День седьмой, заключительный-2

[MultiKinck]

Название: Пашка
Автор: Алеон
Фандом: Ориджинал
Пейринг: Талгат/Паша
Рейтин: NC-17
Размер: Мини, 2225 слов
Саммари: Противоположности притягиваются, через страх, себя можно изменить, на неизведанное можно решиться.
Отказ от прав: написано для Мульти кинк феста
Предупреждения: совсем немного мата, местами графично, вуайеризм, римминг


Когда он дошел до заброшенного хутора, сумерки сиреневой пеленой проступали над медленно остывающей землей. Из-под шелестящих крон старого сада наверняка тянуло прохладой, как и от высокой, по пояс травы. Но этого совсем не ощущалось. Наоборот, в висках ломило всё сильнее, а дыхание жгло горло сухим жаром неумолимо повышающейся температуры. Казалось, рюкзак весит целую тонну. Пашка давным-давно снял бы его с плеч, если бы мог вспомнить о его существовании. Беспамятство кружило рядом, подступая всё ближе. Только инстинкты сродни животным, заставляли его продолжать двигаться в поисках укрытия. Сил хватило лишь до порога маленького сруба, почти по окна, вросшего в землю. Пашка, крепко вцепившись руками в косяки, попытался затащиться себя в темнеющий проем двери, но запнулся об высокий порог и полетел вниз, в душный, беспросветный мрак, уже не в состоянии заметить крепких рук подхвативших его.
В себя Паша пришел, когда за крошечным оконцем солнце уверенно растворяло чернильный мрак ночи. Он лежал в том самом срубе, на широкой деревянной лавке у окна, под низким сводом давно небеленого потолка. По обнаженной коже мягко скользила мокрая ткань, резко отдающая укусом. Её держали сильные длинные пальцы красиво вылепленной ладони. В движении на руке проступал изумительной выразительности рельеф мышц. Эту красоту Пашка, сын искусствоведа и художника, выросший в окружении многочисленных альбомов, каталогов и репродукций, заметил бы даже в куда более бессознательном состоянии. Его обхаживал мужик. На первый взгляд – слегка за тридцать, со строгой складкой между чуть нахмуренных бровей и плотно сжатыми губами. Пристальный взгляд серых глаз скользил по телу следом за тряпкой. Странные глаза. Больше всего они смахивали на наглухо закрытые бойницы. В них не выражалось ничего – ни интереса, ни любопытства, ни тягости от неожиданно свалившейся на голову обузы. Под левым глазом тонкий шрам подчеркивал рысий разрез глаз. Отросшие как попало, волосы гармонично сочетались с короткой щетиной небрежно выскобленных щек.
Расслабленные горячкой мозги напрочь отказывались паниковать от близкого присутствия другого, не шибко одетого мужика. Работая в аварийном режиме минимального напряга, они сухо констатировали наличие длинной шеи, широкого разворота плеч, ладно скроенного торса.
Заметив взгляд Паши, мужик отложил тряпку в сторону, встал и молча отошел к темнеющей в углу печке. Откуда вернулся спустя минуту и так же молча протянул ему жестяную кружку. Паша попытался приподняться на локтях, но обессиленно рухнул назад, больно ударившись затылком. На голову неожиданно опустилась широкая ладонь, легонько погладила пару раз, чуть взъерошила волосы и мягко скользнула под ушибленный затылок, осторожно приподнимая голову. Рта коснулся край кружки. Почувствовав влагу, Паша разлепил запекшиеся губы и жадно припал к кружке, переведя дух, только допив всё до капли. Во рту остался вкус горечи и трав. Он бы опять рухнул на твёрдую лавку, потратив остатки сил на питье, но мужик снова помог - осторожно уложил, придерживая под голову и за плечи. В доме по-прежнему царила тишина. Хозяин явно не страдал болтливостью. Уже уплывая в сон, Паша почувствовал, как его укрывают, тщательно и аккуратно. Он не смог промолчать и едва слышно выдохнул:
- Спасибо.
Руки чуть уловимо дрогнули. Закончив укрывать ещё бережнее и осторожнее, чем до того, мужик ушел.
Пашка просыпался ещё раз, глубокой ночью. На окне стояла свеча, закрепленная в расколотой бутылке, в компании кружки с настоем. Под лавкой обнаружился старый, облезлый ночной горшок, накрытый крышкой. Пашка питьем воспользовался, горшком – нет.
Когда он проснулся снова, солнце стояло высоко в небе. Чувствовал себя неплохо, - как для недавней лихорадки,- выспавшимся и отдохнувшим. Осторожно встав на ноги, Паша внимательно прислушался к себе, но не обнаружил никаких порывов снова грохнуться в обморок. На дальнем краю лавки лежала сваленная в кучу одежда. Лишний раз напрягаться не хотелось, как и одевать пыльную одежду на покрытое липким потом тело. Вытащив из вороха вещей шорты, пару дней назад бывших джинсами, он натянул их на голую задницу и потопал наружу, искать удовлетворения хотя бы части своих базовых потребностей. Окрестности оказались ожидаемо пустынны. Только из-за дома раздавался невнятный шум. Отлив в ближайшие кусты, Паша пошел на шум, справедливо рассудив, что в этих краях, кроме как давешнему мужику, шуметь больше некому. Поспешность этого решения Пашка осознал, как только повернул за угол.
Там, в тени разлапистого дерева, под импровизированным душем плескался его заботливый хозяин, открытый всем ветрам и нескромным взглядам. Вот уж перед кем меркли всемирно знаменитые скульптуры и полотна. Из подвешенного перевернутого бутля тонкой струей лилась вода, каждой каплей облизывая высокое, поджарое тело. Крепкие, мускулистые руки медленно, почти лениво, елозили по коже мочалкой. Грация и плавность движений гипнотизировали. Расслабленно покачиваясь, мужик подставлял под воду то спину, то грудь, отчего та покрывала блестящей плёнкой все впадинки и выпуклости, беспощадно проявляя всю его животную притягательность. Паша и хотел бы уйти, пока нос набок не своротили, но не мог. Ни рукой, ни ногой пошевелить не мог. Только и мог, что глазами вести следом за мочалкой.
Прежде ему не доводилось ловить себя на столь остром интересе к другому мужчине. Он был общительный парнем, без комплексов и особых заморочек. Легко заводил знакомства. Совал свой любопытный нос всюду, если только это ему было интересно. Был легок на подъем. Но никогда никто не привлекал его настолько, что хотелось подойти, прикоснуться и больше не отпускать.
Желание было неожиданным, и таким сильным, что Пашу накрыло испугом. Он смог развернутся и броситься прочь, обратно, в безопасную темноту сруба, где не было места странностям и страстям. Правда, сопровождал его на этом пути внимательный взгляд серых глаз. И Паше очень повезло, что он не видел вспыхнувшего в них огня.
Отсидевшись немного в доме, Паша встретил вернувшегося хозяина нарочито бодро.

