Ведь в глубине души он все равно считал себя правым.
Он прекрасно понимал, что Миша не в состоянии оценивать шутки. Но учитывать не собирался. Интуитивно чувствовалось, что, если он даст слабину, этот влюбленный или когда-то в прошлом влюбленный, а теперь униженный идиот – ох, как Володя надеялся на второе! – его съест, не раздумывая. Нет, оправдываться перед Мишей надо так же аккуратно, как до этого планировал тот роковой вечер с танцами. Что-то, чтобы отвлечь, что-то, чтобы вернуть внимание, что-то, чтобы вызвать реакцию и сразу ее проконтролировать… Прямо театральная постановка, отец бы гордился! Точно, не забыть добавить остроумный комментарий про отца, в конце концов, с него все это началось…
На самом деле то, что между язвительными фразочками он как-то умудрился пересказать всю ситуацию с происхождением Анны, – настоящее чудо. Что Миша дослушал, а не убил сразу, – чудо вдвойне. Как и то, что сам Корф сдержался и не бросился в ноги с извинениями, слыша это убитое «подлость». Что-что, а будить совесть Репнин умел, и приходилось напоминать себе «я прав, я прав, я прав».
— Все равно я прав, черт возьми!
— Что?! – хорошо, что он нельзя убивать интонациями. Впрочем, когда речь шла о Мише, с этим утверждением можно поспорить. Но отвечать было нужно, раз сорвался и высказал непозволительную мысль вслух.
— Ну услышал бы ты от нее признание на словах. Глазки в пол, томные вздохи: «Ах, я не хотела позорить дядюшку, он так мечтал о лучшей жизни для меня, а потом я полюбила вас, и стало поздно». Тьфу! И ты бы снова купился! Она же тебя околдовала, ты не соображаешь ничего, – он предостерегающе поднял руку, увидев, что Миша собирается что-то сказать. – Нет, молчи! Или даже — услышь ты правду от меня. Мой отец в свое время рехнулся, решил воспитать крепостную сироту как родственницу и запретил всем говорить, кто она на самом деле. О ней самой бы это ничего не сказало! А так ты сам все увидел!
— Что именно увидел? Что ты способен так жестоко унизить девушку? Что ты способен унизить меня? – Репнин задыхался от гнева.
— Что для нее проще согласиться на непристойный танец, чем исчезнуть из твоей жизни молча или признаться тебе во всем самой! Ей наплевать, что тебе больно, лишь бы она оставалась в твоих глазах идеальной! И танцевала она вовсе не как приличная девушка, исполняющая ненавистный ей приказ, а как… — Корфа уже несло, он готов был перечислить каждый грех Анны, и настоящий, и выдуманный. Его желание оправдаться и защитить Мишу уже переросло в стремление отплатить этой девке за все, за испорченную юность, за холодность отца, за нелепое умиление всех слуг, за Мишу, за дурацкие вопросы, вечное неповиновение и бесконечные, словно специальные попытки разозлить…
— Хватит! Ты уже определись: то она у тебя гулящая девка, то заботится об идеальной репутации… Ты сам себе противоречишь и несешь бред, слушать противно! А знаешь почему? Потому что не хочешь и не умеешь признавать виноватым себя.
— Я виноват в том, что ты не умеешь выбирать женщин?
— Не умею я, кажется, выбирать друзей, – Репнин скривился. – Ты… Я столько лет с тобой бок о бок, и даже не догадывался, что ты можешь быть таким…
— Черт, ну прости меня, ну кретин, немного перестарался… но о тебе ведь заботился.
— Немного? – Миша вскинул голову, посмотрел на Корфа так, словно желал видеть его мертвым. – То есть, ты считаешь, что это немного?
— Извини… Миша, я неправ, да. Но я очень хочу с тобой помириться…
— Да ты даже не раскаиваешься! Ты совершенно не понимаешь, что ты сделал, и…
И на этом моменте терпение лопнуло у самого Володи. Да, он был неправ, он сам это понимал, но как можно защищать эту чертову девку с таким пылом, ставить ее превыше дружбы, которая казалась вечной, незыблемой, самой крепкой на свете.
— Миша, чего ты от меня теперь хочешь?! Все, дело сделано, я же не могу вернуться в прошлое и все исправить! И я несколько раз извинился!
— Я хочу, чтобы ты понял, как это больно, когда тебя унижает человек, от которого ты зависишь.
— Анна — и зависеть? – Корф хмыкнул. – Я могу быть ее барином, но зависит она только от себя. Так уж воспитана, спасибо моему отцу.
— А я не только про Анну. Я и про себя. Я зависел от нашей дружбы. Хотя и про Анну тоже… — Миша вздохнул, и от этого вздоха Корф немного успокоился.
— Хорошо. Как ты это сделаешь, учитывая то, что единственный человек, от которого я зависел, сейчас мертв?
— То есть от меня ты ни в чем не зависишь и прощения моего не желаешь? – уточнил Репнин холодно. Да, кажется, последней фразой Володя вновь его разозлил. Эта импровизация оказалась далеко не самой удачной. Хотя ссориться с Репниным в принципе было занятием трудным: взрывной характер в сочетании с талантом к изящной словесности давали слишком опасную смесь.
— Конечно, завишу, – произнес Корф примирительно. – И прощения твоего хочу. Давай, придумывай. Еще раз меня ударишь? – он подставил Мише щеку. Не мог уже прекратить рисоваться, хотя закончить этот тяжелый разговор миром хотелось дико. Но гордая натура брала свое.
— Нет, – вдруг холодно произнес Миша. – Ты сделаешь для меня то же самое, что она сделала для нас. Станцуешь. И тогда я тебя прощу.
Большего безумия Корф от него не слышал уже очень давно. И это считая тот случай, когда Миша подговорил на спор украсть часы командира, продемонстрировать пяти людям и вернуть на место так, чтобы их обладатель ничего не узнал.
— Миш, чем тебя у цыган поили? Или где ты там был? – Володя рассмеялся, а Репнин только сильнее сощурил глаза и сложил руки на груди. Весь из себя воплощение уверенности, не дай Бог с таким связаться, но теперь поздно.
— О чем и речь. Наша дружба и мои чувства для тебя ничего не значат.
Нет, Миша определенно рехнулся. Но вот эта его фраза… Черт, она задела! Корф для него старался, разоблачая эту девку, а Миша теперь делал такие заявления.
— Ты сам-то меня ценишь, раз выставляешь такие условия и говоришь такие вещи?
Теперь уже настала очередь Репнина возмущенно хватать ртом воздух, и Корфу оставалось только молиться, что, когда к Мише вернется дар речи, он заговорит не про Анну, потому что иначе не избежать убийства. Правда, не ясно, чьего. Но кровь прольется, определенно.
— Ты же еще жив, значит, ценю, – наконец процедил Репнин. Опять они об думали об одном и том же. Но лучшего доказательства своей правоты Володе нужно не было. Если кто-то посмел пошатнуть такую крепкую связь, он не только публичного унижения заслуживал, но и вещей пострашнее. Анна еще легко отделалась. Жаль только, что этот осел ничего не понимал. Черт, Володя бы отдал все, чтобы Репнин раскрыл глаза наконец…
А впрочем, у него действительно была возможность здесь и сейчас — отдать все и заставить этого упрямца осознать.
— Танец, значит? – и самая ехидная улыбка из арсенала. – Легко!
И по тому, как Миша побледнел – еще сильнее, чем когда он увидел Анну выгибающейся на ковре в пошлом восточном наряде, Корф понял, что вот с этой импровизацией он попал в точку.
Впрочем, минуты через три он об этом уже пожалел. Но поздно. В злобно-авантюрном угаре дано «слово офицера, в смысле, слово бывшего офицера», и отступать уже было некуда. Тем более, когда визави почувствовал его сожаление и всячески издевался. Напомнил про дуэль с Александром, когда его тоже подловили на возможной трусости. Наказать за все сразу — очень по-репнински, между прочим. Так что пришлось искать самого крупного размера шаровары и платок с нарукавниками в тон. Фиолетовый. Цвет угасания. Ну да, сегодня угаснет его гордость. Причем угаснет в любом случае. И если он доведет авантюру до конца, и если откажется в последний момент.
— Да это на меня просто не налезет!
— А ты не в театр пробуешься, ты отвечаешь за свои грехи. Так что эстетический аспект неважен, – подначивать взялся, мерзавец.
Вопреки ожиданиям, влезть в шаровары все же получилось. Конечно, они оказались коротки, но на бедра налезли. Корсет он не стал даже мерить – это было бы издевательством и над собой, и над тканью. Двумя пальцами осторожно взял рукав.
«Что я делаю? А, главное, зачем?» — он с ненавистью посмотрел на полупрозрачный лоскуток. Неужели ему и правда получить прощение Репнина было настолько важно? Нет, его вина бесспорна, но это — ни в какие рамки. И вообще, того удара должно было хватить. А, может, пока не поздно, переодеться и сказать, что это слишком для прощения за обиду, нанесенную крепостной девке, и пусть думает, что хочет?
«И подумает он, что ты не держишь своего слова».
Нет, ну как? Как Репнин умудрялся каждый раз провоцировать его дьявол знает на что?! Причем, не прикладывая никаких усилий. Озвучил – и все, Володя уже делал. И ведь так постоянно происходило. Просто раньше в глаза не бросалось, потому что Мишины идеи не были направлены на несение наказания или отплату долга. Что бы ни происходило. Даже в те пару раз, когда он его подставил на службе, — даже за это Миша не мстил. Видимо, Анна была ему действительно дорога. Что ж, в таком случае, он точно не жалел, что заставил ее танцевать. И плевать на все.
Взгляд на пустой бокал. Перед глазами картинка – Анна лихо заливает в себя вино перед тем, как начать извиваться перед ним. Вот вам и невинный ангелочек. Интересно, если бы Миша это увидел, он бы по-прежнему был готов драться и унижать друзей за нее?
Натянуть рукава и обмотать вокруг пояса платки – дело одной минуты. Решиться выйти, наконец, из-за ширмы – задача потруднее.
— Мое терпение не бесконечно, — голос Миши был удивительно равнодушен. Можно подумать, он о погоде рассуждал, а не требовал совершенно безумных условий для перемирия.
— Не хочу падать лицом в грязь перед таким утонченным ценителем искусства, — зло бросил Корф в ответ.
— Благодарю за комплимент. Но меня куда больше интересует твое желание понять, что ты натворил, и искупить свою вину, чем зрелищность.
Кажется, все силы Владимира ушли на то, чтобы не сорваться и не заорать: «Поставил на место ту, что давно напрашивалась». Вместо этого он с мрачной решимостью распахнул ширму и наконец встретился взглядом со своим одновременно другом и мучителем. Репнин привстал с кресла, взглянул на него оценивающе и кивнул, отчего Владимир снова еле сдержал желание выругаться.
«Будет тебе и понимание, и зрелища. Сам не рад будешь!»
— Я могу начинать? – хмуро.
— Ты мог начать пять минут назад, – в Мишином голосе мелькнули усталые нотки. Конечно, он осознавал, что перебарщивает, и что у него, в сущности, нет морального права воспитывать давно взрослого человека, тем более такими способами. Но узнать, действительно ли Корфу нужно прощение, или это лишь разговоры, было важно. Вот и сказал то, что сказал. А столь долгого ожидания он не предполагал, ждал либо категоричного отказа, либо желания расправиться с неприятным уроком-условием побыстрее. И в этом случае он бы спокойно освободил Володю от этой повинности. Но его поведение после согласия! Ну как так можно, будучи кругом виноватым, продолжать доказывать свою якобы правоту, извиняться и хамить одновременно? Эгоистично хотелось проучить его уже именно за это.
— Сам бы попробовал натянуть это на себя. Дело не одной минуты.
— Непременно попробую, как только возникнет желание унизить кого-то, кто заведомо слабее и не может ответить, а потом оттягивать расплату, – Репнин сделал вид, что задумался. – Ах, да, со мной такого не бывает.
— Ну, конечно, когда ты понимал простые человеческие слабости? Хотя… желание видеть тех, на кого ты злишься, не при параде, можно отнести…
— Так, хватит, – Миша устало потер виски. Пора было заканчивать этот фарс.– Мы сейчас поссоримся еще сильнее.
И только собрался добавить, что условие перемирия уже можно считать выполненным, как Владимир повернулся боком и сделал маленький шаг в его сторону. Еще один.
— Ничего ведь, что я без музыки? – прозвучало как-то отрешенно и в то же время с вызовом. Тем же тоном Корф рассуждал о последнем бокале спиртного на эшафоте.
— Какая разница, все равно тебе медведь на ухо наступил, — буркнул Репнин в ответ. Не думая, просто чтобы не оставить за этим несносным человеком последнего слова.
— Просто желание музицировать и петь нападает на меня, только когда я чертовски пьян, – и еще два шага навстречу Репнину. Схлестнуться взглядами. Поймать удивление и сожаление. Интересно, он сам также выглядел, когда танцевала Анна? Впрочем, тут дело было в другом. Она двигалась красиво, и шок Владимира во многом был связан именно с эстетикой. Его попытки изобразить что-то, чтобы Репнин, наконец, замолчал и прекратил его терзать, красивыми было можно назвать едва ли.
— Закрыли тему.
— Как скажешь, – но ему самому было безумно жаль. Раз язвительность была под запретом, волей-неволей приходилось думать о том, как двигаться. Он же в этом ничего не смыслил. Да и видел-то этот танец от силы три-четыре раза. Шаг, еще один. Решившись, провел ладонью по другой руке, погладил рукав. Как делала Анна тогда. Только у нее при этом был взгляд хищницы-соблазнительницы. Но это Владимир изобразить точно не мог. Надо было закрыть глаза, так станет легче. И да, повести бедром. Движение вышло неловким, вся ситуация – унизительнее не придумаешь. Но почему-то он чувствовал и нотку гордости, что он смог, не струсил в последний момент. Хотелось проорать Репнину об этом, но он всего лишь тихо попросил:
— Скажи что-нибудь.
— Отбить ритм? – Миша в точности копировал его собственные отрешенные интонации, те самые, которые появлялись у Владимира, когда он понимал, что шансов выпутаться без потерь из очередной неприятной истории нет.
— Репнин!
— Прости, – посмотрел куда-то в стену, еще острее чувствуя сожаление, что вообще все это начал. Видно же, что Корф ничего не понял, просто не захотел ссориться еще больше, вот и согласился. И Михаил от этого ощущал, что никакой он не защитник своей любимой и не воспитатель своего друга, а банальный палач для всех. – Так, ладно, переодевайся. И будем считать, что ничего не было. Только умоляю, не лги мне никогда больше. И не трогай ее. Иначе я тебя убью.
И, наверное, именно из-за этого окончания фразы радость от прощения и освобождения померкла. И Володе глупо и по-детски захотелось показать ему, что вот сейчас он взял на себя слишком много, и прощение от него — такого – вовсе не такая ценность, как представлялось изначально.
— Что, не понравилось зрелище? – бросил он ехидно. – Ну извини, меня к театру не готовили. Анна, конечно, танцует красивее.
— Я сказал, не смей об этом даже упоминать!
— А, жалеешь, что застал лишь малую часть. Ну что ж, могу изобразить. Начиналось все так… — он повернулся вокруг себя. По привычке так, словно был на каблуках. Чудом устоял. Затем еще раз, уже помня о босых ногах. Посмотрел Репнину в глаза и слегка повел плечами. – Мастерства у меня не хватает, конечно, да и женских форм тоже, но общее представление о танце дать могу.
Зачем? Зачем и куда его несло? Он и сам не понимал. Ведь получил же возможность покончить с этим балаганом и помириться с Мишей. Надо было только пообещать, что он не тронет Анну. И какого черта эта девка так важна Репнину? Он сейчас смотрел на Владимира как на заграничную диковину, бледный как смерть, губы сжаты в тонкую полоску. Злился. Так ему и надо. Корф прекрасно понимал, что потом пожалеет, но сейчас мстительно радовался.
— Прекрати. Так. Себя. Вести. – Репнин словно выплевывал эти слова. Наверное, нужно было устыдиться, но какое там.
— У меня совсем не получилось, да? Ничего, подожди, я попытаюсь еще раз.
Поворот. Взмах рукой. Это чертово движение плечом. Все как делала Анна тогда. А теперь даже настроение такое же. Вот! Именно это и злило. Хотелось крикнуть: «Она вела себя именно так. Не скромничала, не демонстрировала, что исполняет повинность. Танцевала, словно ей это нравилось. И ты по-прежнему будешь считать ее святой?» Но он молчал и продолжал двигаться. И как-то даже пластика появилась. Не такая, как у женщин, конечно, но для того, чтобы изобразить нужное движение нормально, хватило. Посмотрел на Мишу снова. Тот, кажется, едва сдерживался, чтобы не вскочить и не врезать ему. Плевать. Да пусть хоть убьет, лишь бы не воображал столько об этой девке и о своих геройствах. И в этот момент в мысль врезалось больное: «А сам-то? Сам-то тоже на коленях перед ней ползал». Стало так тошно. И он снова закружился, выплескивая таким диким образом свою ярость.
— Так, все! – Репнин подскочил с кресла, в два шага подошел к нему, схватил за руки и четко произнес: — Хватит.
— Между прочим, у меня только стало получаться, — прошипел Владимир в ответ. – Дай уже закончить.
И толкнул Мишу обратно. Тот лишь пробормотал устало:
— Почему мы не можем просто забыть об этом? Да, дурацкая идея была! Теперь я тоже виноват! Оба накуролесили, оба! – к концу фразы он уже кричал.
— Да потому что неважно тебе все это. У тебя только ее имя с уст не сходит, — презрительно, болезненно. – Пытался я разбить образ нежной барышни, который она создала – безрезультатно. По-прежнему сохнешь. А ведь она вот так же со мной себя вела, когда ты ушел, — и обнял Мишу за плечи, наклонился, чуть ли не потерся о его плечо подбородком, — твоя Анна, да. Танцевала именно так.
Голос Владимира сочился ядом, а Мише стало нечем дышать. Аня? Она же не могла. Если только мстила. Как Владимир сейчас. Или?
— Ты лжешь.
— Увы, мой друг. Хотя, имею ли я право тебя так называть? – снова извиваясь.
А для Репнина весь мир стал размытым. В центре яркое пятно – Володя, изображающий восточный танец. Язвительный шепот, озвучивающий порочащие Анну слова, и звон монисты. И плечи горели. Именно там, где он их коснулся.
— Пожалуйста, перестань, — без надежды, что его услышат. И точно. Владимир лишь развязал на поясе платок и подошел к нему. Гул в ушах. Руки сжимались в кулаки. А Владимир повязал платок ему на шею и – Боже! – погладил его по груди, сперва медленно, а потом резко, чуть ли рубашку не порвал. И снова отошел.
— Вот так это и выглядело. Удивлен? Хотел бы посмотреть в оригинале? – ненависть в голосе била по ушам не хуже зрелища. Издевательство. Форменное. А он все продолжал: — Я могу ее попросить повторить для тебя.
Может. Он все может, он ее хозяин, он хозяин этого дома, он сумасшедший настолько, что может даже извинения вывернуть так, что окажутся виноватыми все, кроме него.
— Так попросить? – снова подошел ближе. Даже не подошел. Подкрался. Медленно, но подвески все равно звенели. И действительно Репнину этот наряд на мужчине казался нелепым и унижающим? Сейчас это гипнотизировало.
— Или у меня начало так хорошо получаться, что твоя любимая не сможет соперничать? Так она быстро научится. В ней было видно такое упорство и стремление.
Тяжелое дыхание. Пальцы в кулаки. Треск.
— Какого черта?
Миша перевел взгляд с Владимира на оставшийся в его руках кусок нарукавника. Снова на Владимира. Злого и, черт побери, великолепного, даже в таком виде. Снова на ошметки полупрозрачной ткани.
— Я…
— Ты! – Владимир отошел назад, и посмотрел бешено. Он ведь понимал, что сам спровоцировал агрессию, но остановиться не мог.
— Ты! Ненормальный! Сперва нос мне чуть не сломал, потом условие это идиотское, теперь вещи рвешь. И люди еще говорят, что у меня проблемы с контролем над эмоциями. А я сейчас стою тут и гадаю, начнешь ты размахивать пистолетом или крупицы здравого смысла еще остались?
— Ты мой здравый смысл убил своими словами, — Репнин выкинул тряпочку, и посмотрел Володе в глаза.
— Не я, – Владимир ответил, как отрезал. – Она. Враньем своим. Просто ты этого видеть не хочешь!
— А ты как будто мне не врал?
— Тайна не моя, я не мог сказать правды. Она могла. Но предпочла танцевать вот так, лишь бы не говорить. О какой любви речь? Вот как она к тебе отнеслась! – он понимал прекрасно, что перевирает факты, что он, приказывая ей танцевать, оперировал не самыми красивыми понятиями, указывал на любовь к красивой жизни, шантажировал судьбой других людей. Тут любая бы пошла танцевать просто из чувства оскорбленной гордости. Да он сам пошел! Но отказаться от идеи убедить Мишу в этом он не мог.
— Но это не значит, что твоей вины нет! Ты заставил! – Миша снова задохнулся от гнева. – И говоришь мне все это ты! И я…
— Что? – Корф подошел ближе. – Убьешь? Убьешь за правду?
Звон проклятых подвесок, гнев и вызов в синих глазах. Все замедленно, размыто, как в пьяном сне. Руки сжимались на подлокотниках. В мыслях билось: «Не шевелись». А потом Михаил услышал удивленный корфовский вздох и гневное:
— Или не за правду? Репнин, я поражаюсь! Герой-палач недоделанный, весь такой правильный, а сам мечтаешь увидеть ее танец!
Миша чувствовал горячее злое дыхание, чувствовал руку, замершую возле его колена, видел чертовы зеленый и фиолетовый цвета даже с закрытыми глазами. Аня. Владимир. Снова Аня. Снова Владимир. Осознавал свое…возбуждение? А задуматься серьезно не получалось все равно. Слишком гневно, слишком громко в ушах, слишком много фиолетового и зеленого под зажмуренными веками, слишком хотелось прибить этого невыносимого. Вскинул голову:
— А если я мечтаю, чтобы ты повторил свой? – просто назло — первый пришедший в голову бред. Уже хоть как-то щелкнуть по носу, заставить прекратить нарываться на мучительную смерть.
— Странные мечты, — процедил Корф сквозь зубы и наклонился еще ближе. – Ах да, забыл, ты сегодня палач.
И это конец. В ушах это «ты палач» звенело громче, чем мониста на костюме. Повторялось все время, снова и снова, и Миша просто не мог думать ни о чем, кроме этих ядовитых слов, и даже не сразу осознал, что снова вцепился рукой в чертов ошметок ткани на его плече. А губами впечатался в губы. Вкус пирожных с виноградом и табака, острые зубы, чужие пальцы, мнущие манжет рубашки. И фиолетовый цвет. Демонический. И все равно, насколько глупо и неправильно это выглядит. Его довели.
— Ты что делаешь? – Злобный шепот должен был отрезвить, но гипнотизировал еще больше. Дышать нечем. И, тем не менее, он выдавил из себя ответ:
— Ты же изображаешь тут одалиску. Вот, веду себя соответственно, – голос хрипел, руки дрожали. И безумно хотелось врезать этому сумасшедшему. Вместо этого он притянул его к себе. Поцеловал снова: больно прикусывая губы, царапая щетиной – с этой стычкой с Седым, безобразной сценой с Анной и ночевкой в таборе не было возможности побриться. Отстранился и прошептал:
— А разве у тебя самого не было желания поступить так с моей любимой, когда ты заставил ее танцевать для вас? – произнес это просто чтобы добить, уколоть побольнее. А сам понимал, именно этого он и боялся все это время. Что Владимир желал Анну и именно поэтому стремился порой ее обидеть, именно поэтому запрещал им видеться, именно поэтому… Не будет этого! Хотя, какая теперь к черту разница, свою дружбу они с Владимиром уже пустили под откос.
— Я предпочитаю приличных женщин, — ложь удалась Корфу на удивление легко, хотя раньше он совершенно не умел Мише врать. Гнев так влиял? Или то, что губы до сих пор горели огнем? – И прекрати уже комкать эти несчастные обрывки нарукавника, отпусти меня…
Он вырвал руку, а потом сам не понял, как так получилось, но он уже сидел у Миши на коленях.
Он не хотел этого. И Миша тоже вряд ли хотел, он это знал. Это просто приступ неконтролируемой злости, который вместо привычной драки вылился в то, что они целовались как сумасшедшие на кресле, и Репнин, кажется, пытался разорвать второй нарукавник… Идиот, костюмы для танцев дорогие же. И какого черта он об этом думал? А какого дьявола сам выкинул куда-то на пол окончательно сбившийся Мишин шейный платок и потом еще и смял ворот его рубашки?
— Утром ты извинишься перед ней, — веско заявил Миша, как только поцелуй прервался. Владимиру страшно было даже на него смотреть: глаза у того горели, голос был словно незнакомый. Вспомнилось старое Мишино признание, что он повысил голос на императора. Володя тогда не поверил, посмеялся. Теперь, чувствуя этот гнев, это безумие, эту наглость на своей шкуре он очень даже верил. Только он скорее сдохнет, чем подчинится. Шанс решить все вопросы миром уже был упущен.
— Или что? – уточнил он дерзко.
— Или… — Михаил не успел ответить. И, если виноватого в их последнем поцелуе определить уже невозможно, то вот за этот, новый, Владимир полностью брал на себя ответственность. И пусть потом Репнин вызовет его на дуэль, пусть потом он умрет и будет гореть в аду за это и за то, что Анна проклянет его после смерти. Он подумал о том, что лучше считаться безумным, чем униженным, что, если уж потерял хорошее отношение, то надо держаться до конца, чтобы запомнили, пусть со злостью, но на всю жизнь. А Миша возил руками по его голой спине, царапал, и это не могло нравиться, не должно было. Но нравилось вопреки всем законам. Легкая боль словно оттеняла тепло чужих рук и губ, а осознание своей власти и степени своего авантюризма, сейчас взлетевшей до небес, кружило голову. А еще от Миши пахло какими-то непонятными травами. Вроде, он полночи провел в цыганском таборе? Одному дьяволу известно, чем его там кормили-поили. Но запах был приятный, он щекотал ноздри, будоражил. И в сочетании со злостью это действительно было смерти подобно. Потому что отстраниться, облизывая кровоточащие от чужой щетины губы, расстегнуть несколько пуговиц на рубашке своего – кто он ему теперь? – и провести по не защищенному уже горлу зубами это куда больше чем поцеловать один раз назло, полностью осознавая при этом, что он делает и по каким мотивам. Гораздо больше. Этому уже вряд ли есть оправдание. Он рассмеялся истерически прямо Мише в шею, а тот прохрипел что-то непонятное и сжал объятия. Хватка, определенно, стальная. Оставалось надеяться, что Анну он так не обнимает, а то раздавит ненароком, и плакали Володины обещания «заботиться о ней как о родной сестре».
— Ты ненормальный, — прошептал Репнин злобно, чуть хрипловато, и от этого голоса пробежали мурашки, но почему-то стало еще веселее. Владимир расхохотался в голос и снова встретился с Мишей взглядами. Глаза у него были безумные-безумные, и вообще казалось, что он сейчас его просто задушит в приступе гнева. Или притянет к себе, вот так, как сейчас, уверенно, сильно. И да, в этом новом поцелуе действительно можно задохнуться. Как сквозь вату в ушах послышался звон монисты на поясе костюма, следом треск ткани. Миша ухитрился как-то приподнять его, спустить шаровары немного. И, кажется, одна из подвесок все же оторвалась, но какая разница, костюм все равно выбрасывать. Нет! Лучше сжечь. После такого точно сжечь.
— Ненормальный, — повторил Миша совершенно не своим голосом. – И я недалеко ушел от тебя… — и все целовал в шею, мокро, грязно, обжигающе. Повел губами ниже, и Владимир выгнулся против воли. Безумие какое-то, совершеннейший бред. Еще более дикая ситуация, чем танец Ани, после которого он целовал ей руки, чем та животная страсть, которую он обрушил на Полину, когда та поинтересовалась, желает ли барин еще чего-нибудь. Он ненавидел танец семи вуалей, это было теперь совершенно ясно. Будь его воля, запретил бы его официально под страхом чего-нибудь.
— Недалеко, — прохрипел Корф. – Сумасшедший, еще и с геройскими замашками. И было бы на кого и против кого направлять…
Он и сам уже не знал, какую реакцию на самом деле хотел получить. Резкое отрезвление, как было с ним самим после язвительно-усталого «хозяин» в исполнении Анны, или новый всплеск эмоций, чтобы выместить уже все кипящее внутри в ударах и утонуть в последний раз в умопомрачительном болезненном поцелуе, за который не знаешь, ненавидеть или благодарить, что вот это – абсурдное, неправильное, дикое, но оказавшееся настолько дурманящим, вообще было. А потом швырнуть, наконец, в лицо перчатку и встретить смерть спокойно, с полной уверенностью, что это единственно правильный выход.
В итоге отрезвления было не видать. До рукоприкладства не дошло тоже, только эти грубые поцелуи, что на самом деле хуже пощечин. Губы болели, дорогие ткани мялись, внутри — настоящий пожар. Связных мыслей не было. Что ж, для одной из, скорее всего, последних ночей на этой грешной земле вполне подходящее времяпрепровождение. Странно, что все это вот так: быстро, нелепо, и мысли о подобном прежде не возникало. Но жалеть не получалось. Поздно. Бессмысленно.
Как они переместились с кресла на пол, и сами не поняли. Никто не упал и не ударился, уже хорошо. Впрочем, в какой-то мере и степени происходящее можно было назвать падением. Падением устоев. Они оба снова почему-то смеялись, потом целовались, сталкиваясь зубами, кусаясь, и в этот момент Владимир осознал, что смех этот вовсе не нервный истерический порыв двух сумасшедших. Это просто понимание, что долгое молчание, как и любое произнесенное слово, может разрушить все, а разрушать не хочется. Хочется до конца, до утра. Дальше будь что будет.
Миша скинул жилетку, начал расстегивать рубашку, и Корфу жутко хотелось съязвить на тему того, что ее-то он разорвать не пытался, берег. Но этот порыв исчез, стоило Мише навалиться на него, соприкоснуться голой кожей. Чувствовать эту тяжесть, смотреть снизу вверх в злые ярко-зеленые глаза с расширенными зрачками было непривычно, пугающе и дурманяще. Воздух вокруг словно тяжелел, а Репнин бормотал скороговоркой: «Чертов ненормальный, я же не смогу остановиться, ты сам во всем виноват». Его шепот сложно жег кожу, и сейчас Володя был не прочь считаться виноватым.
— Один раз живем, — выдавил Владимир хрипло. – И потом, все остальные наши авантюры тебе обычно нравились…
Да только это не сравнится с армейскими совместными побегами к женщинам и спором на все общие деньги, что они быстрее всех могут найти выход из любого леса. Это крест на дружбе, на чести… на возможности хоть раз испытать что-то еще более волнующее, приятное и дерзкое, себе-то можно не врать.
Он закрыл глаза, чувствуя, как Миша, тяжело дыша, стащил с него шаровары окончательно. Теперь на нем был только один смятый донельзя нарукавник, он лежал на полу среди бисеринок и подвесок, оторванных от костюма, и даже устыдиться не получалось. Только спину неприятно щекотал ковер, и хотелось, чтобы Миша быстрее оказался близко, и чтобы стало возможным укусить его в очередном поцелуе, сдавить со всей силы плечи, запястья, талию. Чтобы не ему одному сейчас было больно и сумасшедше-сладко. И Репнин почувствовал это желание, подался ближе. И тут же застонал от боли, от силы, с которой Володя вцепился ему в плечи. Распахнул глаза, опалил лицо дыханием … Видеть у Репнина, у этой вечно невозмутимой сволочи, периодически изображающей трепетного романтичного героя, такой взгляд, в котором были и жуткая растерянность, и желание, и гнев, про который Корф знал точно, что он направлен не на него, а на самого себя – что-то, а различать нюансы у редких Мишиных гневных настроений он умел прекрасно... Ради этого взгляда можно было станцевать в тех дурацких тряпках еще с десяток раз. А еще по-детски хотелось явиться к той, из-за кого все это безумие началось, и заявить с порога, мол, вот что из себя на самом деле представляет твой вечный романтичный защитничек, расстроить которого ты так боялась. Впрочем, сейчас все равно было не понять, кто из них троих пал ниже всех, чье истинное лицо оказалось хуже. А потом Репнин поцеловал снова, и все стало неважным. Только на секунду, когда Володя прижался ближе, мелькнула ехидная мысль, о том, что он штаны этому моднику он все-таки испортил, оставив на них смазку.
А вот Миша этого и не замечал даже. Ему вообще на все было наплевать. Он только гладил Володю лихорадочно по ногам, бокам, рукам, надавливая, совершенно не заботясь о синяках. И смотрел своими бешеными зелеными глазами.
— Ну и долго ты меня будешь так мять? – не выдержал, колкость все же сорвалась с губ. Сказал и проклял себя за вечную язвительность, но тут же забыл об этом, потому что Миша, прохрипев: «Поговори у меня еще, чертов мерзавец», отстранился, принялся одной рукой стаскивать с себя брюки, второй пытаясь удержать Владимира в лежачем положении. Самому не смешно, интересно? Знал же прекрасно, что одну руку при желании Володя точно сбросит. А с другой стороны, так, играя в насилие, притворяясь, что они до сих пор охвачены таким гневом, что невозможно соображать здраво, было куда проще.
Мишина одежда улетела под ножки кресла бесформенной грудой. И по поводу обнаружившегося у князя умения раздеваться, используя всего одну руку, и при этом ничего не рвать, хотелось снова съязвить. Но еще это завораживало. Миша все делал с такой сосредоточенностью, быстротой, не забывая кидать гневные обжигающие взгляды и периодически сжимать руку на Володиной груди, вдавливая его в пол сильнее. И вот теперь на секунду захотелось убежать, исчезнуть, проснуться и понять, что все это бред от лишнего бокала вина за ужином. Вместо этого он облизал губы, посмотрел насмешливо, прекрасно осознавая, что если присмотреться, в его глазах будет виден страх. Да только Репнин не присмотрится, слишком занят своими собственными эмоциями, своей злостью, своим непонятно как проснувшимся желанием. Снова потянулся, поцеловал обжигающе. Отстранился быстро, грубо сплюнул на пальцы, и Корф поморщился. Мало ему было разорванного костюма, мало испорченных Мишиных штанов, надо совсем опуститься до уровня пьяного рядового, впервые попавшего в дешевейший бордель. А Миша, уловив его недовольство, вдруг усмехнулся:
— А какого еще обращения заслуживают одалиски?
И, черт, Корфу жутко захотелось разразиться бранью, но Миша развел его ноги, коснулся входа, раскрывая пальцами, быстро, настойчиво, грубо, и нельзя, чтобы он принял череду ругательств на счет боли от своих действий. Не дождется, Корф его так не порадует. Он стиснул зубы, посмотрел гневно из-под упавшей на глаза челки, а Миша хрипел, дышал тяжело, словно уже брал. Хотя, сколько там до этого момента? Секунд десять? И назад уже не вернешься, не прекратишь все. Миша убрал челку с его глаз неожиданно нежно и выдохнул едва слышно:
— Сволочь ты все же… красивый…
И, пока Владимир думал, что из этого считать комплиментом, а что ругательством, вытащил пальцы, пристроился и толкнулся резко. И по лицу видно было, что самому больно, толком не разработал, слишком много времени и сил уделяя попыткам унизить словами, взглядом, нарочитой грубостью движений. Корф смотрел в сузившиеся глаза, на сжатые в тонкую полоску губы, на бьющуюся жилку у виска, и за осознанием, что этой сволочи сейчас тоже больно, все собственные неприятные ощущения притупились. Жжение? Пусть. Жесткий ворс ковра? Плевать. Трепыхающийся где-то в глубине души стыд? Черт с ним. Главное, Миша сейчас был сам не свой от боли и осознания того, куда его сейчас завела его проклятая смелость.
Несмотря ни на что, Репнин долго не ждал. Толкнулся прямо так, не привыкнув, хрипел страшно, и, если с Анной у них далеко не зашло, ей, на самом деле, повезло. Звуки были жуткие, как и ощущения. А вот вид прекрасный, хоть и сочеталось все это просто с кошмаром и до сих пор казалось абсурдным, неправильным. Это была какая-то гипнотическая красота, и хотелось смотреть-смотреть-смотреть. И, если сосредоточиться на этом, проклятое жжение не ощущалось так сильно, но Миша не давал сосредоточиться. Снова стиснул руками плечи, потянулся с очередным поцелуем, и теперь неизвестно, что жгло сильнее – размеренные движения в почти не раскрытое или ощущение на губах проклятой щетины. А потом Миша просто зализал раздраженную кожу, и это успокоило боль, но казалось настолько грязным. Сам Корф себе даже с куртизанками такого не позволял.
— Прости… — прошептал Миша сдавленно.
— К черту! – а какой ответ Репнин еще хотел услышать?
А потом — новый поцелуй, сперва жгуче-страстный, но быстро переросший в нежный, без пошлостей, без попыток сделать больно, унизить. И он сочетался с чертовой болью в пояснице так правильно. И дышать в чужое лицо, дотрагиваясь носом до небритой щеки, стало правильным тоже. А потом он увидел, как потихоньку из чужих глаз уходят выражения боли и гнева. Услышал, как Репнин выдохнул шумно и сорвался на стон. И посмотрел нежно и как-то виновато. Что, ушло безумие, стало хорошо и стыдно?
— Прекрати так смотреть… а то я уже боюсь, что сейчас прозвучит обещание подарить ожерелье или что ты там обычно соблазненным девицам даришь, — съязвил Корф. Сам себе удивлялся, откуда только силы брались произносить такие длинные фразы, когда больно, дыхание сбито, а губы распухли от колючих поцелуев.
— Мерзавец, — процедил Репнин в ответ, а в глазах все равно вместе с желанием и гневом была какая-то скорбь. Как же это раздражало. Видимо, за злостью и притупилась боль. Или Корф просто привык. Он царапал Мишину спину, надеясь так вернуть прежнее сумасшествие, когда не приходилось думать, только выплескивать всю накопившуюся ярость друг на друга, сходить с ума от жарких, порой болезненных прикосновений и тонуть в собственном безрассудстве. Насадился сам и тихо застонал, снова чувствуя неприятное жжение и тупую боль. Охнул от того, как горячо Репнин выдохнул ему в шею – безумно хорошо, пусть и тысячу раз неправильно. Как поцеловал за ухом неожиданно ласково. Воздух вокруг казался горячим-горячим, а боковым зрением он заметил, как свечи почти догорели. И неожиданно затопило таким удовольствием, что хотелось кричать, и от этого было стыдно, в самом деле, уж лучше прежняя боль. Но она, кажется, ушла окончательно, растворилась в привычности движений, в обжигающих искрах чистого блаженства, в тепле чужих рук. А потом перед глазами все поплыло, внутри будто прострелило в последний раз, и не осталось ничего, кроме острого осознания себя грязным во всех смыслах этого слова и играющей в голове мелодии для «Танца Саломеи». Только вариант исполнения какой-то фальшивый.
Миша отстранился, напоследок проведя пальцами по его плечу, пробормотал ошарашено:
— Что мы наделали... – и отполз за своей одеждой, медленно, тихо, будто пытался стать незаметным. Доказали друг другу, что на все способны. Можно радоваться, репутация самых авантюрных и безумных молодых людей в округе явно заслужена.
Владимир наскоро вытерся ошметками фиолетовой ткани, рассмеялся как ненормальный, тихонько напевая этот проклятый мотив, перечеркнувший то, что он всю жизнь считал самой чистой и искренней дружбой на свете.
— Я не знаю, что на меня нашло, — прохрипел Миша за спиной. – Просто не знаю…
Корфу не нужно оборачиваться, чтобы быть уверенным, что взгляд у того виноватый-виноватый. Что ж, все заслужено. Нужно было думать, прежде чем предлагать такие нелепые условия для перемирия. Конечно, из всех вариантов развития событий они пошли по самому нелепому и дикому, но ни один из возможных не закончился бы хорошо в любом случае, это было понятно с самого начала. Так что теперь глупо раскаиваться.
— А скажи мне теперь, каково ощущать себя неидеальным? За Аннино вранье отвечает она сама, я тоже отвечаю за все свои решения, и ты прекрасно знал, что я пойду на что угодно, лишь бы не оставлять за тобой последнего слова, ты знаешь мой чертов характер. Но ты… всегда самый благородный, и вдруг... Сперва такое требование другу, потом это изнасилование… Стоила ли эта твоя попытка поиграть в защитника того, что ты потерял?
— Я…. Иди к черту! Ты сам во всем виноват. Знал, что я наговорил всего со злости, мог просто меня успокоить, но, нет, нужно было довести меня сильнее, и…
— Хватит.
Миша послушно замолк. Володя поднялся с пола, почесывая красную от жесткого ворса ковра спину, и пошел к ширме, за которой была спрятана его одежда. И уже стоя за ней, произнес:
— А я не жалею. Если бы этого не было, вышло бы что я получу удар в зубы или, не дай Бог, пулю в лоб из-за какой-то безродной девки, считающей, что она имеет право пудрить мозги хорошим людям. Сомнительное удовольствие. А так, какая бы ссора ни случилась снова, и что бы мы друг другу ни сделали, можно решить, что это исключительно из-за нас.
— Безродная девка… То есть, ты ни капли не раскаялся?
— А ты как думаешь?
Ответа не было. И хорошо.
* * *
Наверное, силы двигаться у него появились только из-за жгучей нелюбви к оставлению чего-то незаконченным. Полчаса назад он отчаянно матерился при малейшей попытке пошевелиться, а глядите, дошел же до другого конца коридора, постучался в дверь. Чтобы быть встреченным криком, пощечиной и ворохом французского белья в лицо. Хорошенький ответ на извинения. Очередное доказательство Володиной правоты, истинно благородная по крови и воспитанию девушка так бы себя не повела. Только всхлипывала она так жалостливо, что у Корфа все же действительно зашевелилось в душе что-то, похожее на совесть. А он думал, что после вчерашнего сумасшествия уже ко всему способен отнестись философски. Впрочем, раз так, надо извлечь максимальную пользу. Продолжить разыгрывать все по нотам.
— Миша теперь наверняка ненавидит меня, — Анна захлебывалась рыданиями. Впервые в жизни она выглядела некрасиво в истерике. Значит, не играла. Даже странно, но тем лучше.
— Анна… Анечка. Я не мог иначе. Миша мой лучший друг, и…
— Я знаю, я…
— Это я знаю. Его. Слишком хорошо. Аня, истинная причина в том, что он настоящий вас недостоин.
Импровизация удалась.
@темы: Миди
вторник, 20 октября 2015
Название: Глоток свободы
Автор: ~Waleri-Jilua~
Бета: innokentya
Размер: мини, ~2100 слов
Пейринг: Дженсен Эклз/Холланд Роден
Категория: гет
Жанр: АУ, повседневность, пвп
Рейтинг: NC-17
Саммари: Они разбавляют серость будней адреналивой дозой гонок и сексом.
Примечание: написано специально на Multi Kink fest в подарок и по заявке ~Solinary~
читать дальше
Быть безликим в толпе просто.
Дженсен любил скрываться в людском потоке, потому что пристальное внимание утомляло, а укрыться от него не было никакой возможности – должность старшего менедера компании обязывала быть всегда на виду. Да и ответственность, возложенная владельцем «Стори-Медиа» на Дженсена хоть и была привычной, приятно рутинной, все равно изнуряла не хуже силовых тренировок.
Удивительно, но отдушину Дженсен нашел в уличных гонках. Да, пускай, избранный способ расслабиться, сбросить накопленное напряжение и нервозность был весьма оригинальным – потому что на него смотрели и им интересовались, но это позволяло почувствовать себя свободным. В его гараже стоял мощный красавец Yamaha, верный стальной конь, приводивший его к победе и в потрясающее состояние эйфории и эндорфинового кайфа, сродни наркотическому.
Еще один плюс гонок был в том, что именно на одном из заездов, Дженсен познакомился с Банши. Рыжая бестия на чёрном брате-близнеце его собственного мотоцикла, которая с легкостью седлала поток встречного ветра и уделывала любого так, что тот чувствовал себя маленькой девочкой, готовой вот-вот разреветься. Дженсен был в тусовке уже пару месяце, когда увидел её заезд. Это было до священного трепета прекрасно – она сделала своего соперника всухую, придя на финиш с двадцатисекундным отрывом.
Пожалуй, именно в тот момент Дженсен захотел испытать себя и свои возможности. Договорных гонок было мало, но если приплатить организатору сверху, то можно было всё. На старте они даже не открыли друг другу лиц – лишь подняли забрала шлемов, слушая арбитра, а потом, по данной команде, сорвались с места. Тот заезд они выбили в ничью: кто из них поддался, доподлинно не было известно до сих пор. Но как раз после той гонки у них и начали завязываться отношения, приносящие сплошь положительные эмоции.
Об их дружбе говорили в открытую, позволяя себе недвусмысленные намеки, и даже делали ставки то, как долго они продержатся, чтобы не начать трахаться на регулярной основе. С чего все вдруг решили, что они еще не перешли к более близкому знакомству, ни Дженсен, ни Холланд не знали. Но на самом деле… секс был уже на регулярной основе, а первый раз случился сразу же после той самой гонки на адреналиновом отходняке. И был настолько потрясающим, что прекращать не хотелось.
Чтобы сохранить ощущения, пришлось придумать новый вид гонок – с партнером. Сначала никто не воспринял идею всерьез, но потом азарт взял верх, и тусовка, в которой были Дженсен с Холланд, приняла новые правила игры. Постоянно находились умники, которые не уставали вызывать знаменитых Охотника и Банши на заезды, поэтому все было просто прекрасно – адреналиновые приходы, деньги и такие необходимые условия для пьяняще-сладкого секса.
Почему на них ставили? Потому что во всех заездах они действовали как единый механизм, не проигрывали, выгребали даже когда кто-то из них лажал. Ведь потом... О, тот, кто сумел вытянуть победу, получал полный карт-бланш в сексе, а второй не имел права отказаться. Очень стимулировало, даже больше денежного приза в случае победы. Они стали зависимы от эмоций, захлестывающих во время близости на самом пике эйфории, но это не их не волновало.
Сегодня оплошал Дженсен – спутал повороты и залетел в узкий тупиковый проулок, еле сумев увернуться от прямого столкновения с бетонной стеной. Именно поэтому Холланд, самостоятельно выбрав комнату в «их» клубе, усадила Дженсена в кресло и зафиксировала его руки на подлокотниках шелковыми лентами. Дразнясь, провела нежными пальцами по предплечьям, улыбнулась и шепнула в самые губы: «Жди меня». Как будто у него был выбор!
Дженсен вздохнул и прикрыл глаза. Адреналин заставлял кипеть кровь, отчаянно хотелось трахаться – все тело горело неутоленным желанием и потребностью в близости. Видимо, за свою невнимательность придется расплатиться отложенной разрядкой.
***
Он не видел её до этого в юбках – она всегда носила удобные черные джинсы, сидящие второй кожей. Поэтому сейчас Дженсен тяжело сглотнул, глядя как она прошла мимо него, осторожно ступая босыми ногами по темным квадратам напольного покрытия, и села на угол кровати, слегка расставив ноги и разглаживая складки на соблазнительной красной юбке. Холланд была уверенной в себе, она умела говорить без слов, одним лишь взглядом, вытягивая всю душу и мысли, оставляя лишь эмоции и приятную пустоту внутри тела.
Сейчас она напропалую пользовалась этим умением – смотрела лениво, но не отводила взгляда от Дженсена, который жадно следил за тем, как подол юбки медленно пополз вверх по гладким бедрам. Хотелось пройтись по коже языком, оставить собственные метки, которые бы болезненно ныли и напоминали о себе. Только Дженсен не мог, не имел права – сегодня он был ведомым, подчинялся и не принадлежал себе.
- Облизываешься, как кот на сливки, Дженсен, - хмыкнула Холланд, наклоняя голову, отчего пара рыжих прядей соскользнула с ее плеча игривыми языками неумного пламени. – Только ты же знаешь, что тебе ничего не светит сегодня? Ты потерял контроль не только над собой, но и над ситуацией. Придется мне немного позаниматься с тобой. Думаю, тебе в какой-то момент даже понравится.
Дженсен крупно вздрогнул, подался вперед, и насмешливо приподнял брови:
- Да ладно. Ты будешь учить меня? Солнышко, давай не будем забываться: конечно, ты сегодня вывела гонку в нашу пользу, но ничего не было бы, не сумей я быстро сориентироваться и сократить маршрут по знакомым только мне подворотням. Так что, милая, не будь такой стервой и раздвинь свои шикарные ножки – хочу видеть то, что ты так жаждешь мне показать.
Он не ожидал, что Холланд покорно выполнит его просьбу, оперевшись ладонью на постель и приподняв ткань юбки еще выше, демонстрируя черные крошечные кружевные трусики. Гулко сглотнув и облизнув вмиг пересохшие губы, Дженсен откинулся на спинку кресла и расслабленно улыбнулся, вновь обретая контроль над ситуацией. Ему нравилось происходящее – вот эта двойственность: вроде бы он и ведет, но не так, как обычно, ведь он не чувствует этой власти, которая постоянно сосредоточена в его руках.
Сейчас все было совсем по-другому.
– Нам все еще нужны эти тряпки, милая? – спросил Дженсен, облизывая нижнюю губу. – Тебе не кажется, что уже пора от них избавиться?
– Хорошая идея, – согласилась Холланд и, одним движением стянув с себя топ, отбросила его в сторону. – Скажи, тебе нравится то, что ты видишь?
– Безусловно, – вернул Дженсен ленивую улыбку и остановил взгляд на груди, подчеркнутой красным бюстгальтером. – Только на тебе всё равно еще слишком много одежды.
– Ты такой нетерпеливый, – засмеялась Холланд, поднимаясь с кровати и избавляясь от юбки, – такой мальчишка, дорвавшийся до доступной девушки и отчаянно желающий залезть ей в трусики. Тебе же хочется залезть ко мне в трусики, Дженсен? Хочется, чтобы я приняла тебя и подчинялась тебе?
Вот именно этим она его цепляла – этой непредсказуемостью, умением гнуть свою линию даже тогда, когда, казалось бы, инициатива упущена. Они оба постоянно играли, проверяли собственные границы и способность уступать. Процесс был увлекательным и не надоедал, открывая всё новые грани и возможности. Вот, например, сейчас, Дженсену жутко хотелось провести пальцами по стройному телу, сжать тонкую талию, вдохнуть запах пота и духов, насладиться каждым прикосновением.
Но он не мог. Она не позволяла ему. Дразнила, подходила ближе, плавно покачиваясь под едва слышную музыку, но не давала себя трогать. Дженсен, наблюдая за партнершей потемневшим взглядом, тяжело дышал и беспомощно крутил скованными запястьями –от желания прикоснуться к Холланд зудели даже кончики пальцев. Когда узкие ладони прошлись по обтянутым джинсовой тканью бедрам Дженсен, он не сдержал стона и запрокинул голову, жмурясь. Да кто бы знал, что у него это самая чувствительная эрогенная зона!
– Да, вот так. Умница, – её голос в такие моменты напоминал больше мурлыканье, отчего возбуждение еще сильнее скручивало тело. – Будешь хорошим, я даже расстегну твои джинсы.
– А если ты подумаешь своей прелестной головкой, то поймешь, что от меня будет больше пользы, когда я избавлюсь от лент.
– Это ты слишком много думаешь, Дженсен, – хохотнула Холланд и сжала пальцами подбородок, заглядывая в глаза, – иногда это очень вредно. Поэтому прекращай заниматься бесполезным делом и отключай голову. Чувствуй.
Дженсен не успел ответить – Холланд накрыла его губы страстным поцелуем и скользнула юрким языком в рот, не оставляя никакой возможности для сохранения трезвости рассудка. Когда она отстранилась, всё еще не отпуская его взглядом для надежности, Дженсен тяжело дышал и смотрел темными глазами, как Холланд отходит, плещет в стакан виски, а после возвращается и приставляет холодное стекло к его губам, позволяя сделать глоток.
Алкоголь прокатился по телу жаркой волной, отчего стало еще невыносимее: возбуждение не стихло, адреналин снова вспыхнул в крови, и отчаянно захотелось оргазма, приятной пустоты. Дженсен облизнул губы и посмотрел на Холланд снизу-вверх, с восторгом наблюдая, как она стягивает лямки бюстгальтера, щелкает застежкой и отбрасывает его в сторону вместе с комком трусиков. Спазм возбуждения прошил низ живота, когда к Дженсену пришло осознание того, что он все еще полностью одет, а она голая.
- Холл, - Дженсен не удивился своему хриплому голосу, лишь снова облизнул губы и попытался не слишком зацикливаться на улыбке Холланд. – Не тяни. Еще немного и мне станет по-настоящему больно.
Холланд лишь закатила глаза, а после наклонилась и всё-таки расстегнула джинсы, как обещала целую вечность назад. Без давления жесткого денима на член, Дженсен почувствовал накатившее облегчение, которое, впрочем, тут же исчезло, когда на его коленях оказалась голая, горячая, такая приятная во всех отношениях Холланд. Надо отдать должное терпению и выдержке этой потрясающей женщины – Дженсен, если бы задался целью сексуально мучить партнера, может быть и выдержал бы столько, но исключительно из-за чистого упрямства.
А вот Холланд откровенно наслаждалась происходящим. Наклонившись вплотную к Дженсену, так, чтобы он чувствовал сквозь футболку её грудь и возбужденные соски, Холланд прошептала, намеренно касаясь горячими губами его уха:
– Я все жду, когда ты порвешь эти ленты и грубо отымеешь меня. Знаешь, это заводит – представлять, как ты подхватишь меня на руки, бросишь на кровать и начнешь трахать без всякой жалости и нежности. Ты ведь умеешь так, я помню, у нас бывало пару раз на отходняке после гонок. Так вот, я хочу такого Дженсена, а не того милого и чуткого Дженни, который проводит со мной последние несколько месяцев.
И вот наверное именно в этот момент Дженсен понял, что он не так уж крепко скован. Именно потому Дженсен с силой дернул руками – плевать, даже если следы завтра проявятся на запястьях, – и подхватил на руки довольно взвизгнувшую Холланд.
– Тебе стоило только попросить, солнышко, – прихватывая зубами мочку уха, прорычал Дженсен и опустился на кровать, не удерживая своего веса и прижимая миниатюрную Холланд к постели. – Одно лишь слово, и я такой, как тебе нужно, как ты только захочешь...
Приспустив джинсы вместе с бельем, Дженсен направил себя и вошел в Холланд, вызывая у неё гортанный стон. Она была такой влажной, такой горячей, что с ума можно было сойти. И принимала так, что хотелось сжимать её еще сильнее, оставляя синяки и царапины, отмечая свою власть на красивом теле. Дженсен сжал ладонью тонкие запястья и впился злым поцелуем в приоткрытый рот, продолжая размашисто двигаться. Это было так невыносимо хорошо, что хотелось кричать. Он и вскрикнул, ощутив колкую боль – Холланд прихватила нижнюю губу острыми зубами, пуская кровь.
- Ты издеваешься, что ли? – слизнув капельку крови, прошипел Дженсен, сильнее стискивая пальцами запястья, уже намеренно причиняя боль. – Перчинки захотелось?
– Очнись от сладкого сна, красавица, – насмешливо проговорила Холланд, издевательски улыбаясь. – Трахни меня хорошенько, так, чтобы садиться больно было.
Дженсен не сдержал яростного рычания и, перевернув Холланд на живот, резко вошел в нее, до ощутимой боли вывернув руки и вжав лицом в постель. Ну, да, окончательно терял контроль Дженсен очень редко, только когда отказывал рассудок, а верх брали голые эмоции, первобытные инстинкты. Вот как сейчас, сметённые напористостью и откровенной похотью Холланд все социальные барьеры и границы ушли в небытие, оставляя только то, что так любили они оба – неприкрытое желание обладать и грубо совокупляться.
Именно этого хотелось до зубовного скрежета и сведенных желанием мышц – простой и незамутненной ебли. Дженсен двигался, уже отпустив руки и прижав Холланд собственным телом к постели, прикусывая её шею, оставляя метки, как хотел не так давно. И да, её кожа была на вкус такой, какой он себе представлял: мягкая, с едва уловимым оттенком соли и мускатной пряности. Сводящее с ума сочетание.
– Да, вот так, Дженс, хороший мальчик, ну, же… О, мой Бог, да! Хорошо-о-о-о!
В ответ на скулёж, прерывающийся стонами и вскриками, Дженсен лишь хищно улыбнулся, повернул голову Холланд и прошептал в приоткрытый рот:
– Моя течная сучка.
Эта женщина сводила его с ума, заставляла быть настоящим грубым животным. Дженсен зарычал, прихватив нижнюю губу, ставя такую же метку, как поставила ему сама Холланд: ранку посредине пухлой губы. Своеобразная месть, которая окончательно выбила пробки, сталкивая в одновременный оргазм. Тяжело дыша в шею Холланд, Дженсен чувствовал, как дрожит под ним девушка, слышал, как она всхлипывает. Удовлетворение растеклось по венам привычным потоком послеоргазменной неги.
Скатившись с Холланд, Дженсен лег на спину и уставился в тёмный потолок. Сердце с каждой секундой замедляло свой бег, постепенно возвращались осознанные мысли, и кратковременное безумие проходило, оставляя после себя лишь воспоминания.
– Я не прочь повторить, – лукаво прошептала Холланд, перебираясь ближе, укладываясь на плечо Дженсена и поглаживая кончиками пальцев грудь в районе сердца. – И как можно скорее, Эклз.
– Ты невозможна, – рассмеялся Дженсен, запечатлевая поцелуй на макушке Холланд и переплетая свои пальцы с её.
Дженсен, вдыхая пропитавшийся сексом и похотью воздух комнаты, подумал, что никогда и ни за что, не променяет Холланд на другую.
Потому что именно Холланд могла дать ему ту свободу, которая ему была необходима.
Свободу от самого себя.
Автор: ~Waleri-Jilua~
Бета: innokentya
Размер: мини, ~2100 слов
Пейринг: Дженсен Эклз/Холланд Роден
Категория: гет
Жанр: АУ, повседневность, пвп
Рейтинг: NC-17
Саммари: Они разбавляют серость будней адреналивой дозой гонок и сексом.
Примечание: написано специально на Multi Kink fest в подарок и по заявке ~Solinary~
читать дальше
***
Быть безликим в толпе просто.
Дженсен любил скрываться в людском потоке, потому что пристальное внимание утомляло, а укрыться от него не было никакой возможности – должность старшего менедера компании обязывала быть всегда на виду. Да и ответственность, возложенная владельцем «Стори-Медиа» на Дженсена хоть и была привычной, приятно рутинной, все равно изнуряла не хуже силовых тренировок.
Удивительно, но отдушину Дженсен нашел в уличных гонках. Да, пускай, избранный способ расслабиться, сбросить накопленное напряжение и нервозность был весьма оригинальным – потому что на него смотрели и им интересовались, но это позволяло почувствовать себя свободным. В его гараже стоял мощный красавец Yamaha, верный стальной конь, приводивший его к победе и в потрясающее состояние эйфории и эндорфинового кайфа, сродни наркотическому.
Еще один плюс гонок был в том, что именно на одном из заездов, Дженсен познакомился с Банши. Рыжая бестия на чёрном брате-близнеце его собственного мотоцикла, которая с легкостью седлала поток встречного ветра и уделывала любого так, что тот чувствовал себя маленькой девочкой, готовой вот-вот разреветься. Дженсен был в тусовке уже пару месяце, когда увидел её заезд. Это было до священного трепета прекрасно – она сделала своего соперника всухую, придя на финиш с двадцатисекундным отрывом.
Пожалуй, именно в тот момент Дженсен захотел испытать себя и свои возможности. Договорных гонок было мало, но если приплатить организатору сверху, то можно было всё. На старте они даже не открыли друг другу лиц – лишь подняли забрала шлемов, слушая арбитра, а потом, по данной команде, сорвались с места. Тот заезд они выбили в ничью: кто из них поддался, доподлинно не было известно до сих пор. Но как раз после той гонки у них и начали завязываться отношения, приносящие сплошь положительные эмоции.
Об их дружбе говорили в открытую, позволяя себе недвусмысленные намеки, и даже делали ставки то, как долго они продержатся, чтобы не начать трахаться на регулярной основе. С чего все вдруг решили, что они еще не перешли к более близкому знакомству, ни Дженсен, ни Холланд не знали. Но на самом деле… секс был уже на регулярной основе, а первый раз случился сразу же после той самой гонки на адреналиновом отходняке. И был настолько потрясающим, что прекращать не хотелось.
Чтобы сохранить ощущения, пришлось придумать новый вид гонок – с партнером. Сначала никто не воспринял идею всерьез, но потом азарт взял верх, и тусовка, в которой были Дженсен с Холланд, приняла новые правила игры. Постоянно находились умники, которые не уставали вызывать знаменитых Охотника и Банши на заезды, поэтому все было просто прекрасно – адреналиновые приходы, деньги и такие необходимые условия для пьяняще-сладкого секса.
Почему на них ставили? Потому что во всех заездах они действовали как единый механизм, не проигрывали, выгребали даже когда кто-то из них лажал. Ведь потом... О, тот, кто сумел вытянуть победу, получал полный карт-бланш в сексе, а второй не имел права отказаться. Очень стимулировало, даже больше денежного приза в случае победы. Они стали зависимы от эмоций, захлестывающих во время близости на самом пике эйфории, но это не их не волновало.
Сегодня оплошал Дженсен – спутал повороты и залетел в узкий тупиковый проулок, еле сумев увернуться от прямого столкновения с бетонной стеной. Именно поэтому Холланд, самостоятельно выбрав комнату в «их» клубе, усадила Дженсена в кресло и зафиксировала его руки на подлокотниках шелковыми лентами. Дразнясь, провела нежными пальцами по предплечьям, улыбнулась и шепнула в самые губы: «Жди меня». Как будто у него был выбор!
Дженсен вздохнул и прикрыл глаза. Адреналин заставлял кипеть кровь, отчаянно хотелось трахаться – все тело горело неутоленным желанием и потребностью в близости. Видимо, за свою невнимательность придется расплатиться отложенной разрядкой.
***
Он не видел её до этого в юбках – она всегда носила удобные черные джинсы, сидящие второй кожей. Поэтому сейчас Дженсен тяжело сглотнул, глядя как она прошла мимо него, осторожно ступая босыми ногами по темным квадратам напольного покрытия, и села на угол кровати, слегка расставив ноги и разглаживая складки на соблазнительной красной юбке. Холланд была уверенной в себе, она умела говорить без слов, одним лишь взглядом, вытягивая всю душу и мысли, оставляя лишь эмоции и приятную пустоту внутри тела.
Сейчас она напропалую пользовалась этим умением – смотрела лениво, но не отводила взгляда от Дженсена, который жадно следил за тем, как подол юбки медленно пополз вверх по гладким бедрам. Хотелось пройтись по коже языком, оставить собственные метки, которые бы болезненно ныли и напоминали о себе. Только Дженсен не мог, не имел права – сегодня он был ведомым, подчинялся и не принадлежал себе.
- Облизываешься, как кот на сливки, Дженсен, - хмыкнула Холланд, наклоняя голову, отчего пара рыжих прядей соскользнула с ее плеча игривыми языками неумного пламени. – Только ты же знаешь, что тебе ничего не светит сегодня? Ты потерял контроль не только над собой, но и над ситуацией. Придется мне немного позаниматься с тобой. Думаю, тебе в какой-то момент даже понравится.
Дженсен крупно вздрогнул, подался вперед, и насмешливо приподнял брови:
- Да ладно. Ты будешь учить меня? Солнышко, давай не будем забываться: конечно, ты сегодня вывела гонку в нашу пользу, но ничего не было бы, не сумей я быстро сориентироваться и сократить маршрут по знакомым только мне подворотням. Так что, милая, не будь такой стервой и раздвинь свои шикарные ножки – хочу видеть то, что ты так жаждешь мне показать.
Он не ожидал, что Холланд покорно выполнит его просьбу, оперевшись ладонью на постель и приподняв ткань юбки еще выше, демонстрируя черные крошечные кружевные трусики. Гулко сглотнув и облизнув вмиг пересохшие губы, Дженсен откинулся на спинку кресла и расслабленно улыбнулся, вновь обретая контроль над ситуацией. Ему нравилось происходящее – вот эта двойственность: вроде бы он и ведет, но не так, как обычно, ведь он не чувствует этой власти, которая постоянно сосредоточена в его руках.
Сейчас все было совсем по-другому.
– Нам все еще нужны эти тряпки, милая? – спросил Дженсен, облизывая нижнюю губу. – Тебе не кажется, что уже пора от них избавиться?
– Хорошая идея, – согласилась Холланд и, одним движением стянув с себя топ, отбросила его в сторону. – Скажи, тебе нравится то, что ты видишь?
– Безусловно, – вернул Дженсен ленивую улыбку и остановил взгляд на груди, подчеркнутой красным бюстгальтером. – Только на тебе всё равно еще слишком много одежды.
– Ты такой нетерпеливый, – засмеялась Холланд, поднимаясь с кровати и избавляясь от юбки, – такой мальчишка, дорвавшийся до доступной девушки и отчаянно желающий залезть ей в трусики. Тебе же хочется залезть ко мне в трусики, Дженсен? Хочется, чтобы я приняла тебя и подчинялась тебе?
Вот именно этим она его цепляла – этой непредсказуемостью, умением гнуть свою линию даже тогда, когда, казалось бы, инициатива упущена. Они оба постоянно играли, проверяли собственные границы и способность уступать. Процесс был увлекательным и не надоедал, открывая всё новые грани и возможности. Вот, например, сейчас, Дженсену жутко хотелось провести пальцами по стройному телу, сжать тонкую талию, вдохнуть запах пота и духов, насладиться каждым прикосновением.
Но он не мог. Она не позволяла ему. Дразнила, подходила ближе, плавно покачиваясь под едва слышную музыку, но не давала себя трогать. Дженсен, наблюдая за партнершей потемневшим взглядом, тяжело дышал и беспомощно крутил скованными запястьями –от желания прикоснуться к Холланд зудели даже кончики пальцев. Когда узкие ладони прошлись по обтянутым джинсовой тканью бедрам Дженсен, он не сдержал стона и запрокинул голову, жмурясь. Да кто бы знал, что у него это самая чувствительная эрогенная зона!
– Да, вот так. Умница, – её голос в такие моменты напоминал больше мурлыканье, отчего возбуждение еще сильнее скручивало тело. – Будешь хорошим, я даже расстегну твои джинсы.
– А если ты подумаешь своей прелестной головкой, то поймешь, что от меня будет больше пользы, когда я избавлюсь от лент.
– Это ты слишком много думаешь, Дженсен, – хохотнула Холланд и сжала пальцами подбородок, заглядывая в глаза, – иногда это очень вредно. Поэтому прекращай заниматься бесполезным делом и отключай голову. Чувствуй.
Дженсен не успел ответить – Холланд накрыла его губы страстным поцелуем и скользнула юрким языком в рот, не оставляя никакой возможности для сохранения трезвости рассудка. Когда она отстранилась, всё еще не отпуская его взглядом для надежности, Дженсен тяжело дышал и смотрел темными глазами, как Холланд отходит, плещет в стакан виски, а после возвращается и приставляет холодное стекло к его губам, позволяя сделать глоток.
Алкоголь прокатился по телу жаркой волной, отчего стало еще невыносимее: возбуждение не стихло, адреналин снова вспыхнул в крови, и отчаянно захотелось оргазма, приятной пустоты. Дженсен облизнул губы и посмотрел на Холланд снизу-вверх, с восторгом наблюдая, как она стягивает лямки бюстгальтера, щелкает застежкой и отбрасывает его в сторону вместе с комком трусиков. Спазм возбуждения прошил низ живота, когда к Дженсену пришло осознание того, что он все еще полностью одет, а она голая.
- Холл, - Дженсен не удивился своему хриплому голосу, лишь снова облизнул губы и попытался не слишком зацикливаться на улыбке Холланд. – Не тяни. Еще немного и мне станет по-настоящему больно.
Холланд лишь закатила глаза, а после наклонилась и всё-таки расстегнула джинсы, как обещала целую вечность назад. Без давления жесткого денима на член, Дженсен почувствовал накатившее облегчение, которое, впрочем, тут же исчезло, когда на его коленях оказалась голая, горячая, такая приятная во всех отношениях Холланд. Надо отдать должное терпению и выдержке этой потрясающей женщины – Дженсен, если бы задался целью сексуально мучить партнера, может быть и выдержал бы столько, но исключительно из-за чистого упрямства.
А вот Холланд откровенно наслаждалась происходящим. Наклонившись вплотную к Дженсену, так, чтобы он чувствовал сквозь футболку её грудь и возбужденные соски, Холланд прошептала, намеренно касаясь горячими губами его уха:
– Я все жду, когда ты порвешь эти ленты и грубо отымеешь меня. Знаешь, это заводит – представлять, как ты подхватишь меня на руки, бросишь на кровать и начнешь трахать без всякой жалости и нежности. Ты ведь умеешь так, я помню, у нас бывало пару раз на отходняке после гонок. Так вот, я хочу такого Дженсена, а не того милого и чуткого Дженни, который проводит со мной последние несколько месяцев.
И вот наверное именно в этот момент Дженсен понял, что он не так уж крепко скован. Именно потому Дженсен с силой дернул руками – плевать, даже если следы завтра проявятся на запястьях, – и подхватил на руки довольно взвизгнувшую Холланд.
– Тебе стоило только попросить, солнышко, – прихватывая зубами мочку уха, прорычал Дженсен и опустился на кровать, не удерживая своего веса и прижимая миниатюрную Холланд к постели. – Одно лишь слово, и я такой, как тебе нужно, как ты только захочешь...
Приспустив джинсы вместе с бельем, Дженсен направил себя и вошел в Холланд, вызывая у неё гортанный стон. Она была такой влажной, такой горячей, что с ума можно было сойти. И принимала так, что хотелось сжимать её еще сильнее, оставляя синяки и царапины, отмечая свою власть на красивом теле. Дженсен сжал ладонью тонкие запястья и впился злым поцелуем в приоткрытый рот, продолжая размашисто двигаться. Это было так невыносимо хорошо, что хотелось кричать. Он и вскрикнул, ощутив колкую боль – Холланд прихватила нижнюю губу острыми зубами, пуская кровь.
- Ты издеваешься, что ли? – слизнув капельку крови, прошипел Дженсен, сильнее стискивая пальцами запястья, уже намеренно причиняя боль. – Перчинки захотелось?
– Очнись от сладкого сна, красавица, – насмешливо проговорила Холланд, издевательски улыбаясь. – Трахни меня хорошенько, так, чтобы садиться больно было.
Дженсен не сдержал яростного рычания и, перевернув Холланд на живот, резко вошел в нее, до ощутимой боли вывернув руки и вжав лицом в постель. Ну, да, окончательно терял контроль Дженсен очень редко, только когда отказывал рассудок, а верх брали голые эмоции, первобытные инстинкты. Вот как сейчас, сметённые напористостью и откровенной похотью Холланд все социальные барьеры и границы ушли в небытие, оставляя только то, что так любили они оба – неприкрытое желание обладать и грубо совокупляться.
Именно этого хотелось до зубовного скрежета и сведенных желанием мышц – простой и незамутненной ебли. Дженсен двигался, уже отпустив руки и прижав Холланд собственным телом к постели, прикусывая её шею, оставляя метки, как хотел не так давно. И да, её кожа была на вкус такой, какой он себе представлял: мягкая, с едва уловимым оттенком соли и мускатной пряности. Сводящее с ума сочетание.
– Да, вот так, Дженс, хороший мальчик, ну, же… О, мой Бог, да! Хорошо-о-о-о!
В ответ на скулёж, прерывающийся стонами и вскриками, Дженсен лишь хищно улыбнулся, повернул голову Холланд и прошептал в приоткрытый рот:
– Моя течная сучка.
Эта женщина сводила его с ума, заставляла быть настоящим грубым животным. Дженсен зарычал, прихватив нижнюю губу, ставя такую же метку, как поставила ему сама Холланд: ранку посредине пухлой губы. Своеобразная месть, которая окончательно выбила пробки, сталкивая в одновременный оргазм. Тяжело дыша в шею Холланд, Дженсен чувствовал, как дрожит под ним девушка, слышал, как она всхлипывает. Удовлетворение растеклось по венам привычным потоком послеоргазменной неги.
Скатившись с Холланд, Дженсен лег на спину и уставился в тёмный потолок. Сердце с каждой секундой замедляло свой бег, постепенно возвращались осознанные мысли, и кратковременное безумие проходило, оставляя после себя лишь воспоминания.
– Я не прочь повторить, – лукаво прошептала Холланд, перебираясь ближе, укладываясь на плечо Дженсена и поглаживая кончиками пальцев грудь в районе сердца. – И как можно скорее, Эклз.
– Ты невозможна, – рассмеялся Дженсен, запечатлевая поцелуй на макушке Холланд и переплетая свои пальцы с её.
Дженсен, вдыхая пропитавшийся сексом и похотью воздух комнаты, подумал, что никогда и ни за что, не променяет Холланд на другую.
Потому что именно Холланд могла дать ему ту свободу, которая ему была необходима.
Свободу от самого себя.
@темы: Мини/драббл
Название: Привет из прошлого
Автор: priest_sat
Бета: Fotini
Гамма: Крия
Фандом: The Mentalist
Пейринг: Патрик Джейн, Кимбэлл Чо, ОМП, остальные персонажи по мере надобности
Рейтинг: R
Размер: миди, 8 552 слова
Саммари: Джейна похищают, и он узнает, что кто-то хочет отомстить ему за былое.
Примечания: слэш, ООС
Отказ: отказываюсь
Предупреждения, они же кинки: пытки, принудительный оргазм, Established relationship, кинк на шрамы
читать дальшеДжейн неторопливо шел по улице, раздумывая, а не купить ли что-нибудь в «Мак Дональдсе», когда возле него остановилась машина. Ничего особенного, «Додж Калибер» черного цвета, забрызган засохшей грязью, запылен, скорее всего, проделал долгий путь в Остин.
— Добрый вечер! — Водитель, белый мужчина средних лет, ничем не примечательное лицо, мешки под глазами. — Подскажите, пожалуйста, где тут ближайший мотель?
— А что говорит вам GPS? — Джейн чувствовал себя крайне измотанным и совсем не хотел впутываться в долгие объяснения. Водитель цокнцл языком и ответил:
— Не работает. Эта дрянь не работает, извините за слово. Вы мне пальцем покажите, куда ехать.
— Если вы подвезете меня, то я покажу вам мотель, в котором живу. Он не хуже и не лучше таких же заведений. Моя машина в ремонте, поэтому я плетусь пешком. — Джейн взялся за ручку дверцы, зная, что водитель ему не откажет. Так и случилось:
— Замечательно! — Водитель улыбнулся. — Это очень здорово! Конечно, садитесь, я только рад вашему обществу.
Джейн с удовольствием устроился на сиденье, когда водитель вдруг хлопнул его рукой по плечу.
— Что такое? — удивился Джейн, ощутив укол как от иглы. Почти сразу он выключился.
***
Сознание возвращалось, как после долгого, тяжелого сна. Джейн попытался повернуться на бок, но обнаружил, что не может пошевелиться. Он лежал на полу, руки и ноги были склеены скотчем. Говорить Джейн не мог: в рот был вставлен кляп, похожий на те, что обычно использовали в практике БДСМ. Язык онемел, челюсть болела, и текущая слюна, которую было невозможно проглотить, причиняла дополнительные неудобства. Плотная повязка на глазах не давала Джейну осмотреться. И что-то еще на шее серьезно его обеспокоило. Ошейник.
К радости Джейна, одежду оставили. Он дернулся еще раз и сосредоточился на звуках. Вокруг было очень тихо, отчего в ушах возник едва заметный звон. Но вскоре послышались шаги, и кто-то остановился прямо у головы Джейна.
Не видеть того, кто мог причинить вред, было мучительно. Человек стоял молча и постукивал ногой. Этот мерный стук раздражал Джейна, который не понимал, что происходит. «Мексиканцы? Нет, они так не играют с жертвой. Маньяк? Тогда зачем он показал свое лицо там, в машине? Разве что собрался убить меня. Визуалисты? Вообще не в их стиле. По крайней мере, они бы запихнули меня в фургон или похитили бы из моего номера в мотеле. Ну хватит стучать, хватит! Неужели это остатки „Ассоциации Блейка”? Ну тогда мне точно конец».
Джейн не на шутку испугался, но постарался не вырываться, когда его схватили за ноги и куда-то потащили. Очевидно, его выволокли на середину комнаты, от шагов не было эха, скорее всего, помещение было небольшим. Человек щелкнул ножницами, размотал скотч и через секунд десять Джейн ощутил, что его ноги свободны, хоть и сильно затекли.
Судя по силе, Джейн имел дело с мужчиной. Или нет?
Джейна подняли и усадили на стул, при этом он ударился коленом обо что-то твердое: ножка стола? Мужской голос сказал:
— Я уберу скотч с твоих рук. Если попытаешься сбежать, то получишь удар током. На тебе электроошейник. Пульт управления у моего нанимателя, который наблюдает за нами. Ты все понял? Кивни, если понял.
Джейн решил, что сейчас не время для упрямства, и кивнул.
— Когда я позволю тебе говорить, можешь называть меня Марк. К сведению, я не был водителем машины, в которой ты получил инъекцию. И я люблю работать под звуки музыки.
Психоделическая музыка «Ван дер Грааф Дженерейтор» заполнила помещение, едва не оглушив Джейна. Марк разрезал скотч на руках Джейна и, положив их на твердую поверхность, надежно зафиксировал в чем-то, похожем на наручники. После этого настал черед кляпа. Марк вытер лицо Джейна влажной салфеткой, затем скотчем прикрепил ноги к ножкам стола.
— Мебель прикручена винтами к полу. Не получится ее сдвинуть. — Марк говорил громко и четко. Видимо по его знаку, мощность звука немного убрали. — Ни слова, ясно?
Джейн снова кивнул.
— Итак, объяснения происходящего. Лично я ничего против тебя не имею. Я исполнитель, мне платят деньги за работу. Моя работа — это качественные пытки. Люди от них не умирают, есть шанс выжить. Я не калечу, просто причиняю интенсивную боль.
Джейн помимо своей воли вздрогнул.
— Теперь я разрешаю тебе говорить.
— Спасибо, — искренне поблагодарил Джейн. — Почему я здесь?
Марк ответил не сразу, создалось впечатление, что он к кому-то прислушивается.
— Есть две подсказки. Сейчас ты получишь первую, у тебя будет пять минут на обдумывание, потом я начну работать.
Джейн опять вздрогнул, теперь от прикосновения холодных ножниц к телу: Марк резал рубашку, чтобы ее снять.
— Не пытайся меня уговорить, во время работы я беспощаден. Подсказка номер один: чудо-мальчик.
Раздалось металлическое позвякивание, Джейн затаил дыхание, прислушиваясь.
«Так, надо сосредоточиться, я должен собраться. Спокойно, все хорошо. Что же он делает? Это нож? Скальпель? Он специально так делает, чтобы свести меня с ума. Страх парализует мышление. Патрик, черт, думай. Чудо-мальчик, что это, это…»
— Можно причинить страдания, не отрывая руки или ноги. — Марк обошел Джейна вокруг. — Ты ведь знаешь, как действуют на нервы разговоры о пытках. Например, разрез там или тут. Ожог от сигареты, хотя я не курю. Серия уколов в область шеи. Раздробление фаланг пальцев. Иглы под ногти. Прижигание ран. Снимание узких полос кожи и последующее посыпание ран солью. О, вижу, что ты уже разнервничался!
— Чудо-мальчик, это был мой псевдоним, когда я работал в шапито! — выкрикнул Джейн. Его трясло от ужаса, хотя он пытался уговорить себя, что ничего не случится: невозможно, такие зверства, это недопустимо.
— Правильно, — сказал Марк. Джейн было вздохнул с облегчением, но тут же услышал: — Будет лучше, если ты не издашь ни звука. Вопли меня слегка раздражают. Настоящий мужчина должен уметь сдерживаться.
Джейн запаниковал и не зря: Марк придавил его правую кисть к столу и ударил чем-то, скорее всего молотком, по ногтю указательного пальца. Разумеется, Джейн не удержался от крика, и Марк еще раз ударил по тому же месту.
— Не надо, пожалуйста, — у Джейна разом вылетел из головы совет насчет молчания. Боль пульсировала в поврежденном пальце, пронизывая руку, впиваясь прямо в мозг. Потекли непроизвольные слезы, пропитывая повязку, Джейн выгнулся, тщетно стараясь высвободиться из наручников. Третий удар заставил его так сильно рвануться в сторону, что он вывихнул левое запястье.
— Ты причиняешь себе вред, — укоризненно сказал Марк. — Такой нетерпеливый. Сейчас запястье опухнет, покраснеет. Дополнительная боль. Подожди, я вправлю его.
— Ты… сказал… что не калечишь… — всхлипывая, произнес Джейн. — Раздробил палец… Вот черт! Да выключи ты эту музыку!
— Да. Это просьба заказчика, извини. Повторяю, ничего личного. Я вообще тебя не знаю, впервые вижу. И ты мне совсем не нравишься. Где твое достоинство? И музыку я не выключу.
Снова что-то звякнуло, и этот звук был зловещим в паузе между композициями. Джейн заранее забился в истерике, но на этот раз молча. Ужас затмил его сознание, он перестал себя контролировать, подчиненный одному желанию: избавиться от боли. Внезапно Марк сказал прямо на ухо Джейну:
— Инструменты стерильны, я в перчатках. Ты будешь жить, не волнуйся. Все будет в порядке, вот увидишь.
Джейну было тошно слушать спокойный, рассудительный голос Марка. Словно тот уговаривал неразумного ребенка, который отказывался пить молоко.
— Замолчи! — не выдержал Джейн. — Умоляю, замолчи! Зачем ты это говоришь? Ничего не будет в порядке!
— Ты не выведешь меня из равновесия, — немедленно доложил Марк. — Я всегда такой. Это работа.
Новая порция боли была связана с иглами, которые Марк по очереди засунул под ногти правой руки.
— Заказчик говорит, что при помощи этой конечности ты кое-кого обманул. Твой обман стоил человеческой жизни.
— Это вторая подсказка? — хрипло спросил Джейн. — Я не понимаю.
Марк добавил еще по одной игле к уже имеющимся.
— Вторая подсказка гласит: десять тысяч долларов. У тебя есть пять минут на гипотезы или на догадку.
В этот момент Джейн вообще не мог собраться с мыслями. От боли его затошнило, кружилась голова, казалось, что травмированная рука горит огнем. «Ван дер Грааф» добавлял мучений.
— Я не могу, — прошептал Джейн. — Не могу.
Марк молча стоял и ждал, пока пройдут отведенные минуты.
«Десять тысяч, к чему эта сумма? Хоть бы палец не ампутировали, этот маньяк расплющил кость, придется по кусочкам собирать. Десять тысяч, да что же это такое? Ничего не помню, как болит, не могу терпеть. Больно, так больно, это невыносимо».
Марк выдернул иглы, заставив Джейна застонать.
— Извини, но я должен продолжить, — сообщил Марк. Острие скальпеля дважды проехалось по правому плечу, спустилось на предплечье. Кровь закапала на бедро, впитываясь в ткань брюк.
— Будет некомфортно. Так бывает, когда снимается тонкая полоса кожи, — сказал Марк, и Джейн заорал:
— Хватит! Хватит! Я не могу думать! Так нечестно! Мало пяти минут!
Он ощутил пальцы Марка на плече, они поддели надрезанную кожу и потянули ее вниз. Боль была острой и по-прежнему нестерпимой. Но гораздо страшнее было воображение Джейна, который представил себе зрелище освежеванной руки. Он отвернулся, хотя ничего не видел.
— Меня тошнит, — сказал он.
— Ты начал абстрагироваться от боли, это неплохо. — Марк оставил руку Джейна в покое и, взяв его за голову, наклонил ее вниз. — Я промыл тебе желудок и кишечник, поэтому ты не опозоришься. Но, если так хочется, можешь попытаться. Тебя вытошнит слюной и желудочным соком.
Так и получилось. Желудок несколько раз свело спазмом, но кроме слюны из него ничего не вышло. Марк заботливо вытер губы Джейна и сказал:
— Это обычная реакция на пытки такого рода. Человек представляет себе что с ним творится. Поэтому временное ослепление усугубляет эффект. Надо бы заткнуть тебе уши. Но тогда диалог не состоится.
— Тебе нравится издеваться надо мной, — произнес Джейн. — Ты получаешь удовольствие от моих мучений. Ты сумасшедший.
— Нет, — отрезал Марк, и Джейн уловил в его голосе нечто, похожее на гнев. — Вы все так говорите. Я не получаю удовольствие от твоих мучений, я работаю. А вот ты не понимаешь, что такое боль. Если бы ты смог понять, то испытал бы наслаждение от происходящего. Боль может приносить счастье и радость. Прими ее, как часть себя. Дай ей пройти сквозь свой мозг, через свои органы чувств.
Джейн не знал, как именно расценивать такой поток слов. То ли Марк разозлился, и стоило ждать беды. То ли такая неожиданная словоохотливость была в его стиле.
— Десять тысяч, — напомнил Марк.
— Я не знаю, — прошептал Джейн. Пальцы продолжили снимать полосу кожи. Джейн запрокинул голову, закусив нижнюю губу. Боль становилась привычной, ведь он не мог от нее убежать, не мог уговорить палача остановиться. Джейну было необходимо адаптироваться к боли. Он попытался думать о чем-то абстрактном, считать воображаемые полоски на воображаемых обоях. Ничего не помогало.
— Хорошо. — Марк обернул что-то теплое и липкое вокруг шеи своей жертвы. «Черт, это моя кожа», — подумал Джейн, впадая почти в полное безразличие. Адреналин завершал свое действие, оставляя истощенную нервную систему, и Джейн находился на грани полной отключки. Но резкая боль в ране на руке заставила его очнуться.
— Да что же это такое! — закричал он. Апатия сменилась яростью. — Я не понимаю, что ты хочешь от меня услышать? Бредовые подсказки! Они ничего не значат!
— Это соль, — невозмутимо доложил Марк. — Сейчас она возьмется коркой, смешавшись с кровью. Думай, мистер Джейн. Я могу начать выжигать узоры на твоем теле. Или вырезать их скальпелем. Еще есть тиски для пальцев. Я подключу ток сначала к твоим соскам, мочкам ушей, перейду к гениталиям. Я могу заставить тебя возбудиться и кончить. Мне нравится доставлять удовольствие таким способом. Электроды, подключенные к члену, могут вызвать отличную эрекцию. Оргазм будет потрясающим.
— Все перечислил? — агрессивно спросил Джейн. — Ты и твой заказчик, вы оба психи!
— Где же твоя хваленая рассудительность? — Внезапно раздался голос, искаженный вокодером, и было непонятно кто говорит: мужчина или женщина. — Ты вдруг поглупел, странно. Не можешь к двум прибавить два? Печально. Марк, продолжай.
Раздался щелчок зажигалки и гудение автогена. Пламя опалило спину Джейна в области правой лопатки, он инстинктивно подался вперед, упрашивая Марка остановиться.
— Прочувствуй эту боль, она очищает разум от всего лишнего! — Марк взял Джейна за волосы и пригнул голову к столу. — Полежи. Надо было другой стул взять, у этого слишком высокая спинка. Одежда скроет шрамы, не беспокойся. Научись жить с этой болью, пропусти ее через себя, дай мозгу насладиться. Слышал о сабспейсе? О, это особое состояние. Не каждый может впасть в него.
Запах горящей плоти и боль, которая превосходила все, что Джейн испытал до этого. Он начал беспорядочно дергаться, из-за чего горелка проехалась по спине и Марк ее выключил.
— С тобой трудно работать, — немного обиженно сказал он. — Ты испортил узор. Что ж, получай уродливый рубец. Сам виноват.
— За что ты меня пытаешь? — Джейн выпрямился, не зная, как уменьшить жжение.
Марк освободил его руки и, заведя их за спинку стула, скрепил скотчем.
— Что теперь? — Джейн учащенно дышал, стараясь справиться с болью в спине. Но ему казалось, что огонь все еще сжигает кожу. — Десять тысяч, — вдруг произнес Джейн. — Деньги. За кристалл. Окраина Маршалтауна, Айова. Восемьдесят шестой год. Отец нашел в больнице девушку, умирающую от рака легких.
— И что? Продолжай, я хочу, чтобы ты не умолкал, — потребовал голос.
— Девушка умерла, я в этом уверен. — Джейн задержал дыхание, чтобы пережить волну боли в ожогах. — Отец заставил меня участвовать в продаже кристалла. Я был против такого обмана… мошенничества, если называть вещи своими именами.
— Дальше!
— Отец устроил маленькое шоу из продажи. Притворился, что не может ни отдать, ни продать кристалл, но бабушка настаивала. Показала деньги, умоляла. Девушка постоянно кашляла и дышала кислородом из баллона. Это было ужасное зрелище, я не выдержал и выбежал из фургона, сказав, чтобы отец отдал им кристалл. Очевидно, это сыграло свою роль в представлении. Отец получил деньги, а девушка — никчемный кусок камня. Марк, не надо!
Марк снял с Джейна электроошейник и прицепил к мочкам ушей, пальцам рук и ног небольшие зажимы.
— Не надо! Я все вспомнил! — Джейн не понаслышке был знаком с воздействием тока. — Умоляю тебя, хватит!
— Нет. Не хватит. — Голос стал злым. — Ты убийца. Жалкий трус, сваливающий все на отца. Но разве тебя принуждали к обману?
— Ты хочешь отомстить за смерть той девушки? — догадался Джейн. — Ты ее близкий родственник? Согласен, ты имеешь право возмущаться, негодовать, требовать возмездия. Давай пойдем в суд, я признаю свою вину. Хочешь моего раскаяния? Ладно. Я раскаиваюсь. Это правда. Я никогда не забывал о девушке. Понимаю, нельзя простить такое, но если ты сможешь, то я буду благодарен…
Джейну показалось, что голова взорвалась. Перед глазами вспыхнули искры, судорога свела мышцы во всем теле. Ток был не сильным, но его хватало, чтобы причинить жертве боль. Джейн не мог кричать, только втягивал воздух ртом и носом.
— Я хочу разрезать тебя на части, сволочь, — сообщил голос. — Ты заслуживаешь смерти. Ты убил мою сестру.
«Нет. Не я и не мой отец, это рак ее убил», — думал Джейн, но язык его не слушался. Спазм сдавил горло.
— Кто знает, возможно, она осталась бы живой. Из-за твоего булыжника бабушка прекратила лечение, отвезла мою сестру домой. Она умерла в своей комнате, камень лежал на ее груди. Она страшно мучилась перед смертью, но бабушка отказывалась от врачебной помощи. Ты пройдешь все круги ада, Патрик Джейн. Я замучаю тебя.
Марк снял зажимы, расстегнул брюки Джейна.
— Небольшое утешение, — голос явно издевался. — Сначала я хочу унизить тебя, чтобы ты понял, через какие муки я прошла. Бабушка лишила меня наследства, запретила появляться в моем же доме. Я была вынуждена бродяжничать, попрошайничать, скатилась на самое дно. Мне пришлось заниматься проституцией, терпеть побои, ощущать себя дерьмом. В этом виноват ты и только ты. Я не могла подобраться к тебе раньше, к тому же, ты был на высоте, почти недоступный. Знал бы ты, как я ликовала, услышав об участи твоей семьи. Я уж подумала, что ты получил по заслугам. Но, к моему негодованию, ты выжил. И вот наступило время расплаты. Ты всего лишь один из тех уродов, которые уверены, что женщинам можно морочить голову, обманывать, использовать, как вещь. Ты и твой отец обвели вокруг пальца мою отчаявшуюся бабушку, она сошла с ума от горя.
— Твоя сестра все равно бы умерла, — не выдержал Джейн. — Она была обречена. Да, я и мой отец виновны в обмане. Но наша вина состоит в том, что мы заставили твою бабушку заплатить большие деньги за ничто. Мне жаль, что твоя жизнь сложилась таким образом. Поверь, я раскаиваюсь в своем поступке. Но в те годы я был вынужден подчиняться отцу.
— Хватит изворачиваться! — воскликнул голос. — Не желаю слушать твои оправдания! Марк, приступай!
Джейн с отвращением и страхом почувствовал прикосновения Марка.
Слабые удары током от электродов, распределенных по члену, заводили вне желания и воли. Джейн старался думать о чем-то совершенно неинтересном, но электростимуляция была сильнее его. Вскоре он начал крутиться на месте от острого возбуждения, сила тока понемногу возрастала, Джейн стонал во весь голос, не в силах сдерживаться. Боль в ранах накладывалась на удовольствие, он уже не знал, где болит, а где обалденно хорошо. В какой-то миг он прижался спиной к стулу, чтобы добавить боли в ожогах, оргазм был невероятно сильным, Джейну почудилось, что у него остановилось сердце.
— Потрясающее представление, — голос снова рассмеялся. — Марк, повтори.
Повторная эрекция была болезненной и уже не приносила удовольствия, но стимуляция продолжалась до тех пор, пока Джейн опять не кончил. Чувство унижения было не менее сильным, чем боль. Третий оргазм подкатил, когда Джейн ощутил пальцы Марка на своих сосках.
— Отлично, — заявил голос. — Марк, приведи его в нормальный вид.
Джейн безучастно отнесся к тому, что Марк его тщательно вытер и застегнул брюки.
— Наверное, это идентично изнасилованию? — задумчиво спросил голос. — Ну да ладно. Если ты попросишь прощения за свой поступок… быть может, я отпущу тебя. Хотя нет. Глупости. Никакого прощения.
Джейн молчал. Кровь стучала у него в висках, сердце бешено колотилось, во рту пересохло. Хотелось умереть, чтобы все прекратилось.
— Продолжай, Марк.
Джейн почти без звука выдержал многочисленные порезы на руках, шее, груди.
— Все, хватит. А теперь расчлени его, — скомандовал голос.
— Вообще-то, это стоит дороже, — возразил Марк. — И я не подписывался на расчленение.
— Что это значит? Немедленно приступай! — возмутился голос. — У нас договор!
— У нас договор на пытки. Но не на убийство.
Джейн услышал удаляющиеся шаги Марка. И наконец-то повисла тягучая тишина. Джейн не знал, сколько он просидел в одиночестве, боль грызла его, заставляя дрожать. Ему еще никогда не было настолько плохо, даже когда он находился в психиатрической клинике. Самым отвратительным было чувство, что он привык к боли.
— Я вернулся, — доложил Марк. — Сейчас ты встанешь и пойдешь со мной.
Он освободил Джейна и помог ему подняться на ноги.
— Что случилось? — запинаясь, спросил Джейн. Марк, крепко удерживая его под руку, ответил:
— К сожалению, заказчики бывают настоящими безумцами. Я не убийца. Ни один человек не умер от моих пыток. Я помогу тебе.
— Спасибо, — пробормотал Джейн. Ему пришлось подниматься по ступенькам. «Подвал. Я был в подвале».
— Сейчас я оставлю тебя. Досчитай до двадцати и снимай повязку. Одноразовый телефон на столике, увидишь. До свидания, Патрик Джейн.
Хлопнула дверь, Джейн стянул повязку и некоторое время простоял на месте, привыкая к свету. Когда глаза адаптировались, он оглянулся. Обычная гостиная обычного дома. Все совершенно новое, наверно, дом тоже был новым, выставленным на продажу вместе с обстановкой. Джейн взял телефон и, попадая мимо кнопок, кое-как набрал нужный номер.
— Лисбон? — Джейн с радостью услышал обеспокоенный голос Терезы. — Я не знаю, где нахожусь. Мне нужна медицинская помощь. Поскорей, прошу.
— Будь на связи, мы засечем сигнал! — пообещала Лисбон. Джейн добрел до дивана и опустился на него, положив рядом телефон. Напряжение схлынуло, он лег, стараясь не задевать искалеченную руку и обожженную спину.
***
— Мы обнаружили четыре видеокамеры, установленные вокруг стола, привинченного к полу. — Лисбон сидела на стуле возле кровати Джейна в больничной палате. Чо стоял у окна, напряженно глядя на улицу, словно там происходило нечто важное. — Боюсь, что твой мучитель снимал тебя для каких-то целей. Конечно, записи пропали.
«Вот и хорошо, — подумал Джейн. — Не хватало, чтобы кто-то увидел издевательства надо мной». Он вспомнил об электростимуляции и чуть не взвыл от злости. Лисбон решила, что лицо Джейна перекосилось от боли.
— Ой, прости, я тебе надоедаю! — Она поцеловала его в лоб. — Отдыхай. Все будет в порядке.
— Ничего не будет в порядке. — Джейн поднял правую руку с перевязанным указательным пальцем. — Ампутация.
— Извини, — ахнула Лисбон. — Прости, я забыла.
Джейн кивнул. Когда Лисбон вышла из палаты, Чо сразу бросился к Джейну.
— Я волновался, — сказал он, гладя его по лицу. — Поиски не прекращались ни на минуту.
Джейн ничего не слышал. Все его мысли вращались вокруг случившегося, он заново переживал страх и унижение.
— Черт, вот черт! — воскликнул Джейн, ударяя кулаком по постели. — И что теперь делать?
— Тебе нужно переехать ко мне. — Чо обеспокоенно смотрел на него. — Хватит жить в мотеле, тебе не кажется, что это глупо? После выписки тебе понадобится уход.
— Только не надо изображать сиделку, — неожиданно резко отозвался Джейн. — Я вполне могу справиться со своими проблемами. Я не беспомощный калека.
Чо заметно обиделся, сказал, что у него дела, и ушел. Джейн остался наедине со своими чувствами и эмоциями. Несмотря на обезболивающие, ему по-прежнему было плохо. Боль маячила на заднем плане, отчего подавленность усиливалась, и Джейну хотелось выть во весь голос.
Вечером Эббот принес телефон, который нашелся в мусорном ящике недалеко от того места, где Джейн сел в машину похитителя.
— Его завернули в бумажный пакет. — Эббот ознакомился с листом предписаний, нахмурился и спросил: — Что ты можешь рассказать о человеке, который тебя пытал?
— Почти ничего. — Из-за ожогов Джейн не мог лежать на спине и у него болели бока от вынужденного положения. — Он назвался Марком, манера речи довольно сухая, почти официальная. Но один раз его прорвало на откровения. Нес всякую чушь насчет боли, в общем, бред.
— Бред? Насколько я тебя знаю, ты способен выдавить пользу даже из чепухи. — Эббот удивленно смотрел на Джейна. — Не хочешь говорить на эту тему? Жаль. По всему получается, что это профессионал высшей категории. Наемный убийца…
— Да мне, если признаться, глубоко наплевать на его профессионализм! — взорвался Джейн. — Он почти искалечил меня!
— Но это не грубая работа. Никаких побоев, глубоких разрезов. Он не собирался тебя убивать.
Эббот подумал, что не стоило вообще пытаться взять у Джейна показания.
— Словно мы попали в суд, а ты адвокат моего палача, — ядовито сказал Джейн.
— Патрик, мы все тебе сопереживаем, — строго произнес Эббот. — Твоя злость понятна и обоснована. Но никто из отдела не является твоим врагом. Не бойся принимать помощь. Джейн?
Тот закрыл глаза.
Во время нахождения в больнице Джейн почти ни с кем не разговаривал. Он отгородился ото всех, включая Чо. Джейн усиленно игнорировал все попытки общения, но желаемого не добился. Коллеги упорно его посещали. Чо постоянно говорил о своей поддержке и любви, пока, в конце концов, Джейн не накричал на него:
— Да ты посмотри на меня! Посмотри! Везде эти уродливые шрамы! А спина на что похожа?
— Меня это не волнует, — невозмутимо ответил Чо. — Шрамы меня не отпугнут, поверь.
— Хватит, Кимбэлл, — устало сказал Джейн. После вспышки негодования он ощутил упадок сил и был вынужден лечь. — Хватит. Пора снять розовые очки.
Но после выписки он все-таки поехал в квартиру Чо.
— Я привез твои вещи из мотеля. — Чо, смущенно улыбаясь, смотрел на Джейна и не знал, что делать. — Ты устал? Может, приляжешь на часок-другой?
— Спасибо, належался, — мрачно ответил Джейн. — Пожалуй, я приму ванну.
— Я наберу воды, — сказал Чо, но Джейн резко ответил:
— Кимбэлл, у меня нет части пальца, но все остальное при мне. Как ты думаешь, я в состоянии повернуть кран?
Он заперся в ванной и долго рассматривал себя в зеркале.
Длинный уродливый шрам на правой руке, там, где была снята полоса кожи. Затем Джейн покрутился, стараясь увидеть спину. Она была покрыта блестящими розовыми рубцами. Джейн вспомнил, как Марк положил на него еще теплую кожу и его стошнило от омерзения.
Белесые шрамы, разбросанные на груди и руках, три горизонтальных рубца на горле. Один широкий порез тянулся из-под левого уха и заканчивался на левой ключице. Джейн уставился на руки. Ногти еще не полностью восстановились, кое-где они слезли. Черные оставшиеся ногти живо напомнили Джейну об иглах. Особое внимание он уделил осмотру культи пальца.
— Я не могу допустить, чтобы Чо заботился обо мне, — произнес вслух Джейн, включая воду. — Я ужасно выгляжу.
Когда он вышел, одетый в халат, Чо успел приготовить чай и легкий обед.
— Собираешься возвращаться на работу? — поинтересовался Чо. Джейн торопливо поднес к губам чашку, чтобы не отвечать.
— Пока ты лечился, выяснилось много чего интересного, — продолжил Чо. — Удалось выяснить личность девушки, которой твой отец продал кристалл. Линн Баркер, единственный ребенок в семье. Родители погибли в автокатастрофе, когда ей было десять лет. Ее воспитала бабушка.
— Марк имеет какое-то отношение к Линн Баркер. — Джейн поставил чашку на стол, и Чо с радостью увидел знакомое выражение азарта на его лице. — Он очень хорошо знал все подробности той сделки. Он размозжил мне указательный палец. Я показал бабушке девушки трюк с обожженным пальцем и чудесным исцелением.
— Этого я не знал.
— Неприятные подробности, — ухмыльнулся Джейн. — Кто такой Марк? Почему он устроил представление? Зачем он меня пытал?
Чо вытащил из кармана пиджака свой неизменный блокнот.
— Среди близких родственников Линн Баркер значатся два троюродных брата. Один из них сейчас живет в Колорадо и у него надежное алиби. Второй брат пропал без вести вот уже как шесть лет. Он просто исчез без всяких объяснений. Словно растворился в воздухе.
— Сколько вообще родственников в семье Баркер? — Джейн, увлекшись рассказом Чо, незаметно для себя съел все, что ему подали.
— Больше нет никого. Уайли проверил все, что мог. Значит, вполне возможно, что твоим экзекутором был второй троюродный брат Линн Баркер, Оливер Хейли. Он одного с тобой возраста. Пока он не исчез, в его послужном списке значилось пять попыток суицида, три нападения на соседей, причем Оливер не ограничивался словесными угрозами. Он старался бить на поражение, и только непонятное чудо помогло ему избегнуть правосудия. И около шести раз его обвиняли в жестоком обращении с животными. Говоря проще, он расчленял кошек и собак. Но так как прямых доказательств не было, Оливер остался безнаказанным. И вот что еще. — Чо ткнул пальцем в блокнот. — Я связался с его братом, Аланом. Он крайне неохотно отвечал на вопросы, отговаривался плохой памятью. Наверное, он боится своего брата. Но он смог вспомнить характерную черту Оливера — патологическая тяга ко лжи.
Джейн поаплодировал.
— Господи, Кимбэлл, ты бы слышал, какую жалобную историю рассказал Марк, притворяясь сестрой Линн Баркер! А все дело, оказывается, в его дефекте. Он не мог не солгать. Но зачем Марк снимал пытки? Чтобы потом пересматривать?
— Снафф. Знаешь, что это?
— Да, псевдодокументальные фильмы с издевательствами и убийствами, — нехотя сказал Джейн. — Ты куда?
— Вообще-то, в офис, — ответил Чо. — Давай, одевайся.
— Я не могу, — вдруг заявил Джейн. — Плохо себя чувствую.
— Оно заметно, — скептически сказал Чо, покачав головой. — Ты комплексуешь из-за рубцов.
— Я не хочу слушать сочувственное перешептывание, — объяснил Джейн. — Не хочу видеть любопытные взгляды. Все будут отводить глаза, чтобы не смотреть на это. Шрамы на горле выглядят так, словно я хотел покончить с собой, но рука дрогнула. Нет, я пока посижу здесь, подумаю.
— Есть замечательные средства, чтобы свести или уменьшить шрамы, — сказал Чо. — Неужели ты до конца жизни проторчишь в квартире? Ты же не юная девица, заморочившаяся от прыщей на лбу.
Джейн посмотрел на него таким убийственным взглядом, что Кимбэлл сразу встал и начал убирать со стола тарелки. Закончив с этим, он торопливо попрощался с Джейном и уехал на работу. И едва за ним закрылась дверь, как Джейн пожалел о своем решении остаться дома. Он подумал, что поедет в офис, но чуть позже, чтобы его появление не выглядело, как бегство от одиночества. Джейн неторопливо оделся и уже собрался вызвать такси, когда на его телефон пришло сообщение.
«Добрый день, Патрик Джейн. Присылаю тебе отрывки из видео. Ты просто звезда. Если возникнут вопросы, я жду тебя через десять минут на улице. Марк».
Джейн перечитал сообщение, прежде чем приступил к просмотру видео. Впрочем, он и так знал, что именно увидит. Первым порывом Джейна было достать из ящика письменного стола пистолет и прикончить Марка. Но он подумал, что стоит удержаться от этого шага. Слишком много проблем могло возникнуть после такого поступка.
«Позвонить Кимбэллу, сказать, что со мной связался Марк. — Джейн было нажал на вызов, но тут же дал отбой. — Нет никаких доказательств, что именно Марк пытал меня. На видео его лицо скрыто маской. Я должен спровоцировать Марка, надо спланировать все так, чтобы он не прикончил меня раньше, чем прибудет помощь. Он психопат и садист, поэтому я имею все шансы умереть. Но его нельзя упускать. Нельзя надеяться, что он расколется при допросе». Джейн написал что-то на листочке, затем все-таки позвонил Чо и сразу выключил телефон.
— Привет. — Марк, невысокий, коренастый мужчина средних лет, одетый в белый свитшот и темно-синие джинсы, стоял у красного «Смарт Форту». — Садись.
— Нет, спасибо, предпочитаю беседу на свежем воздухе. — Джейн напряженно всматривался в Марка и, к своей досаде, не видел ничего особенного. Короткие каштановые волосы, карие глаза, самое обычное лицо с небольшой щетиной. Нет видимых татуировок и пирсинга. Нет колец, часов или цепочек. — Сейчас я разворачиваюсь и ухожу. И твоя задача — попытаться скрыться. Я ведь знаю, как ты выглядишь. И если хочешь шантажировать меня видео, то я не боюсь, что широкая аудитория ознакомится с видом моего оргазма.
Марк слушал его с невозмутимым видом и лишь постукивал ногой по тротуару. В памяти Джейна всплыл этот звук.
— Необязательно куда-то ехать, — сказал он, борясь с гневом и желанием накинуться на Марка. — Можно и тут поговорить, если тебе не хватает общения.
— Ладно, — усмехнулся Марк. — Вижу, что ты потерял веру в себя. Ты совсем не тот Патрик Джейн, который выслеживал Красного Джона несколько лет. Ты преодолел душевное расстройство, смог влиться в команду КБР, подчинил коллег своей воле. Ты уверенно шел к победе, хотя однажды убил по ошибке не того человека. Но все-таки ты сумел достичь цели. Знаешь, я одобряю твой поступок. Макалистер был настоящим психопатом, он заслуживал смерти.
— Откуда ты все это знаешь? — Джейн не заметил, как приблизился вплотную к Марку, не отрывая от него взгляда. — Откуда?
— Садись, — коротко ответил Марк. Джейн подчинился.
— Не волнуйся. — Марк ехал быстро, но осторожно. — Я сотворил из тебя произведение искусства. Да, конечно, можно добавить несколько штрихов. Например, на бедрах или на ягодицах. Уверен, мистеру Чо понравится твой новый вид.
— Заткнись, — прошипел Джейн. — Это тебя не касается.
— Возможно. Ты ничего не имеешь против мексиканской кухни? Отлично. — Марк словно не замечал, насколько разозлен Джейн. Он отпускал шутки по поводу водителей, которых обгонял, широко улыбался и посматривал на Джейна так, будто они были старыми добрыми друзьями. Это сильно злило Джейна, но он сдерживался.
Ресторан «Фонда Сан Мигель» в это время дня не был заполнен посетителями.
— Что будешь есть или пить? — спросил Марк, когда ему подали меню. Джейн ничего не ответил. Он взглянул на официантку, которая почему-то затаила дыхание, стоя возле клиента. Девушка смотрела на его руку с искалеченным пальцем, и выражение ее лица было довольно брезгливым. Джейн спрятал руку под столом.
— Хорошо, если ты стесняешься, то я пока закажу вино. Карту вин, пожалуйста.
— Ты работал в «Ассоциации Блейка»? — спросил Джейн, едва официантка отошла от столика. Марк покачал головой.
— До чего же ты нетерпелив, Патрик. Да, я состоял в этой организации и, признаюсь, получил драгоценный опыт. Столько материала для совершенствования, ты себе не представляешь! Спасибо, мисс. — Марк выбрал вино и заказал фрукты. — Ты зря отказываешься от обеда. Здесь невообразимо вкусные блюда из морепродуктов.
— Ты мстишь мне за развал «Ассоциации»?
— Что за глупое предположение! — Марк вздохнул с обиженным видом. — Нет, я и так знал, что организация рано или поздно будет раскрыта. Невозможно безнаказанно столько лет убивать, шантажировать, похищать и тому подобное. Нет. Дело не в «Ассоциации».
— Ты родственник Линн Баркер и решил припомнить мне аферу с чудесным кристаллом? — Джейн начал улавливать настроение Марка. Слишком много пафоса, ложь и нарочитое поведение — это ширма. Настоящий Марк был похож на скальпель, которым так мастерски орудовал. Холодный, отточенный, безжалостный.
— Ты почти угадал. Честь и хвала ФБР! — Марк снял воображаемую шляпу. — А вот и вино! Благодарю.
Он протянул наполненный бокал Джейну.
— Выпьем за более близкое знакомство.
Джейн сделал глоток и не мог не отметить превосходный вкус вина.
— Да, несчастная Линн Баркер моя родственница. Да, в свое время я был чрезвычайно зол на тебя из-за кристалла. Понимаешь, дело в том, что после смерти престарелой миссис Бава — это бабушка Линн — я и мой брат должны были получить наследство. Ведь мы являлись единственными живыми родственниками миссис Бава. Но, черт возьми! — Марк с силой поставил бокал на стол. — Бабка спятила от страха за внучку. Она потратила много денег, чтобы вылечить Линн. Все случилось быстро, никто не успел ей помешать. Она раздавала деньги всяким проходимцам, вкладывала в фонды, в больницы, платила врачам. И все без толку. А деньги таяли. Я пытался ее вразумить. Последней каплей был кристалл. Это была агония и Линн и старухи. Когда я стал убеждать старую дуру выбросить кристалл и отправить Линн в больницу, старуха выгнала меня из дома. Вычеркнула из завещания. Впрочем, мой брат тоже ничего не получил. Старая идиотка завещала деньги какому-то многообещающему проекту по борьбе с онкозаболеваниями.
— И ты взъелся на меня? — Джейн допил вино, и Марк налил ему еще.
— Представь, да. Я отдавал себе отчет в том, что не стоило спорить со старухой. Я понимал, что ты совсем ни при чем. Линн все равно бы умерла. Но меня возмутила наглость, с которой ты со своим папашей продали кусок камня отчаявшемуся человеку. Это безнравственно, непорядочно и должно быть наказано.
— Ты меня наказал. Так что тебе еще надо?
— Уже ничего. — Марк взял кисть винограда. — Ты узнал правду, я насладился твоими страданиями.
— Ты лгал, что не наслаждаешься, — напомнил ему Джейн.
— Разве? Хммм, извини. — Марк прикоснулся к волосам Джейна. — Но тебе понравилась электростимуляция, не так ли? Это пронзительно сладко, правда? Ощущения уникальные, хочется получать еще и еще. Я прав?
Джейн автоматически кивнул и спохватился:
— Ты думал, что ФБР не найдет родственников Линн Баркер и не выяснит, что у нее не было сестер или братьев?
— Нет, я так не думал. Я же не дурак. — Марк протянул руку ладонью вверх, на которой лежало несколько виноградин. — Возьми.
— Не хочу, спасибо. Значит, ты не выдумал историю скорбящей сестры Линн Баркер, которая жаждала мести много лет. Ты рассказал о себе, Оливер Хейли? Но что в истории правда, а что ложь?
— Скажем так, проституция, нищета — это вранье. — Марк подозвал официантку и попросил принести еще бутылку вина. — Оливер взял и умер для общества. Появился Марк. Мне понравилось работать с твоим телом и я бы не отказался еще от пары сеансов шрамирования. Не бросай такие взгляды, будто собрался прикончить меня прямо здесь. Ты никогда не докажешь, что именно я пытал тебя в том подвале. Пластическая операция, другая зубная карта, отпечатки пальцев отсутствуют. Даже если ДНК-экспертиза докажет, что я — Оливер Хейли, родственник Линн Баркер, что с того? Никому не возбраняется исчезать. Поверь, я постарался, чтобы в «Ассоциации Блейка» не осталось никаких следов моего присутствия. Впрочем, это было несложно.
Джейн пил вино, как воду и вскоре ощутил легкое опьянение. У него закружилась голова, он схватился за край стола. Марк быстро расплатился и помог Джейну выйти из ресторана.
— Все будет в порядке, — повторял он, бережно поддерживая Джейна под руку и почти заталкивая его в машину. — Я помогу тебе, не переживай.
По пути Джейну стало лучше, и он потребовал остановиться.
— Но ты не будешь вырывать руль из моих рук, не так ли? — Марк направился в пригород. — Мы же не хотим попасть в аварию?
Джейн изобразил уснувшего. Но ему не пришлось долго притворяться. Джейн все еще чувствовал себя уставшим, к тому же, он измучился от бессонницы. Поэтому выключился и проснулся, когда ощутил чьи-то руки на своей заднице. Возмутившись, Джейн оттолкнул Марка.
— А что тут у нас? — Марк повертел в руках телефон, который вытащил из заднего кармана брюк Джейна. — Ах, какой ты недоверчивый! Что ж, придется заняться вандализмом. Он снял крышку с телефона, вытащил сим-карту и поджег ее зажигалкой. Дождавшись, пока кусочек пластика полностью оплавится, он скомандовал:
— Сюда! Ну, чего ждешь?
— Любезности закончились? — спросил Джейн, выходя из машины. Огромный пустой гараж, пахнущий пылью, места в нем хватило бы для трех машин, намного больших, чем миниатюрный «Смарт». Под потолком горели две люминесцентные лампы, засиженные мухами. Джейн думал, что Марк будет скандалить из-за телефона, но вместо этого он спокойно произнес:
— Это дом, который часто использовали члены «Ассоциации», на улице нет камер наблюдения, район тихий.
Он открыл дверь, ведущую в дом, и жестом пригласил Джейна войти. Полы покрывала густая пыль, мебели не было. Марк провел Джейна через гостиную, на окнах которой были опущены ролеты, потом по коридору и остановился перед одной из дверей.
Комната была минимально обустроена для проживания: кровать, застеленная желтым покрывалом, вешалка с вещами и журнальный столик с ноутбуком. Марк закрыл дверь на ключ и, подойдя к Джейну, сказал:
— Я хочу увидеть результат своей работы.
— Мне что, раздеться? — с нервным смехом спросил Джейн. Марк кивнул, добавив:
— Впрочем, если ты не хочешь сам, я могу тебе помочь.
Не дожидаясь ответа от Джейна, он расстегнул пуговицы на его пиджаке.
— Не надо. — Джейн снял пиджак и жилет, замешкавшись с рубашкой. Марк положил руку на руку Джейна, остановив его. Он провел пальцем по шраму, который тянулся от уха и до ключицы, чуть придавливая его ногтем. Джейну стало неприятно; он сделал шаг назад, но натолкнулся на кровать и, не удержавшись на ногах, сел. Марк немедленно оседлал его бедра, продолжая исследовать шрамы.
— Такая тонкая кожа, нежная, приятная на ощупь. Под ней чувствуется биение артерии, мне стоило нажать на скальпель и кровь брызнула бы из-под него, — говорил он. Помимо своей воли Джейн заслушался его монотонным негромким голосом. Он откинул голову назад, подставляя шею прохладным пальцам Марка. Тот наклонился и притронулся кончиком языка к шрамам на горле, потом прикусил их, постанывая от возбуждения.
— Ты не понимаешь, не оцениваешь своей красоты. Я сделал тебя лучше, теперь ты совершенный, идеальный… Я сниму с тебя рубашку, а теперь ложись. О, это похоже на произведение искусства. Я бы мог любить твои шрамы долгие годы. Я бы нарисовал острием ножа новые узоры на твоих боках, вдоль позвоночника, я бы дополнил следы ожогов. Россыпь точек на плечах, глубокие извилистые линии там, где я бы снял кожу. Ты не представляешь, какое восхищение вызывает во мне вид следов ножа на теле. Вот тут, — он поцеловал изуродованную ключицу, — и тут. Вот на этом месте, где ребра прикрепляются к грудине. Сама по себе кожа похожа на чистый лист. Она нуждается в росписи. Повернись, я хочу увидеть спину.
Марк водил руками по спине Джейна, и тот не мог не признать, что это доставляло удовольствие. Пальцы Марка не причиняли боль, они ласкали уродливые рубцы, массировали их, разглаживали, растирали. Джейн расслабился, положив голову на согнутые руки. Это был самый чудесный массаж за всю его жизнь. Джейн знал, что нельзя расслабляться, от Марка можно было ожидать все, что угодно. Но массаж был таким приятным, хотелось закрыть глаза и будь что будет.
Сказка закончилась довольно грубо: Марк перевернул Джейна на спину и вытащил из-под подушки две пары наручников: одну для рук, вторую для ног. В один миг он надел наручники на Джейна, приковав его к изголовью кровати.
— Пора нам завершить нашу историю. — Марк соскочил на пол и ногой вытащил из-под кровати кожаную сумку. — Ты ведь оставил телефон дома? И мое сообщение не стер? Бьюсь об заклад, что нацарапал записку. Думаешь, я не понимаю, зачем ты поехал со мной? Изобразил пьяного, был покорным и не сопротивлялся? Ты хочешь, чтобы меня поймали с поличным, когда я буду резать тебя на куски? Но я сомневаюсь, что ФБР найдет этот дом. «Ассоциация» владела им несколько лет. Не нашли тогда, не обнаружат и сегодня.
Марк еще раз провел пальцами по телу Джейна, будто пересчитывая шрамы.
— Я хотел отделить твою голову. Она бы чудно смотрелась на подушке, глаза закрыты, кровь уже не течет. Губы посинели от оттока крови, вокруг носа залегла тень. Но, увы, сила крови неукротима. Гарантирую, что стена напротив была бы залита. А я так не люблю. Эстетика прежде всего. Никакой резни, развороченных животов, дурно пахнущих внутренностей. Это удел мясников.
Он поправил покрывало на кровати.
— Вот так будет замечательно. Странно, я думал, что ты начнешь меня уговаривать. Приведешь сто тысяч аргументов. Джейн лихорадочно соображал, что делать. Почему-то он был уверен, что фэбээровцы быстро его отыщут. Хотя сейчас, когда сим-карта была сожжена, задача усложнялась.
— Расстанемся, как после страстной, неземной любви. Я буду представлять, что у нас был животный секс, что ты заставил меня кричать от боли. Но нет, так не получится. — Марк открыл стенной шкаф и достал оттуда три видеокамеры на штативах.
— Кто или что мешает тебе заняться сексом? — Джейн не был расположен к плотским утехам, но ему было нужно отвлечь Марка.
— Заманчиво, но, пожалуй, откажусь. — Марк установил камеры вокруг кровати, затем взял из сумки секач для мяса. — Инструмент для позера, тебе не кажется? Орудие маньяка. Грубая штука. Зато действенная. Два удара и грудная клетка вскрыта. Ну, может, три удара.
— Марк, подожди, не делай этого. — Джейн был бы рад говорить менее жалобным тоном, но вид сверкающего лезвия и решительность на лице убийцы вызвали в нем приступ панического страха. — Остановись! Давай поговорим, обсудим. Ты сказал, что хочешь продолжать меня шрамировать. Признаюсь честно, я боюсь боли, всегда старался ее избегать. Но если так хочется… И ты говорил об эстетике, какая эстетика с секачом? Нож, опасная бритва, но не орудие для разделки туши.
— Замолчи. — Марк надел клеенчатый фартук и перчатки до локтей. — Я несказанно рад своему фетишу, но деньги — это деньги. Публика любит грязную расчлененку, чтобы брызги летели во все стороны, вопли, хрипы, пена изо рта. Да, конечно, я могу примерно час медленно резать тебя тонким ножом. Но что-то у меня нет на это настроения. Найду другую жертву.
— Для чего эти видеокамеры? Решил снять кино для развлечения? — Джейн прислушивался к любым звукам, доносящимся с улицы. Но там было тихо.
— Не для своего развлечения. — Марк ослепительно улыбнулся. — Знаешь, что такое снафф? Ну да, конечно ты знаешь. К слову, не все они постановочные. Извини, лично я не собираюсь попадать в кадр. — Марк надел белую маску, с прорезями для глаз и рта. — Я скромный человек, мне не нужна слава подобного рода. Итак, мистер Джейн, сейчас ты станешь главным персонажем видео. За него я получу много денег. Ой, забыл извиниться за ложь. Признаюсь, я слишком много лгал. Люблю это делать, люблю приукрашивать истории, добавлять детали, нагнетать обстановку. Да, я злился на тебя, но ты же не думаешь, что я носился с местью много лет? Нет, конечно же нет. Мне нужны деньги. Я и раньше продавал снафф. А ты подвернулся под руку случайно. Хотя нет. Не случайно. Я много лгу, извини. Ничего не могу с этим поделать, ложь так и лезет из меня. Поэтому меня считали психом, но я же не виноват, что люблю приукрасить свою речь?
Марк погладил Джейна по груди.
— Я давно хотел проделать с тобой все эти фокусы. Ты постоянно вертелся под ногами, выпендривался, лез на рожон, так и просился под нож. Честно, Джейн, у тебя каких-то заклепок в голове не хватает. Другой бы успокоился, затих, остепенился. Но нет, только не ты. По-прежнему скачешь, словно у тебя девять жизней. Так, ладно, я заболтался, придется редактировать запись, стирать свой треск. Но перед твоей смертью я хотел расставить все точки над «i». Чтобы ты не умирал, окруженный ложью. Все дело в деньгах, дружок.
— Марк, подожди! — Джейн осознал, что как никогда близок к смерти. Хотя и до этого момента он попадал в весьма опасные ситуации, но всегда рядом были те, кто прикрывали его или выручали из передряг. Лисбон, Чо, Ригсби и Ван Пелт, Эббот и Уайли. Джейн знал, что часто подвергал их риску быть убитыми или ранеными, из-за него их могли отстранить от дел или уволить.
В данный момент Джейн был наедине с убийцей, и никто не знал об их месторасположении. По плану, наспех придуманному Джейном, Чо, не дозвонившись ему в ответ, должен был приехать домой. Джейн был на все сто процентов уверен, что Кимбэлл так и сделает. Прочитав короткую записку, Чо отследил бы сигнал со второго телефона. И нашел бы Джейна.
«Я идиот, — со странным восторгом подумал Джейн. — Господи, да я в самом деле придурок!».
— Начну с ног. Знаешь, сказав, что я не калечу людей… я немного солгал. Та-а-ак, наверно, лучше тебя раздеть.
Он расстегнул брюки Джейна и начал их стягивать вместе с бельем. Закончив с этим, Марк проверил видеокамеры и снова взялся за секач. Он откашлялся и громко произнес:
— Уважаемые зрители! Все, что тут происходит — истинная правда. Этот человек сейчас будет убит. Сначала я отрублю ему ноги по частям. Стопа, голень, бедро. Это будет весьма кроваво, обещаю. Затем я перейду к рукам. Конечно, при условии, что жертва будет жива. И последним аккордом моего представления будет голова. Вы увидите, как я умею мастерски перерубать шею. Спасибо за внимание.
— Оливер! — закричал Джейн. — Оливер, перестань! Остановись, пожалуйста!
Марк рукой придавил его правую ногу к кровати и нанес первый удар. Джейн и сам не понял, как сумел избежать принудительной ампутации. Он вырвался из железной хватки Марка и сумел рывком убрать ноги из-под удара. Секач опустился на кровать, прорубив покрывало, простыню, и воткнулся в матрас.
— Портишь фильм, — заметил Марк. Джейн сорвал голос и теперь только стонал. Он сходил с ума от страха перед смертью, потеряв всякую надежду на спасение.
— Вот так, замечательно. — Марк нажал на правое колено Джейна, заставив его выпрямить ноги. — Сейчас вы все-таки увидите, как можно произвести ампутацию стопы. Вдруг что в жизни случится. Главное — зафиксировать пациента, а не то промахнетесь.
Он поставил ногу на колено Джейна.
— Удар необходимо наносить резким движением, не колеблясь. Вот здесь находятся сухожилия. Перерубив их и мышцы, вы попадете на кости. Особое сопротивление вам окажет пяточная кость.
Джейн зажмурился, словно от этого что-то зависело. В голове у него творился настоящий дурдом.
— Скажи зрителям «привет»! — воскликнул Марк, занося руку с секачом над ногой Джейна. Оглушительный грохот ломающейся двери заставил его остановиться.
***
Кимбэлл Чо никогда не позволял себе быть рассеянным. Но после того, как Джейн попал в передрягу, Чо постоянно думал о психическом состоянии партнера. Он знал, что Джейн не разрешит ему проявить заботу, ну разве что совсем чуть-чуть.
— Не отвечает? — сочувственно спросила Лисбон, увидев, с каким выражением лица Чо звонит домой. — Ты только что приехал сюда, не могло с Джейном что-то случиться за это время.
— Он мне позвонил и отключил связь. Уснул, что ли?
— Да, это вполне в его стиле. — Лисбон постучала пальцем по подбородку. — Но он был в таком душевном раздрае… не спал ночами. Врач хотел прописать ему снотворное, но Джейн наотрез отказался. Он спал прошлой ночью?
— Не знаю, его ведь только сегодня выписали. — Раздраженный Чо вскочил и снова сел. — У меня такое впечатление, что не все в порядке.
— Дома есть снотворное или алкоголь? — Уайли почти мгновенно подключился к разговору. После смерти Веги он сильно тосковал и изо всех сил пытался заглушить боль. В частности, Уайли старался участвовать в жизни своих коллег.
— Нет ни того, ни другого. — Чо снова взял телефон. — Разве что пара банок пива. Знаете что… я поеду домой.
— Кимбэлл, прекрати, — серьезно сказала Лисбон, подходя к его столу и становясь так, чтобы не дать ему пройти. — Джейн самостоятельный человек, он не нуждается в опеке. Ты его только разозлишь.
— Почему он не отвечает? — Чо опять встал. — Лисбон, не мешай. Я обязан поехать домой, ты не знаешь, что Патрик сейчас переживает. Он не хотел возвращаться домой, хотел уехать в мотель. Он жутко переживает из-за шрамов.
— Я поеду и посмотрю, — вызвался Уайли. — Если что, позвоню.
— Так будет лучше, — кивнула Лисбон. Чо молча бросил ему ключи.
Уайли преследовал три цели: помочь другу и удовлетворить свое любопытство. Он давно хотел узнать, как живут Чо и Джейн, при этом осознавая, что это любопытство может вызвать бурную реакцию с обеих сторон. Но сейчас Уайли просто было некуда себя девать, чтобы не думать о Мишель.
— Джейн! Это я, Уайли! — сказал он, войдя в квартиру. — Ты в порядке?
Он сразу увидел телефон Джейна, лежащий прямо на полу, чуть дальше от двери. Под телефоном был бумажный лист с надписью «смс, телефон 2, Оливер, красный „Смарт Форту”». Уайли для проформы прошелся по квартире, но Джейна нигде не было. Тогда Уайли взял телефон и открыл последнее сообщение. От видео его затошнило, придя в себя, Уайли без промедления позвонил Чо. Тот немедленно сорвался с места и поехал домой.
Чо ознакомился с сообщением, скрипнул зубами, сжал кулаки. Немного успокоившись, он выдал Уайли номер телефона, приказав: «Отследи». «Смарт Форту» красного цвета был объявлен в розыск.
Чо выглядел невероятно спокойным, даже умиротворенным, но все вокруг понимали, насколько он взвинчен.
— Господи, да он сейчас кого-нибудь убьет, — шепнула Лисбон Уайли. Тот сказал «да», напряженно всматриваясь в монитор.
— Странное дело, сигнал теряется в этом районе, — сказал Уайли, указывая точку на карте.
Чо ударил ладонью по столу, заставив всех в офисе вздрогнуть.
— Извини, Уайли, — сквозь зубы процедил он. — Эббот, группа захвата готова?
Район, в котором засекли сигнал, был полузаброшенным: много закрытых домов, выставленных на продажу. Но по всему было видно, что в итоге все здесь пойдет на снос.
— Кошмар, сколько обыскивать нужно… — протянул Уайли, который в последний момент запрыгнул в машину к Лисбон. — Чо наводит на меня страх.
— Все произойдет быстрее, чем тебе кажется, — успокаивающе ответила Лисбон. — Главное, чтобы Джейн остался цел и невредим.
Команда осматривала район с двух сторон, двигаясь навстречу друг другу. Чо, держа пистолет наготове, так сильно нервничал, что боялся убить случайного встречного в доме. Поэтому он не входил первым.
В одном из гаражей обнаружился красный «Смарт Форту», и Чо сказал Лисбон: «Удержи меня». Ей не надо было подробно объяснять, что он имел в виду. Чо не хотел убивать того, кто издевался над Джейном. Он хотел посмотреть ему в глаза, чтобы знать, с кем имеет дело. Он хотел, чтобы преступник умер от смертельной инъекции, в то время, как Чо наблюдал бы за этим процессом.
Бесшумно двигаясь, группа захвата вошла в дом.
— Что это? — тихо спросил Уайли, идя следом за Лисбон. Он успел надеть бронежилет, выглядя в нем немного забавно. Его жизнерадостное лицо контрастировало с бронежилетом и с общей обстановкой.
— Кто-то кричит. — Лисбон переглянулась с ним. — Чо, там!
Но он уже сам услышал приглушенный крик Джейна. Первым его порывом было желание вышибить дверь, но Чо знал — скоропалительное решение могло привести к смерти Патрика. К тому же, было неизвестно, сколько там людей. Поэтому он встал напротив двери, но не поднял пистолет: Чо не знал, где именно в комнате находится Джейн.
После выноса двери перед Чо развернулась ужасная картина: обнаженный Джейн извивался на кровати, а некто в белой маске, полностью закрывающей его голову, навис над ним с секачом в руке. Он повернулся к двери и, произнеся «Вот черт!», застыл на месте.
— Брось оружие! Руки за голову! — заорал кто-то из группы захвата, а Чо боролся с желанием вышибить мозги ублюдку. Мужчина стянул с головы маску и, презрительно ухмыльнувшись, почти незаметным движением перерезал себе горло секачом. Лезвие было настолько острым, что без проблем рассекло кожу и гортань. Мужчина постоял несколько секунд, а затем тяжело повалился на пол, дергая руками и ногами. Чо бросился к кровати и, прежде чем освободить Джейна, прикрыл его простыней.
— Ты как? — сиплым от волнения голосом спросил Чо. — Подожди, я сейчас.
Он обшарил карманы умирающего и нашел ключи от наручников. Тем временем Лисбон вызывала медиков, Уайли стоял, мрачно глядя на преступника, и было видно, как он сдерживает рвотные позывы. Чо расстегнул наручники на ногах Джейна и начал его одевать.
— Черт, Кимбэлл, — смущенный Джейн посмотрел на отвернувшуюся Лисбон, — руки!
— Сейчас, — повторил Чо, застегивая на нем брюки. — Терпение надо иметь.
— Я думал, что вы не явитесь! — Когда опасность миновала, Джейн начал приходить в себя, и к нему вернулась прежняя непосредственность. Он задвинул на второй план недавно перенесенный страх, подумав, что переживет его позже. Чо снял вторые наручники. — Долго же вы искали!
К его удивлению, Чо не сильно, но ощутимо ударил его в нос.
— За что? — Джейн зажал пострадавшую часть лица ладонью. — Да за что же? Меня тут едва не расчленили!
Лисбон сразу вышла из комнаты, утащив за собой Уайли.
— За твой эксперимент с жизнью, — прошипел рассерженный Чо. — Чем ты думал, отправляясь на прогулку с этим маньяком?
— Да я знал, что ты меня найдешь, — оправдывался Джейн, надевая рубашку. — Кимбэлл, все хорошо закончилось! Разве не так? Кстати, Чо, кроме Оливера был еще водитель, который меня похитил. Подожди, Кимбэлл, не оставляй меня здесь!
Чо стремительно покинул комнату, в которую вошли парамедики. Джейн почти с истерикой отказался от врачебного осмотра и отправился на поиски Чо.
Тот стоял во дворе, разговаривая с Эбботом по телефону. Увидев Джейна, Чо отвернулся.
— Кимбэлл, посмотри на меня. — Джейна было непросто сбить с толку. Бледный, помятый и взъерошенный, он разминал запястья, на которых остались следы от наручников. — Кимбэлл. Я согласен, что вел себя неправильно. Но ты должен меня простить.
— Должен?! — заорал Чо.
Лисбон ушам своим не поверила, услышав это, и выскочила из дома, спеша погасить конфликт в самом начале. Лисбон знала: Чо взбесится из-за легкомысленности Джейна.
— Кимбэлл, прости. — Джейн почти заискивающе смотрел на Чо и мельком оглянулся. Меньше всего ему хотелось, чтобы кто-то видел, как он просит прощения. Он понимал, что гордость неуместна, ведь его вина была очевидна.— Я виноват, прошу, извини.
— Уайли, ты не поверишь, но я впервые слышу настолько искреннее раскаяние в голосе Джейна, — негромко произнесла Лисбон на ухо Уайли. Он усмехнулся, хотя все еще чувствовал себя паршиво. Вид смерти вызвал в нем желание немедленно уйти в отставку.
Все, кто присутствовал при том, как Чо и Джейн выясняли отношения, разумеется, ощущали неловкость и быстро разошлись кто куда. Джейн успел кому-то сказать, что дом использовала «Ассоциация Блейка», поэтому предстояло тщательно обыскать подвал и само здание.
— Кимбэлл. — Джейн продолжал смотреть на него несчастными глазами.
— Еще немного, и я бы нашел кучу мяса вместо тебя. — Чо положил обе руки на его плечи. — Ты думал об этом?
— Вообще-то да, — ответил Джейн. — Думал. Но я знал, что ты меня найдешь. И я не ошибся.
Чо тяжело вздохнул и указал в сторону своей машины.
— Иди туда, сядь и молчи. Дома поговорим.
Никто не видел, насколько довольным выглядел Джейн, направляясь к машине.
Автор: priest_sat
Бета: Fotini
Гамма: Крия
Фандом: The Mentalist
Пейринг: Патрик Джейн, Кимбэлл Чо, ОМП, остальные персонажи по мере надобности
Рейтинг: R
Размер: миди, 8 552 слова
Саммари: Джейна похищают, и он узнает, что кто-то хочет отомстить ему за былое.
Примечания: слэш, ООС
Отказ: отказываюсь
Предупреждения, они же кинки: пытки, принудительный оргазм, Established relationship, кинк на шрамы
читать дальшеДжейн неторопливо шел по улице, раздумывая, а не купить ли что-нибудь в «Мак Дональдсе», когда возле него остановилась машина. Ничего особенного, «Додж Калибер» черного цвета, забрызган засохшей грязью, запылен, скорее всего, проделал долгий путь в Остин.
— Добрый вечер! — Водитель, белый мужчина средних лет, ничем не примечательное лицо, мешки под глазами. — Подскажите, пожалуйста, где тут ближайший мотель?
— А что говорит вам GPS? — Джейн чувствовал себя крайне измотанным и совсем не хотел впутываться в долгие объяснения. Водитель цокнцл языком и ответил:
— Не работает. Эта дрянь не работает, извините за слово. Вы мне пальцем покажите, куда ехать.
— Если вы подвезете меня, то я покажу вам мотель, в котором живу. Он не хуже и не лучше таких же заведений. Моя машина в ремонте, поэтому я плетусь пешком. — Джейн взялся за ручку дверцы, зная, что водитель ему не откажет. Так и случилось:
— Замечательно! — Водитель улыбнулся. — Это очень здорово! Конечно, садитесь, я только рад вашему обществу.
Джейн с удовольствием устроился на сиденье, когда водитель вдруг хлопнул его рукой по плечу.
— Что такое? — удивился Джейн, ощутив укол как от иглы. Почти сразу он выключился.
***
Сознание возвращалось, как после долгого, тяжелого сна. Джейн попытался повернуться на бок, но обнаружил, что не может пошевелиться. Он лежал на полу, руки и ноги были склеены скотчем. Говорить Джейн не мог: в рот был вставлен кляп, похожий на те, что обычно использовали в практике БДСМ. Язык онемел, челюсть болела, и текущая слюна, которую было невозможно проглотить, причиняла дополнительные неудобства. Плотная повязка на глазах не давала Джейну осмотреться. И что-то еще на шее серьезно его обеспокоило. Ошейник.
К радости Джейна, одежду оставили. Он дернулся еще раз и сосредоточился на звуках. Вокруг было очень тихо, отчего в ушах возник едва заметный звон. Но вскоре послышались шаги, и кто-то остановился прямо у головы Джейна.
Не видеть того, кто мог причинить вред, было мучительно. Человек стоял молча и постукивал ногой. Этот мерный стук раздражал Джейна, который не понимал, что происходит. «Мексиканцы? Нет, они так не играют с жертвой. Маньяк? Тогда зачем он показал свое лицо там, в машине? Разве что собрался убить меня. Визуалисты? Вообще не в их стиле. По крайней мере, они бы запихнули меня в фургон или похитили бы из моего номера в мотеле. Ну хватит стучать, хватит! Неужели это остатки „Ассоциации Блейка”? Ну тогда мне точно конец».
Джейн не на шутку испугался, но постарался не вырываться, когда его схватили за ноги и куда-то потащили. Очевидно, его выволокли на середину комнаты, от шагов не было эха, скорее всего, помещение было небольшим. Человек щелкнул ножницами, размотал скотч и через секунд десять Джейн ощутил, что его ноги свободны, хоть и сильно затекли.
Судя по силе, Джейн имел дело с мужчиной. Или нет?
Джейна подняли и усадили на стул, при этом он ударился коленом обо что-то твердое: ножка стола? Мужской голос сказал:
— Я уберу скотч с твоих рук. Если попытаешься сбежать, то получишь удар током. На тебе электроошейник. Пульт управления у моего нанимателя, который наблюдает за нами. Ты все понял? Кивни, если понял.
Джейн решил, что сейчас не время для упрямства, и кивнул.
— Когда я позволю тебе говорить, можешь называть меня Марк. К сведению, я не был водителем машины, в которой ты получил инъекцию. И я люблю работать под звуки музыки.
Психоделическая музыка «Ван дер Грааф Дженерейтор» заполнила помещение, едва не оглушив Джейна. Марк разрезал скотч на руках Джейна и, положив их на твердую поверхность, надежно зафиксировал в чем-то, похожем на наручники. После этого настал черед кляпа. Марк вытер лицо Джейна влажной салфеткой, затем скотчем прикрепил ноги к ножкам стола.
— Мебель прикручена винтами к полу. Не получится ее сдвинуть. — Марк говорил громко и четко. Видимо по его знаку, мощность звука немного убрали. — Ни слова, ясно?
Джейн снова кивнул.
— Итак, объяснения происходящего. Лично я ничего против тебя не имею. Я исполнитель, мне платят деньги за работу. Моя работа — это качественные пытки. Люди от них не умирают, есть шанс выжить. Я не калечу, просто причиняю интенсивную боль.
Джейн помимо своей воли вздрогнул.
— Теперь я разрешаю тебе говорить.
— Спасибо, — искренне поблагодарил Джейн. — Почему я здесь?
Марк ответил не сразу, создалось впечатление, что он к кому-то прислушивается.
— Есть две подсказки. Сейчас ты получишь первую, у тебя будет пять минут на обдумывание, потом я начну работать.
Джейн опять вздрогнул, теперь от прикосновения холодных ножниц к телу: Марк резал рубашку, чтобы ее снять.
— Не пытайся меня уговорить, во время работы я беспощаден. Подсказка номер один: чудо-мальчик.
Раздалось металлическое позвякивание, Джейн затаил дыхание, прислушиваясь.
«Так, надо сосредоточиться, я должен собраться. Спокойно, все хорошо. Что же он делает? Это нож? Скальпель? Он специально так делает, чтобы свести меня с ума. Страх парализует мышление. Патрик, черт, думай. Чудо-мальчик, что это, это…»
— Можно причинить страдания, не отрывая руки или ноги. — Марк обошел Джейна вокруг. — Ты ведь знаешь, как действуют на нервы разговоры о пытках. Например, разрез там или тут. Ожог от сигареты, хотя я не курю. Серия уколов в область шеи. Раздробление фаланг пальцев. Иглы под ногти. Прижигание ран. Снимание узких полос кожи и последующее посыпание ран солью. О, вижу, что ты уже разнервничался!
— Чудо-мальчик, это был мой псевдоним, когда я работал в шапито! — выкрикнул Джейн. Его трясло от ужаса, хотя он пытался уговорить себя, что ничего не случится: невозможно, такие зверства, это недопустимо.
— Правильно, — сказал Марк. Джейн было вздохнул с облегчением, но тут же услышал: — Будет лучше, если ты не издашь ни звука. Вопли меня слегка раздражают. Настоящий мужчина должен уметь сдерживаться.
Джейн запаниковал и не зря: Марк придавил его правую кисть к столу и ударил чем-то, скорее всего молотком, по ногтю указательного пальца. Разумеется, Джейн не удержался от крика, и Марк еще раз ударил по тому же месту.
— Не надо, пожалуйста, — у Джейна разом вылетел из головы совет насчет молчания. Боль пульсировала в поврежденном пальце, пронизывая руку, впиваясь прямо в мозг. Потекли непроизвольные слезы, пропитывая повязку, Джейн выгнулся, тщетно стараясь высвободиться из наручников. Третий удар заставил его так сильно рвануться в сторону, что он вывихнул левое запястье.
— Ты причиняешь себе вред, — укоризненно сказал Марк. — Такой нетерпеливый. Сейчас запястье опухнет, покраснеет. Дополнительная боль. Подожди, я вправлю его.
— Ты… сказал… что не калечишь… — всхлипывая, произнес Джейн. — Раздробил палец… Вот черт! Да выключи ты эту музыку!
— Да. Это просьба заказчика, извини. Повторяю, ничего личного. Я вообще тебя не знаю, впервые вижу. И ты мне совсем не нравишься. Где твое достоинство? И музыку я не выключу.
Снова что-то звякнуло, и этот звук был зловещим в паузе между композициями. Джейн заранее забился в истерике, но на этот раз молча. Ужас затмил его сознание, он перестал себя контролировать, подчиненный одному желанию: избавиться от боли. Внезапно Марк сказал прямо на ухо Джейну:
— Инструменты стерильны, я в перчатках. Ты будешь жить, не волнуйся. Все будет в порядке, вот увидишь.
Джейну было тошно слушать спокойный, рассудительный голос Марка. Словно тот уговаривал неразумного ребенка, который отказывался пить молоко.
— Замолчи! — не выдержал Джейн. — Умоляю, замолчи! Зачем ты это говоришь? Ничего не будет в порядке!
— Ты не выведешь меня из равновесия, — немедленно доложил Марк. — Я всегда такой. Это работа.
Новая порция боли была связана с иглами, которые Марк по очереди засунул под ногти правой руки.
— Заказчик говорит, что при помощи этой конечности ты кое-кого обманул. Твой обман стоил человеческой жизни.
— Это вторая подсказка? — хрипло спросил Джейн. — Я не понимаю.
Марк добавил еще по одной игле к уже имеющимся.
— Вторая подсказка гласит: десять тысяч долларов. У тебя есть пять минут на гипотезы или на догадку.
В этот момент Джейн вообще не мог собраться с мыслями. От боли его затошнило, кружилась голова, казалось, что травмированная рука горит огнем. «Ван дер Грааф» добавлял мучений.
— Я не могу, — прошептал Джейн. — Не могу.
Марк молча стоял и ждал, пока пройдут отведенные минуты.
«Десять тысяч, к чему эта сумма? Хоть бы палец не ампутировали, этот маньяк расплющил кость, придется по кусочкам собирать. Десять тысяч, да что же это такое? Ничего не помню, как болит, не могу терпеть. Больно, так больно, это невыносимо».
Марк выдернул иглы, заставив Джейна застонать.
— Извини, но я должен продолжить, — сообщил Марк. Острие скальпеля дважды проехалось по правому плечу, спустилось на предплечье. Кровь закапала на бедро, впитываясь в ткань брюк.
— Будет некомфортно. Так бывает, когда снимается тонкая полоса кожи, — сказал Марк, и Джейн заорал:
— Хватит! Хватит! Я не могу думать! Так нечестно! Мало пяти минут!
Он ощутил пальцы Марка на плече, они поддели надрезанную кожу и потянули ее вниз. Боль была острой и по-прежнему нестерпимой. Но гораздо страшнее было воображение Джейна, который представил себе зрелище освежеванной руки. Он отвернулся, хотя ничего не видел.
— Меня тошнит, — сказал он.
— Ты начал абстрагироваться от боли, это неплохо. — Марк оставил руку Джейна в покое и, взяв его за голову, наклонил ее вниз. — Я промыл тебе желудок и кишечник, поэтому ты не опозоришься. Но, если так хочется, можешь попытаться. Тебя вытошнит слюной и желудочным соком.
Так и получилось. Желудок несколько раз свело спазмом, но кроме слюны из него ничего не вышло. Марк заботливо вытер губы Джейна и сказал:
— Это обычная реакция на пытки такого рода. Человек представляет себе что с ним творится. Поэтому временное ослепление усугубляет эффект. Надо бы заткнуть тебе уши. Но тогда диалог не состоится.
— Тебе нравится издеваться надо мной, — произнес Джейн. — Ты получаешь удовольствие от моих мучений. Ты сумасшедший.
— Нет, — отрезал Марк, и Джейн уловил в его голосе нечто, похожее на гнев. — Вы все так говорите. Я не получаю удовольствие от твоих мучений, я работаю. А вот ты не понимаешь, что такое боль. Если бы ты смог понять, то испытал бы наслаждение от происходящего. Боль может приносить счастье и радость. Прими ее, как часть себя. Дай ей пройти сквозь свой мозг, через свои органы чувств.
Джейн не знал, как именно расценивать такой поток слов. То ли Марк разозлился, и стоило ждать беды. То ли такая неожиданная словоохотливость была в его стиле.
— Десять тысяч, — напомнил Марк.
— Я не знаю, — прошептал Джейн. Пальцы продолжили снимать полосу кожи. Джейн запрокинул голову, закусив нижнюю губу. Боль становилась привычной, ведь он не мог от нее убежать, не мог уговорить палача остановиться. Джейну было необходимо адаптироваться к боли. Он попытался думать о чем-то абстрактном, считать воображаемые полоски на воображаемых обоях. Ничего не помогало.
— Хорошо. — Марк обернул что-то теплое и липкое вокруг шеи своей жертвы. «Черт, это моя кожа», — подумал Джейн, впадая почти в полное безразличие. Адреналин завершал свое действие, оставляя истощенную нервную систему, и Джейн находился на грани полной отключки. Но резкая боль в ране на руке заставила его очнуться.
— Да что же это такое! — закричал он. Апатия сменилась яростью. — Я не понимаю, что ты хочешь от меня услышать? Бредовые подсказки! Они ничего не значат!
— Это соль, — невозмутимо доложил Марк. — Сейчас она возьмется коркой, смешавшись с кровью. Думай, мистер Джейн. Я могу начать выжигать узоры на твоем теле. Или вырезать их скальпелем. Еще есть тиски для пальцев. Я подключу ток сначала к твоим соскам, мочкам ушей, перейду к гениталиям. Я могу заставить тебя возбудиться и кончить. Мне нравится доставлять удовольствие таким способом. Электроды, подключенные к члену, могут вызвать отличную эрекцию. Оргазм будет потрясающим.
— Все перечислил? — агрессивно спросил Джейн. — Ты и твой заказчик, вы оба психи!
— Где же твоя хваленая рассудительность? — Внезапно раздался голос, искаженный вокодером, и было непонятно кто говорит: мужчина или женщина. — Ты вдруг поглупел, странно. Не можешь к двум прибавить два? Печально. Марк, продолжай.
Раздался щелчок зажигалки и гудение автогена. Пламя опалило спину Джейна в области правой лопатки, он инстинктивно подался вперед, упрашивая Марка остановиться.
— Прочувствуй эту боль, она очищает разум от всего лишнего! — Марк взял Джейна за волосы и пригнул голову к столу. — Полежи. Надо было другой стул взять, у этого слишком высокая спинка. Одежда скроет шрамы, не беспокойся. Научись жить с этой болью, пропусти ее через себя, дай мозгу насладиться. Слышал о сабспейсе? О, это особое состояние. Не каждый может впасть в него.
Запах горящей плоти и боль, которая превосходила все, что Джейн испытал до этого. Он начал беспорядочно дергаться, из-за чего горелка проехалась по спине и Марк ее выключил.
— С тобой трудно работать, — немного обиженно сказал он. — Ты испортил узор. Что ж, получай уродливый рубец. Сам виноват.
— За что ты меня пытаешь? — Джейн выпрямился, не зная, как уменьшить жжение.
Марк освободил его руки и, заведя их за спинку стула, скрепил скотчем.
— Что теперь? — Джейн учащенно дышал, стараясь справиться с болью в спине. Но ему казалось, что огонь все еще сжигает кожу. — Десять тысяч, — вдруг произнес Джейн. — Деньги. За кристалл. Окраина Маршалтауна, Айова. Восемьдесят шестой год. Отец нашел в больнице девушку, умирающую от рака легких.
— И что? Продолжай, я хочу, чтобы ты не умолкал, — потребовал голос.
— Девушка умерла, я в этом уверен. — Джейн задержал дыхание, чтобы пережить волну боли в ожогах. — Отец заставил меня участвовать в продаже кристалла. Я был против такого обмана… мошенничества, если называть вещи своими именами.
— Дальше!
— Отец устроил маленькое шоу из продажи. Притворился, что не может ни отдать, ни продать кристалл, но бабушка настаивала. Показала деньги, умоляла. Девушка постоянно кашляла и дышала кислородом из баллона. Это было ужасное зрелище, я не выдержал и выбежал из фургона, сказав, чтобы отец отдал им кристалл. Очевидно, это сыграло свою роль в представлении. Отец получил деньги, а девушка — никчемный кусок камня. Марк, не надо!
Марк снял с Джейна электроошейник и прицепил к мочкам ушей, пальцам рук и ног небольшие зажимы.
— Не надо! Я все вспомнил! — Джейн не понаслышке был знаком с воздействием тока. — Умоляю тебя, хватит!
— Нет. Не хватит. — Голос стал злым. — Ты убийца. Жалкий трус, сваливающий все на отца. Но разве тебя принуждали к обману?
— Ты хочешь отомстить за смерть той девушки? — догадался Джейн. — Ты ее близкий родственник? Согласен, ты имеешь право возмущаться, негодовать, требовать возмездия. Давай пойдем в суд, я признаю свою вину. Хочешь моего раскаяния? Ладно. Я раскаиваюсь. Это правда. Я никогда не забывал о девушке. Понимаю, нельзя простить такое, но если ты сможешь, то я буду благодарен…
Джейну показалось, что голова взорвалась. Перед глазами вспыхнули искры, судорога свела мышцы во всем теле. Ток был не сильным, но его хватало, чтобы причинить жертве боль. Джейн не мог кричать, только втягивал воздух ртом и носом.
— Я хочу разрезать тебя на части, сволочь, — сообщил голос. — Ты заслуживаешь смерти. Ты убил мою сестру.
«Нет. Не я и не мой отец, это рак ее убил», — думал Джейн, но язык его не слушался. Спазм сдавил горло.
— Кто знает, возможно, она осталась бы живой. Из-за твоего булыжника бабушка прекратила лечение, отвезла мою сестру домой. Она умерла в своей комнате, камень лежал на ее груди. Она страшно мучилась перед смертью, но бабушка отказывалась от врачебной помощи. Ты пройдешь все круги ада, Патрик Джейн. Я замучаю тебя.
Марк снял зажимы, расстегнул брюки Джейна.
— Небольшое утешение, — голос явно издевался. — Сначала я хочу унизить тебя, чтобы ты понял, через какие муки я прошла. Бабушка лишила меня наследства, запретила появляться в моем же доме. Я была вынуждена бродяжничать, попрошайничать, скатилась на самое дно. Мне пришлось заниматься проституцией, терпеть побои, ощущать себя дерьмом. В этом виноват ты и только ты. Я не могла подобраться к тебе раньше, к тому же, ты был на высоте, почти недоступный. Знал бы ты, как я ликовала, услышав об участи твоей семьи. Я уж подумала, что ты получил по заслугам. Но, к моему негодованию, ты выжил. И вот наступило время расплаты. Ты всего лишь один из тех уродов, которые уверены, что женщинам можно морочить голову, обманывать, использовать, как вещь. Ты и твой отец обвели вокруг пальца мою отчаявшуюся бабушку, она сошла с ума от горя.
— Твоя сестра все равно бы умерла, — не выдержал Джейн. — Она была обречена. Да, я и мой отец виновны в обмане. Но наша вина состоит в том, что мы заставили твою бабушку заплатить большие деньги за ничто. Мне жаль, что твоя жизнь сложилась таким образом. Поверь, я раскаиваюсь в своем поступке. Но в те годы я был вынужден подчиняться отцу.
— Хватит изворачиваться! — воскликнул голос. — Не желаю слушать твои оправдания! Марк, приступай!
Джейн с отвращением и страхом почувствовал прикосновения Марка.
Слабые удары током от электродов, распределенных по члену, заводили вне желания и воли. Джейн старался думать о чем-то совершенно неинтересном, но электростимуляция была сильнее его. Вскоре он начал крутиться на месте от острого возбуждения, сила тока понемногу возрастала, Джейн стонал во весь голос, не в силах сдерживаться. Боль в ранах накладывалась на удовольствие, он уже не знал, где болит, а где обалденно хорошо. В какой-то миг он прижался спиной к стулу, чтобы добавить боли в ожогах, оргазм был невероятно сильным, Джейну почудилось, что у него остановилось сердце.
— Потрясающее представление, — голос снова рассмеялся. — Марк, повтори.
Повторная эрекция была болезненной и уже не приносила удовольствия, но стимуляция продолжалась до тех пор, пока Джейн опять не кончил. Чувство унижения было не менее сильным, чем боль. Третий оргазм подкатил, когда Джейн ощутил пальцы Марка на своих сосках.
— Отлично, — заявил голос. — Марк, приведи его в нормальный вид.
Джейн безучастно отнесся к тому, что Марк его тщательно вытер и застегнул брюки.
— Наверное, это идентично изнасилованию? — задумчиво спросил голос. — Ну да ладно. Если ты попросишь прощения за свой поступок… быть может, я отпущу тебя. Хотя нет. Глупости. Никакого прощения.
Джейн молчал. Кровь стучала у него в висках, сердце бешено колотилось, во рту пересохло. Хотелось умереть, чтобы все прекратилось.
— Продолжай, Марк.
Джейн почти без звука выдержал многочисленные порезы на руках, шее, груди.
— Все, хватит. А теперь расчлени его, — скомандовал голос.
— Вообще-то, это стоит дороже, — возразил Марк. — И я не подписывался на расчленение.
— Что это значит? Немедленно приступай! — возмутился голос. — У нас договор!
— У нас договор на пытки. Но не на убийство.
Джейн услышал удаляющиеся шаги Марка. И наконец-то повисла тягучая тишина. Джейн не знал, сколько он просидел в одиночестве, боль грызла его, заставляя дрожать. Ему еще никогда не было настолько плохо, даже когда он находился в психиатрической клинике. Самым отвратительным было чувство, что он привык к боли.
— Я вернулся, — доложил Марк. — Сейчас ты встанешь и пойдешь со мной.
Он освободил Джейна и помог ему подняться на ноги.
— Что случилось? — запинаясь, спросил Джейн. Марк, крепко удерживая его под руку, ответил:
— К сожалению, заказчики бывают настоящими безумцами. Я не убийца. Ни один человек не умер от моих пыток. Я помогу тебе.
— Спасибо, — пробормотал Джейн. Ему пришлось подниматься по ступенькам. «Подвал. Я был в подвале».
— Сейчас я оставлю тебя. Досчитай до двадцати и снимай повязку. Одноразовый телефон на столике, увидишь. До свидания, Патрик Джейн.
Хлопнула дверь, Джейн стянул повязку и некоторое время простоял на месте, привыкая к свету. Когда глаза адаптировались, он оглянулся. Обычная гостиная обычного дома. Все совершенно новое, наверно, дом тоже был новым, выставленным на продажу вместе с обстановкой. Джейн взял телефон и, попадая мимо кнопок, кое-как набрал нужный номер.
— Лисбон? — Джейн с радостью услышал обеспокоенный голос Терезы. — Я не знаю, где нахожусь. Мне нужна медицинская помощь. Поскорей, прошу.
— Будь на связи, мы засечем сигнал! — пообещала Лисбон. Джейн добрел до дивана и опустился на него, положив рядом телефон. Напряжение схлынуло, он лег, стараясь не задевать искалеченную руку и обожженную спину.
***
— Мы обнаружили четыре видеокамеры, установленные вокруг стола, привинченного к полу. — Лисбон сидела на стуле возле кровати Джейна в больничной палате. Чо стоял у окна, напряженно глядя на улицу, словно там происходило нечто важное. — Боюсь, что твой мучитель снимал тебя для каких-то целей. Конечно, записи пропали.
«Вот и хорошо, — подумал Джейн. — Не хватало, чтобы кто-то увидел издевательства надо мной». Он вспомнил об электростимуляции и чуть не взвыл от злости. Лисбон решила, что лицо Джейна перекосилось от боли.
— Ой, прости, я тебе надоедаю! — Она поцеловала его в лоб. — Отдыхай. Все будет в порядке.
— Ничего не будет в порядке. — Джейн поднял правую руку с перевязанным указательным пальцем. — Ампутация.
— Извини, — ахнула Лисбон. — Прости, я забыла.
Джейн кивнул. Когда Лисбон вышла из палаты, Чо сразу бросился к Джейну.
— Я волновался, — сказал он, гладя его по лицу. — Поиски не прекращались ни на минуту.
Джейн ничего не слышал. Все его мысли вращались вокруг случившегося, он заново переживал страх и унижение.
— Черт, вот черт! — воскликнул Джейн, ударяя кулаком по постели. — И что теперь делать?
— Тебе нужно переехать ко мне. — Чо обеспокоенно смотрел на него. — Хватит жить в мотеле, тебе не кажется, что это глупо? После выписки тебе понадобится уход.
— Только не надо изображать сиделку, — неожиданно резко отозвался Джейн. — Я вполне могу справиться со своими проблемами. Я не беспомощный калека.
Чо заметно обиделся, сказал, что у него дела, и ушел. Джейн остался наедине со своими чувствами и эмоциями. Несмотря на обезболивающие, ему по-прежнему было плохо. Боль маячила на заднем плане, отчего подавленность усиливалась, и Джейну хотелось выть во весь голос.
Вечером Эббот принес телефон, который нашелся в мусорном ящике недалеко от того места, где Джейн сел в машину похитителя.
— Его завернули в бумажный пакет. — Эббот ознакомился с листом предписаний, нахмурился и спросил: — Что ты можешь рассказать о человеке, который тебя пытал?
— Почти ничего. — Из-за ожогов Джейн не мог лежать на спине и у него болели бока от вынужденного положения. — Он назвался Марком, манера речи довольно сухая, почти официальная. Но один раз его прорвало на откровения. Нес всякую чушь насчет боли, в общем, бред.
— Бред? Насколько я тебя знаю, ты способен выдавить пользу даже из чепухи. — Эббот удивленно смотрел на Джейна. — Не хочешь говорить на эту тему? Жаль. По всему получается, что это профессионал высшей категории. Наемный убийца…
— Да мне, если признаться, глубоко наплевать на его профессионализм! — взорвался Джейн. — Он почти искалечил меня!
— Но это не грубая работа. Никаких побоев, глубоких разрезов. Он не собирался тебя убивать.
Эббот подумал, что не стоило вообще пытаться взять у Джейна показания.
— Словно мы попали в суд, а ты адвокат моего палача, — ядовито сказал Джейн.
— Патрик, мы все тебе сопереживаем, — строго произнес Эббот. — Твоя злость понятна и обоснована. Но никто из отдела не является твоим врагом. Не бойся принимать помощь. Джейн?
Тот закрыл глаза.
Во время нахождения в больнице Джейн почти ни с кем не разговаривал. Он отгородился ото всех, включая Чо. Джейн усиленно игнорировал все попытки общения, но желаемого не добился. Коллеги упорно его посещали. Чо постоянно говорил о своей поддержке и любви, пока, в конце концов, Джейн не накричал на него:
— Да ты посмотри на меня! Посмотри! Везде эти уродливые шрамы! А спина на что похожа?
— Меня это не волнует, — невозмутимо ответил Чо. — Шрамы меня не отпугнут, поверь.
— Хватит, Кимбэлл, — устало сказал Джейн. После вспышки негодования он ощутил упадок сил и был вынужден лечь. — Хватит. Пора снять розовые очки.
Но после выписки он все-таки поехал в квартиру Чо.
— Я привез твои вещи из мотеля. — Чо, смущенно улыбаясь, смотрел на Джейна и не знал, что делать. — Ты устал? Может, приляжешь на часок-другой?
— Спасибо, належался, — мрачно ответил Джейн. — Пожалуй, я приму ванну.
— Я наберу воды, — сказал Чо, но Джейн резко ответил:
— Кимбэлл, у меня нет части пальца, но все остальное при мне. Как ты думаешь, я в состоянии повернуть кран?
Он заперся в ванной и долго рассматривал себя в зеркале.
Длинный уродливый шрам на правой руке, там, где была снята полоса кожи. Затем Джейн покрутился, стараясь увидеть спину. Она была покрыта блестящими розовыми рубцами. Джейн вспомнил, как Марк положил на него еще теплую кожу и его стошнило от омерзения.
Белесые шрамы, разбросанные на груди и руках, три горизонтальных рубца на горле. Один широкий порез тянулся из-под левого уха и заканчивался на левой ключице. Джейн уставился на руки. Ногти еще не полностью восстановились, кое-где они слезли. Черные оставшиеся ногти живо напомнили Джейну об иглах. Особое внимание он уделил осмотру культи пальца.
— Я не могу допустить, чтобы Чо заботился обо мне, — произнес вслух Джейн, включая воду. — Я ужасно выгляжу.
Когда он вышел, одетый в халат, Чо успел приготовить чай и легкий обед.
— Собираешься возвращаться на работу? — поинтересовался Чо. Джейн торопливо поднес к губам чашку, чтобы не отвечать.
— Пока ты лечился, выяснилось много чего интересного, — продолжил Чо. — Удалось выяснить личность девушки, которой твой отец продал кристалл. Линн Баркер, единственный ребенок в семье. Родители погибли в автокатастрофе, когда ей было десять лет. Ее воспитала бабушка.
— Марк имеет какое-то отношение к Линн Баркер. — Джейн поставил чашку на стол, и Чо с радостью увидел знакомое выражение азарта на его лице. — Он очень хорошо знал все подробности той сделки. Он размозжил мне указательный палец. Я показал бабушке девушки трюк с обожженным пальцем и чудесным исцелением.
— Этого я не знал.
— Неприятные подробности, — ухмыльнулся Джейн. — Кто такой Марк? Почему он устроил представление? Зачем он меня пытал?
Чо вытащил из кармана пиджака свой неизменный блокнот.
— Среди близких родственников Линн Баркер значатся два троюродных брата. Один из них сейчас живет в Колорадо и у него надежное алиби. Второй брат пропал без вести вот уже как шесть лет. Он просто исчез без всяких объяснений. Словно растворился в воздухе.
— Сколько вообще родственников в семье Баркер? — Джейн, увлекшись рассказом Чо, незаметно для себя съел все, что ему подали.
— Больше нет никого. Уайли проверил все, что мог. Значит, вполне возможно, что твоим экзекутором был второй троюродный брат Линн Баркер, Оливер Хейли. Он одного с тобой возраста. Пока он не исчез, в его послужном списке значилось пять попыток суицида, три нападения на соседей, причем Оливер не ограничивался словесными угрозами. Он старался бить на поражение, и только непонятное чудо помогло ему избегнуть правосудия. И около шести раз его обвиняли в жестоком обращении с животными. Говоря проще, он расчленял кошек и собак. Но так как прямых доказательств не было, Оливер остался безнаказанным. И вот что еще. — Чо ткнул пальцем в блокнот. — Я связался с его братом, Аланом. Он крайне неохотно отвечал на вопросы, отговаривался плохой памятью. Наверное, он боится своего брата. Но он смог вспомнить характерную черту Оливера — патологическая тяга ко лжи.
Джейн поаплодировал.
— Господи, Кимбэлл, ты бы слышал, какую жалобную историю рассказал Марк, притворяясь сестрой Линн Баркер! А все дело, оказывается, в его дефекте. Он не мог не солгать. Но зачем Марк снимал пытки? Чтобы потом пересматривать?
— Снафф. Знаешь, что это?
— Да, псевдодокументальные фильмы с издевательствами и убийствами, — нехотя сказал Джейн. — Ты куда?
— Вообще-то, в офис, — ответил Чо. — Давай, одевайся.
— Я не могу, — вдруг заявил Джейн. — Плохо себя чувствую.
— Оно заметно, — скептически сказал Чо, покачав головой. — Ты комплексуешь из-за рубцов.
— Я не хочу слушать сочувственное перешептывание, — объяснил Джейн. — Не хочу видеть любопытные взгляды. Все будут отводить глаза, чтобы не смотреть на это. Шрамы на горле выглядят так, словно я хотел покончить с собой, но рука дрогнула. Нет, я пока посижу здесь, подумаю.
— Есть замечательные средства, чтобы свести или уменьшить шрамы, — сказал Чо. — Неужели ты до конца жизни проторчишь в квартире? Ты же не юная девица, заморочившаяся от прыщей на лбу.
Джейн посмотрел на него таким убийственным взглядом, что Кимбэлл сразу встал и начал убирать со стола тарелки. Закончив с этим, он торопливо попрощался с Джейном и уехал на работу. И едва за ним закрылась дверь, как Джейн пожалел о своем решении остаться дома. Он подумал, что поедет в офис, но чуть позже, чтобы его появление не выглядело, как бегство от одиночества. Джейн неторопливо оделся и уже собрался вызвать такси, когда на его телефон пришло сообщение.
«Добрый день, Патрик Джейн. Присылаю тебе отрывки из видео. Ты просто звезда. Если возникнут вопросы, я жду тебя через десять минут на улице. Марк».
Джейн перечитал сообщение, прежде чем приступил к просмотру видео. Впрочем, он и так знал, что именно увидит. Первым порывом Джейна было достать из ящика письменного стола пистолет и прикончить Марка. Но он подумал, что стоит удержаться от этого шага. Слишком много проблем могло возникнуть после такого поступка.
«Позвонить Кимбэллу, сказать, что со мной связался Марк. — Джейн было нажал на вызов, но тут же дал отбой. — Нет никаких доказательств, что именно Марк пытал меня. На видео его лицо скрыто маской. Я должен спровоцировать Марка, надо спланировать все так, чтобы он не прикончил меня раньше, чем прибудет помощь. Он психопат и садист, поэтому я имею все шансы умереть. Но его нельзя упускать. Нельзя надеяться, что он расколется при допросе». Джейн написал что-то на листочке, затем все-таки позвонил Чо и сразу выключил телефон.
— Привет. — Марк, невысокий, коренастый мужчина средних лет, одетый в белый свитшот и темно-синие джинсы, стоял у красного «Смарт Форту». — Садись.
— Нет, спасибо, предпочитаю беседу на свежем воздухе. — Джейн напряженно всматривался в Марка и, к своей досаде, не видел ничего особенного. Короткие каштановые волосы, карие глаза, самое обычное лицо с небольшой щетиной. Нет видимых татуировок и пирсинга. Нет колец, часов или цепочек. — Сейчас я разворачиваюсь и ухожу. И твоя задача — попытаться скрыться. Я ведь знаю, как ты выглядишь. И если хочешь шантажировать меня видео, то я не боюсь, что широкая аудитория ознакомится с видом моего оргазма.
Марк слушал его с невозмутимым видом и лишь постукивал ногой по тротуару. В памяти Джейна всплыл этот звук.
— Необязательно куда-то ехать, — сказал он, борясь с гневом и желанием накинуться на Марка. — Можно и тут поговорить, если тебе не хватает общения.
— Ладно, — усмехнулся Марк. — Вижу, что ты потерял веру в себя. Ты совсем не тот Патрик Джейн, который выслеживал Красного Джона несколько лет. Ты преодолел душевное расстройство, смог влиться в команду КБР, подчинил коллег своей воле. Ты уверенно шел к победе, хотя однажды убил по ошибке не того человека. Но все-таки ты сумел достичь цели. Знаешь, я одобряю твой поступок. Макалистер был настоящим психопатом, он заслуживал смерти.
— Откуда ты все это знаешь? — Джейн не заметил, как приблизился вплотную к Марку, не отрывая от него взгляда. — Откуда?
— Садись, — коротко ответил Марк. Джейн подчинился.
— Не волнуйся. — Марк ехал быстро, но осторожно. — Я сотворил из тебя произведение искусства. Да, конечно, можно добавить несколько штрихов. Например, на бедрах или на ягодицах. Уверен, мистеру Чо понравится твой новый вид.
— Заткнись, — прошипел Джейн. — Это тебя не касается.
— Возможно. Ты ничего не имеешь против мексиканской кухни? Отлично. — Марк словно не замечал, насколько разозлен Джейн. Он отпускал шутки по поводу водителей, которых обгонял, широко улыбался и посматривал на Джейна так, будто они были старыми добрыми друзьями. Это сильно злило Джейна, но он сдерживался.
Ресторан «Фонда Сан Мигель» в это время дня не был заполнен посетителями.
— Что будешь есть или пить? — спросил Марк, когда ему подали меню. Джейн ничего не ответил. Он взглянул на официантку, которая почему-то затаила дыхание, стоя возле клиента. Девушка смотрела на его руку с искалеченным пальцем, и выражение ее лица было довольно брезгливым. Джейн спрятал руку под столом.
— Хорошо, если ты стесняешься, то я пока закажу вино. Карту вин, пожалуйста.
— Ты работал в «Ассоциации Блейка»? — спросил Джейн, едва официантка отошла от столика. Марк покачал головой.
— До чего же ты нетерпелив, Патрик. Да, я состоял в этой организации и, признаюсь, получил драгоценный опыт. Столько материала для совершенствования, ты себе не представляешь! Спасибо, мисс. — Марк выбрал вино и заказал фрукты. — Ты зря отказываешься от обеда. Здесь невообразимо вкусные блюда из морепродуктов.
— Ты мстишь мне за развал «Ассоциации»?
— Что за глупое предположение! — Марк вздохнул с обиженным видом. — Нет, я и так знал, что организация рано или поздно будет раскрыта. Невозможно безнаказанно столько лет убивать, шантажировать, похищать и тому подобное. Нет. Дело не в «Ассоциации».
— Ты родственник Линн Баркер и решил припомнить мне аферу с чудесным кристаллом? — Джейн начал улавливать настроение Марка. Слишком много пафоса, ложь и нарочитое поведение — это ширма. Настоящий Марк был похож на скальпель, которым так мастерски орудовал. Холодный, отточенный, безжалостный.
— Ты почти угадал. Честь и хвала ФБР! — Марк снял воображаемую шляпу. — А вот и вино! Благодарю.
Он протянул наполненный бокал Джейну.
— Выпьем за более близкое знакомство.
Джейн сделал глоток и не мог не отметить превосходный вкус вина.
— Да, несчастная Линн Баркер моя родственница. Да, в свое время я был чрезвычайно зол на тебя из-за кристалла. Понимаешь, дело в том, что после смерти престарелой миссис Бава — это бабушка Линн — я и мой брат должны были получить наследство. Ведь мы являлись единственными живыми родственниками миссис Бава. Но, черт возьми! — Марк с силой поставил бокал на стол. — Бабка спятила от страха за внучку. Она потратила много денег, чтобы вылечить Линн. Все случилось быстро, никто не успел ей помешать. Она раздавала деньги всяким проходимцам, вкладывала в фонды, в больницы, платила врачам. И все без толку. А деньги таяли. Я пытался ее вразумить. Последней каплей был кристалл. Это была агония и Линн и старухи. Когда я стал убеждать старую дуру выбросить кристалл и отправить Линн в больницу, старуха выгнала меня из дома. Вычеркнула из завещания. Впрочем, мой брат тоже ничего не получил. Старая идиотка завещала деньги какому-то многообещающему проекту по борьбе с онкозаболеваниями.
— И ты взъелся на меня? — Джейн допил вино, и Марк налил ему еще.
— Представь, да. Я отдавал себе отчет в том, что не стоило спорить со старухой. Я понимал, что ты совсем ни при чем. Линн все равно бы умерла. Но меня возмутила наглость, с которой ты со своим папашей продали кусок камня отчаявшемуся человеку. Это безнравственно, непорядочно и должно быть наказано.
— Ты меня наказал. Так что тебе еще надо?
— Уже ничего. — Марк взял кисть винограда. — Ты узнал правду, я насладился твоими страданиями.
— Ты лгал, что не наслаждаешься, — напомнил ему Джейн.
— Разве? Хммм, извини. — Марк прикоснулся к волосам Джейна. — Но тебе понравилась электростимуляция, не так ли? Это пронзительно сладко, правда? Ощущения уникальные, хочется получать еще и еще. Я прав?
Джейн автоматически кивнул и спохватился:
— Ты думал, что ФБР не найдет родственников Линн Баркер и не выяснит, что у нее не было сестер или братьев?
— Нет, я так не думал. Я же не дурак. — Марк протянул руку ладонью вверх, на которой лежало несколько виноградин. — Возьми.
— Не хочу, спасибо. Значит, ты не выдумал историю скорбящей сестры Линн Баркер, которая жаждала мести много лет. Ты рассказал о себе, Оливер Хейли? Но что в истории правда, а что ложь?
— Скажем так, проституция, нищета — это вранье. — Марк подозвал официантку и попросил принести еще бутылку вина. — Оливер взял и умер для общества. Появился Марк. Мне понравилось работать с твоим телом и я бы не отказался еще от пары сеансов шрамирования. Не бросай такие взгляды, будто собрался прикончить меня прямо здесь. Ты никогда не докажешь, что именно я пытал тебя в том подвале. Пластическая операция, другая зубная карта, отпечатки пальцев отсутствуют. Даже если ДНК-экспертиза докажет, что я — Оливер Хейли, родственник Линн Баркер, что с того? Никому не возбраняется исчезать. Поверь, я постарался, чтобы в «Ассоциации Блейка» не осталось никаких следов моего присутствия. Впрочем, это было несложно.
Джейн пил вино, как воду и вскоре ощутил легкое опьянение. У него закружилась голова, он схватился за край стола. Марк быстро расплатился и помог Джейну выйти из ресторана.
— Все будет в порядке, — повторял он, бережно поддерживая Джейна под руку и почти заталкивая его в машину. — Я помогу тебе, не переживай.
По пути Джейну стало лучше, и он потребовал остановиться.
— Но ты не будешь вырывать руль из моих рук, не так ли? — Марк направился в пригород. — Мы же не хотим попасть в аварию?
Джейн изобразил уснувшего. Но ему не пришлось долго притворяться. Джейн все еще чувствовал себя уставшим, к тому же, он измучился от бессонницы. Поэтому выключился и проснулся, когда ощутил чьи-то руки на своей заднице. Возмутившись, Джейн оттолкнул Марка.
— А что тут у нас? — Марк повертел в руках телефон, который вытащил из заднего кармана брюк Джейна. — Ах, какой ты недоверчивый! Что ж, придется заняться вандализмом. Он снял крышку с телефона, вытащил сим-карту и поджег ее зажигалкой. Дождавшись, пока кусочек пластика полностью оплавится, он скомандовал:
— Сюда! Ну, чего ждешь?
— Любезности закончились? — спросил Джейн, выходя из машины. Огромный пустой гараж, пахнущий пылью, места в нем хватило бы для трех машин, намного больших, чем миниатюрный «Смарт». Под потолком горели две люминесцентные лампы, засиженные мухами. Джейн думал, что Марк будет скандалить из-за телефона, но вместо этого он спокойно произнес:
— Это дом, который часто использовали члены «Ассоциации», на улице нет камер наблюдения, район тихий.
Он открыл дверь, ведущую в дом, и жестом пригласил Джейна войти. Полы покрывала густая пыль, мебели не было. Марк провел Джейна через гостиную, на окнах которой были опущены ролеты, потом по коридору и остановился перед одной из дверей.
Комната была минимально обустроена для проживания: кровать, застеленная желтым покрывалом, вешалка с вещами и журнальный столик с ноутбуком. Марк закрыл дверь на ключ и, подойдя к Джейну, сказал:
— Я хочу увидеть результат своей работы.
— Мне что, раздеться? — с нервным смехом спросил Джейн. Марк кивнул, добавив:
— Впрочем, если ты не хочешь сам, я могу тебе помочь.
Не дожидаясь ответа от Джейна, он расстегнул пуговицы на его пиджаке.
— Не надо. — Джейн снял пиджак и жилет, замешкавшись с рубашкой. Марк положил руку на руку Джейна, остановив его. Он провел пальцем по шраму, который тянулся от уха и до ключицы, чуть придавливая его ногтем. Джейну стало неприятно; он сделал шаг назад, но натолкнулся на кровать и, не удержавшись на ногах, сел. Марк немедленно оседлал его бедра, продолжая исследовать шрамы.
— Такая тонкая кожа, нежная, приятная на ощупь. Под ней чувствуется биение артерии, мне стоило нажать на скальпель и кровь брызнула бы из-под него, — говорил он. Помимо своей воли Джейн заслушался его монотонным негромким голосом. Он откинул голову назад, подставляя шею прохладным пальцам Марка. Тот наклонился и притронулся кончиком языка к шрамам на горле, потом прикусил их, постанывая от возбуждения.
— Ты не понимаешь, не оцениваешь своей красоты. Я сделал тебя лучше, теперь ты совершенный, идеальный… Я сниму с тебя рубашку, а теперь ложись. О, это похоже на произведение искусства. Я бы мог любить твои шрамы долгие годы. Я бы нарисовал острием ножа новые узоры на твоих боках, вдоль позвоночника, я бы дополнил следы ожогов. Россыпь точек на плечах, глубокие извилистые линии там, где я бы снял кожу. Ты не представляешь, какое восхищение вызывает во мне вид следов ножа на теле. Вот тут, — он поцеловал изуродованную ключицу, — и тут. Вот на этом месте, где ребра прикрепляются к грудине. Сама по себе кожа похожа на чистый лист. Она нуждается в росписи. Повернись, я хочу увидеть спину.
Марк водил руками по спине Джейна, и тот не мог не признать, что это доставляло удовольствие. Пальцы Марка не причиняли боль, они ласкали уродливые рубцы, массировали их, разглаживали, растирали. Джейн расслабился, положив голову на согнутые руки. Это был самый чудесный массаж за всю его жизнь. Джейн знал, что нельзя расслабляться, от Марка можно было ожидать все, что угодно. Но массаж был таким приятным, хотелось закрыть глаза и будь что будет.
Сказка закончилась довольно грубо: Марк перевернул Джейна на спину и вытащил из-под подушки две пары наручников: одну для рук, вторую для ног. В один миг он надел наручники на Джейна, приковав его к изголовью кровати.
— Пора нам завершить нашу историю. — Марк соскочил на пол и ногой вытащил из-под кровати кожаную сумку. — Ты ведь оставил телефон дома? И мое сообщение не стер? Бьюсь об заклад, что нацарапал записку. Думаешь, я не понимаю, зачем ты поехал со мной? Изобразил пьяного, был покорным и не сопротивлялся? Ты хочешь, чтобы меня поймали с поличным, когда я буду резать тебя на куски? Но я сомневаюсь, что ФБР найдет этот дом. «Ассоциация» владела им несколько лет. Не нашли тогда, не обнаружат и сегодня.
Марк еще раз провел пальцами по телу Джейна, будто пересчитывая шрамы.
— Я хотел отделить твою голову. Она бы чудно смотрелась на подушке, глаза закрыты, кровь уже не течет. Губы посинели от оттока крови, вокруг носа залегла тень. Но, увы, сила крови неукротима. Гарантирую, что стена напротив была бы залита. А я так не люблю. Эстетика прежде всего. Никакой резни, развороченных животов, дурно пахнущих внутренностей. Это удел мясников.
Он поправил покрывало на кровати.
— Вот так будет замечательно. Странно, я думал, что ты начнешь меня уговаривать. Приведешь сто тысяч аргументов. Джейн лихорадочно соображал, что делать. Почему-то он был уверен, что фэбээровцы быстро его отыщут. Хотя сейчас, когда сим-карта была сожжена, задача усложнялась.
— Расстанемся, как после страстной, неземной любви. Я буду представлять, что у нас был животный секс, что ты заставил меня кричать от боли. Но нет, так не получится. — Марк открыл стенной шкаф и достал оттуда три видеокамеры на штативах.
— Кто или что мешает тебе заняться сексом? — Джейн не был расположен к плотским утехам, но ему было нужно отвлечь Марка.
— Заманчиво, но, пожалуй, откажусь. — Марк установил камеры вокруг кровати, затем взял из сумки секач для мяса. — Инструмент для позера, тебе не кажется? Орудие маньяка. Грубая штука. Зато действенная. Два удара и грудная клетка вскрыта. Ну, может, три удара.
— Марк, подожди, не делай этого. — Джейн был бы рад говорить менее жалобным тоном, но вид сверкающего лезвия и решительность на лице убийцы вызвали в нем приступ панического страха. — Остановись! Давай поговорим, обсудим. Ты сказал, что хочешь продолжать меня шрамировать. Признаюсь честно, я боюсь боли, всегда старался ее избегать. Но если так хочется… И ты говорил об эстетике, какая эстетика с секачом? Нож, опасная бритва, но не орудие для разделки туши.
— Замолчи. — Марк надел клеенчатый фартук и перчатки до локтей. — Я несказанно рад своему фетишу, но деньги — это деньги. Публика любит грязную расчлененку, чтобы брызги летели во все стороны, вопли, хрипы, пена изо рта. Да, конечно, я могу примерно час медленно резать тебя тонким ножом. Но что-то у меня нет на это настроения. Найду другую жертву.
— Для чего эти видеокамеры? Решил снять кино для развлечения? — Джейн прислушивался к любым звукам, доносящимся с улицы. Но там было тихо.
— Не для своего развлечения. — Марк ослепительно улыбнулся. — Знаешь, что такое снафф? Ну да, конечно ты знаешь. К слову, не все они постановочные. Извини, лично я не собираюсь попадать в кадр. — Марк надел белую маску, с прорезями для глаз и рта. — Я скромный человек, мне не нужна слава подобного рода. Итак, мистер Джейн, сейчас ты станешь главным персонажем видео. За него я получу много денег. Ой, забыл извиниться за ложь. Признаюсь, я слишком много лгал. Люблю это делать, люблю приукрашивать истории, добавлять детали, нагнетать обстановку. Да, я злился на тебя, но ты же не думаешь, что я носился с местью много лет? Нет, конечно же нет. Мне нужны деньги. Я и раньше продавал снафф. А ты подвернулся под руку случайно. Хотя нет. Не случайно. Я много лгу, извини. Ничего не могу с этим поделать, ложь так и лезет из меня. Поэтому меня считали психом, но я же не виноват, что люблю приукрасить свою речь?
Марк погладил Джейна по груди.
— Я давно хотел проделать с тобой все эти фокусы. Ты постоянно вертелся под ногами, выпендривался, лез на рожон, так и просился под нож. Честно, Джейн, у тебя каких-то заклепок в голове не хватает. Другой бы успокоился, затих, остепенился. Но нет, только не ты. По-прежнему скачешь, словно у тебя девять жизней. Так, ладно, я заболтался, придется редактировать запись, стирать свой треск. Но перед твоей смертью я хотел расставить все точки над «i». Чтобы ты не умирал, окруженный ложью. Все дело в деньгах, дружок.
— Марк, подожди! — Джейн осознал, что как никогда близок к смерти. Хотя и до этого момента он попадал в весьма опасные ситуации, но всегда рядом были те, кто прикрывали его или выручали из передряг. Лисбон, Чо, Ригсби и Ван Пелт, Эббот и Уайли. Джейн знал, что часто подвергал их риску быть убитыми или ранеными, из-за него их могли отстранить от дел или уволить.
В данный момент Джейн был наедине с убийцей, и никто не знал об их месторасположении. По плану, наспех придуманному Джейном, Чо, не дозвонившись ему в ответ, должен был приехать домой. Джейн был на все сто процентов уверен, что Кимбэлл так и сделает. Прочитав короткую записку, Чо отследил бы сигнал со второго телефона. И нашел бы Джейна.
«Я идиот, — со странным восторгом подумал Джейн. — Господи, да я в самом деле придурок!».
— Начну с ног. Знаешь, сказав, что я не калечу людей… я немного солгал. Та-а-ак, наверно, лучше тебя раздеть.
Он расстегнул брюки Джейна и начал их стягивать вместе с бельем. Закончив с этим, Марк проверил видеокамеры и снова взялся за секач. Он откашлялся и громко произнес:
— Уважаемые зрители! Все, что тут происходит — истинная правда. Этот человек сейчас будет убит. Сначала я отрублю ему ноги по частям. Стопа, голень, бедро. Это будет весьма кроваво, обещаю. Затем я перейду к рукам. Конечно, при условии, что жертва будет жива. И последним аккордом моего представления будет голова. Вы увидите, как я умею мастерски перерубать шею. Спасибо за внимание.
— Оливер! — закричал Джейн. — Оливер, перестань! Остановись, пожалуйста!
Марк рукой придавил его правую ногу к кровати и нанес первый удар. Джейн и сам не понял, как сумел избежать принудительной ампутации. Он вырвался из железной хватки Марка и сумел рывком убрать ноги из-под удара. Секач опустился на кровать, прорубив покрывало, простыню, и воткнулся в матрас.
— Портишь фильм, — заметил Марк. Джейн сорвал голос и теперь только стонал. Он сходил с ума от страха перед смертью, потеряв всякую надежду на спасение.
— Вот так, замечательно. — Марк нажал на правое колено Джейна, заставив его выпрямить ноги. — Сейчас вы все-таки увидите, как можно произвести ампутацию стопы. Вдруг что в жизни случится. Главное — зафиксировать пациента, а не то промахнетесь.
Он поставил ногу на колено Джейна.
— Удар необходимо наносить резким движением, не колеблясь. Вот здесь находятся сухожилия. Перерубив их и мышцы, вы попадете на кости. Особое сопротивление вам окажет пяточная кость.
Джейн зажмурился, словно от этого что-то зависело. В голове у него творился настоящий дурдом.
— Скажи зрителям «привет»! — воскликнул Марк, занося руку с секачом над ногой Джейна. Оглушительный грохот ломающейся двери заставил его остановиться.
***
Кимбэлл Чо никогда не позволял себе быть рассеянным. Но после того, как Джейн попал в передрягу, Чо постоянно думал о психическом состоянии партнера. Он знал, что Джейн не разрешит ему проявить заботу, ну разве что совсем чуть-чуть.
— Не отвечает? — сочувственно спросила Лисбон, увидев, с каким выражением лица Чо звонит домой. — Ты только что приехал сюда, не могло с Джейном что-то случиться за это время.
— Он мне позвонил и отключил связь. Уснул, что ли?
— Да, это вполне в его стиле. — Лисбон постучала пальцем по подбородку. — Но он был в таком душевном раздрае… не спал ночами. Врач хотел прописать ему снотворное, но Джейн наотрез отказался. Он спал прошлой ночью?
— Не знаю, его ведь только сегодня выписали. — Раздраженный Чо вскочил и снова сел. — У меня такое впечатление, что не все в порядке.
— Дома есть снотворное или алкоголь? — Уайли почти мгновенно подключился к разговору. После смерти Веги он сильно тосковал и изо всех сил пытался заглушить боль. В частности, Уайли старался участвовать в жизни своих коллег.
— Нет ни того, ни другого. — Чо снова взял телефон. — Разве что пара банок пива. Знаете что… я поеду домой.
— Кимбэлл, прекрати, — серьезно сказала Лисбон, подходя к его столу и становясь так, чтобы не дать ему пройти. — Джейн самостоятельный человек, он не нуждается в опеке. Ты его только разозлишь.
— Почему он не отвечает? — Чо опять встал. — Лисбон, не мешай. Я обязан поехать домой, ты не знаешь, что Патрик сейчас переживает. Он не хотел возвращаться домой, хотел уехать в мотель. Он жутко переживает из-за шрамов.
— Я поеду и посмотрю, — вызвался Уайли. — Если что, позвоню.
— Так будет лучше, — кивнула Лисбон. Чо молча бросил ему ключи.
Уайли преследовал три цели: помочь другу и удовлетворить свое любопытство. Он давно хотел узнать, как живут Чо и Джейн, при этом осознавая, что это любопытство может вызвать бурную реакцию с обеих сторон. Но сейчас Уайли просто было некуда себя девать, чтобы не думать о Мишель.
— Джейн! Это я, Уайли! — сказал он, войдя в квартиру. — Ты в порядке?
Он сразу увидел телефон Джейна, лежащий прямо на полу, чуть дальше от двери. Под телефоном был бумажный лист с надписью «смс, телефон 2, Оливер, красный „Смарт Форту”». Уайли для проформы прошелся по квартире, но Джейна нигде не было. Тогда Уайли взял телефон и открыл последнее сообщение. От видео его затошнило, придя в себя, Уайли без промедления позвонил Чо. Тот немедленно сорвался с места и поехал домой.
Чо ознакомился с сообщением, скрипнул зубами, сжал кулаки. Немного успокоившись, он выдал Уайли номер телефона, приказав: «Отследи». «Смарт Форту» красного цвета был объявлен в розыск.
Чо выглядел невероятно спокойным, даже умиротворенным, но все вокруг понимали, насколько он взвинчен.
— Господи, да он сейчас кого-нибудь убьет, — шепнула Лисбон Уайли. Тот сказал «да», напряженно всматриваясь в монитор.
— Странное дело, сигнал теряется в этом районе, — сказал Уайли, указывая точку на карте.
Чо ударил ладонью по столу, заставив всех в офисе вздрогнуть.
— Извини, Уайли, — сквозь зубы процедил он. — Эббот, группа захвата готова?
Район, в котором засекли сигнал, был полузаброшенным: много закрытых домов, выставленных на продажу. Но по всему было видно, что в итоге все здесь пойдет на снос.
— Кошмар, сколько обыскивать нужно… — протянул Уайли, который в последний момент запрыгнул в машину к Лисбон. — Чо наводит на меня страх.
— Все произойдет быстрее, чем тебе кажется, — успокаивающе ответила Лисбон. — Главное, чтобы Джейн остался цел и невредим.
Команда осматривала район с двух сторон, двигаясь навстречу друг другу. Чо, держа пистолет наготове, так сильно нервничал, что боялся убить случайного встречного в доме. Поэтому он не входил первым.
В одном из гаражей обнаружился красный «Смарт Форту», и Чо сказал Лисбон: «Удержи меня». Ей не надо было подробно объяснять, что он имел в виду. Чо не хотел убивать того, кто издевался над Джейном. Он хотел посмотреть ему в глаза, чтобы знать, с кем имеет дело. Он хотел, чтобы преступник умер от смертельной инъекции, в то время, как Чо наблюдал бы за этим процессом.
Бесшумно двигаясь, группа захвата вошла в дом.
— Что это? — тихо спросил Уайли, идя следом за Лисбон. Он успел надеть бронежилет, выглядя в нем немного забавно. Его жизнерадостное лицо контрастировало с бронежилетом и с общей обстановкой.
— Кто-то кричит. — Лисбон переглянулась с ним. — Чо, там!
Но он уже сам услышал приглушенный крик Джейна. Первым его порывом было желание вышибить дверь, но Чо знал — скоропалительное решение могло привести к смерти Патрика. К тому же, было неизвестно, сколько там людей. Поэтому он встал напротив двери, но не поднял пистолет: Чо не знал, где именно в комнате находится Джейн.
После выноса двери перед Чо развернулась ужасная картина: обнаженный Джейн извивался на кровати, а некто в белой маске, полностью закрывающей его голову, навис над ним с секачом в руке. Он повернулся к двери и, произнеся «Вот черт!», застыл на месте.
— Брось оружие! Руки за голову! — заорал кто-то из группы захвата, а Чо боролся с желанием вышибить мозги ублюдку. Мужчина стянул с головы маску и, презрительно ухмыльнувшись, почти незаметным движением перерезал себе горло секачом. Лезвие было настолько острым, что без проблем рассекло кожу и гортань. Мужчина постоял несколько секунд, а затем тяжело повалился на пол, дергая руками и ногами. Чо бросился к кровати и, прежде чем освободить Джейна, прикрыл его простыней.
— Ты как? — сиплым от волнения голосом спросил Чо. — Подожди, я сейчас.
Он обшарил карманы умирающего и нашел ключи от наручников. Тем временем Лисбон вызывала медиков, Уайли стоял, мрачно глядя на преступника, и было видно, как он сдерживает рвотные позывы. Чо расстегнул наручники на ногах Джейна и начал его одевать.
— Черт, Кимбэлл, — смущенный Джейн посмотрел на отвернувшуюся Лисбон, — руки!
— Сейчас, — повторил Чо, застегивая на нем брюки. — Терпение надо иметь.
— Я думал, что вы не явитесь! — Когда опасность миновала, Джейн начал приходить в себя, и к нему вернулась прежняя непосредственность. Он задвинул на второй план недавно перенесенный страх, подумав, что переживет его позже. Чо снял вторые наручники. — Долго же вы искали!
К его удивлению, Чо не сильно, но ощутимо ударил его в нос.
— За что? — Джейн зажал пострадавшую часть лица ладонью. — Да за что же? Меня тут едва не расчленили!
Лисбон сразу вышла из комнаты, утащив за собой Уайли.
— За твой эксперимент с жизнью, — прошипел рассерженный Чо. — Чем ты думал, отправляясь на прогулку с этим маньяком?
— Да я знал, что ты меня найдешь, — оправдывался Джейн, надевая рубашку. — Кимбэлл, все хорошо закончилось! Разве не так? Кстати, Чо, кроме Оливера был еще водитель, который меня похитил. Подожди, Кимбэлл, не оставляй меня здесь!
Чо стремительно покинул комнату, в которую вошли парамедики. Джейн почти с истерикой отказался от врачебного осмотра и отправился на поиски Чо.
Тот стоял во дворе, разговаривая с Эбботом по телефону. Увидев Джейна, Чо отвернулся.
— Кимбэлл, посмотри на меня. — Джейна было непросто сбить с толку. Бледный, помятый и взъерошенный, он разминал запястья, на которых остались следы от наручников. — Кимбэлл. Я согласен, что вел себя неправильно. Но ты должен меня простить.
— Должен?! — заорал Чо.
Лисбон ушам своим не поверила, услышав это, и выскочила из дома, спеша погасить конфликт в самом начале. Лисбон знала: Чо взбесится из-за легкомысленности Джейна.
— Кимбэлл, прости. — Джейн почти заискивающе смотрел на Чо и мельком оглянулся. Меньше всего ему хотелось, чтобы кто-то видел, как он просит прощения. Он понимал, что гордость неуместна, ведь его вина была очевидна.— Я виноват, прошу, извини.
— Уайли, ты не поверишь, но я впервые слышу настолько искреннее раскаяние в голосе Джейна, — негромко произнесла Лисбон на ухо Уайли. Он усмехнулся, хотя все еще чувствовал себя паршиво. Вид смерти вызвал в нем желание немедленно уйти в отставку.
Все, кто присутствовал при том, как Чо и Джейн выясняли отношения, разумеется, ощущали неловкость и быстро разошлись кто куда. Джейн успел кому-то сказать, что дом использовала «Ассоциация Блейка», поэтому предстояло тщательно обыскать подвал и само здание.
— Кимбэлл. — Джейн продолжал смотреть на него несчастными глазами.
— Еще немного, и я бы нашел кучу мяса вместо тебя. — Чо положил обе руки на его плечи. — Ты думал об этом?
— Вообще-то да, — ответил Джейн. — Думал. Но я знал, что ты меня найдешь. И я не ошибся.
Чо тяжело вздохнул и указал в сторону своей машины.
— Иди туда, сядь и молчи. Дома поговорим.
Никто не видел, насколько довольным выглядел Джейн, направляясь к машине.
@темы: Миди
понедельник, 19 октября 2015
Поздравляем участников и читателей с началом феста!
С сегодняшнего дня, по воскресенье включительно, здесь будет выкладываться по одному-два текста, голосование начнется по завершении, в следующий понедельник.
С сегодняшнего дня, по воскресенье включительно, здесь будет выкладываться по одному-два текста, голосование начнется по завершении, в следующий понедельник.
@темы: Организационное
пятница, 16 октября 2015
Уважаемые участники феста!
Напоминаем, что работы принимаются до 18 октября 23.00 на email: [email protected]
Выкладка начинается с 19 октября.
Отпишитесь, пожалуйста, о степени готовности ваших текстов в комментариях к этой записи. Те, кто участвует анонимно, могут написать на умыл сообщества.
UPD: И, пожалуйста, не забудьте указать в шапке, если вы принимаете участие анонимно. Форма шапки стандартная, название, автор/переводчик (или анонимно) фандом, пейринг, рейтинг, размер, саммари, отказ от прав и обязательно все предупреждения. Если есть специфические (не ситуационные) кинки тоже лучше указать отдельно.
Напоминаем, что работы принимаются до 18 октября 23.00 на email: [email protected]
Выкладка начинается с 19 октября.
Отпишитесь, пожалуйста, о степени готовности ваших текстов в комментариях к этой записи. Те, кто участвует анонимно, могут написать на умыл сообщества.
UPD: И, пожалуйста, не забудьте указать в шапке, если вы принимаете участие анонимно. Форма шапки стандартная, название, автор/переводчик (или анонимно) фандом, пейринг, рейтинг, размер, саммари, отказ от прав и обязательно все предупреждения. Если есть специфические (не ситуационные) кинки тоже лучше указать отдельно.
@темы: Организационное
понедельник, 07 сентября 2015
Итак, дорогие участники феста! Всего было подано девятнадцать заявок: пятнадцать в посте и четыре заявки на анонимное участие в умыл.
Напоминаем, что работы принимаются до 18 октября 23.00 на email: [email protected]
Выкладка начинается с 19 октября.
Если есть вопросы и пожелания - пишите.
Желаем вдохновения всем авторам и переводчикам!
Напоминаем, что работы принимаются до 18 октября 23.00 на email: [email protected]
Выкладка начинается с 19 октября.
Если есть вопросы и пожелания - пишите.
Желаем вдохновения всем авторам и переводчикам!
@темы: Организационное
воскресенье, 06 сентября 2015
Образец для подачи заявки на участие в мультифандомном кинк фесте:
Образец заявки:
1. Ник
2. Для связи (умыл, емейл)
3. Фандом
4. Планируемый размер текста (мини, миди, макси)
Ждем заявок в комментариях к этому посту.
Авторы, которые хотят принять участие в фесте анонимно, могут подать заявку на умыл сообщества.
Образец заявки:
1. Ник
2. Для связи (умыл, емейл)
3. Фандом
4. Планируемый размер текста (мини, миди, макси)
Ждем заявок в комментариях к этому посту.
Авторы, которые хотят принять участие в фесте анонимно, могут подать заявку на умыл сообщества.
@темы: Организационное
среда, 26 августа 2015
Дорогие потенциальные авторы! Голосование показало, что большинству участников удобнее перенести фест на более позднее время. С учетом идущей сейчас Фандомной Битвы, а так же того, что некоторые собираются писать миди или даже макси, мы переносим сроки проведения феста на неделю с 19 по 25 октября, чтобы все желающие смогли поучаствовать. И напоминаем всем, кто проголосовал, не забудьте подать заявку на участие в фесте. Заявки принимаются до воскресения 6 сентября включительно.
@темы: Организационное