- Спасибо, что не дал загнуться. Ничего, что я на «ты»? – он радушно протянул руку, изо всех сил демонстрируя уверенность и спокойствие, которых не чувствовал. – Кстати, меня Паша зовут.
Тот молча, внимательно просканировал Пашу с головы до ног и обратно, и протянул руку в ответ, сжав ладонь в крепком рукопожатии:
- Талгат.
- Ого, как это тебя угораздило?
Талгат дернул плечом, будто соглашаясь с этим «угораздило». Или же отметая вопрос, как не стоящий внимания. Имя действительно слабо сочеталось с вполне славянской внешностью. Лишь немного раскосые глаза выдавали наличие южных кровей. Отойдя к печке, под металлический лязг, достал и поставил на лавку закутанный в старье горшок. Дополнив сервировку складной ложкой и непонятного вида лепешкой, Талгат обронил:
- Поешь. Нужно восстанавливать силы.
После чего снова ушел. Компактно устроившись у окна на лавке, выступавшей столом и стулом в одном лице, Паша шустро заработал ложкой. Питаться не всухомятку ему не доводилось дней десять. Последний раз он ел горячее ещё дома, перед экспедицией. Тем временем Талгат работал – расчищал заросший двор. Не найдя подручных средств, он вручную прореживал заросли травы. Её высота существенно уменьшилась и уже вырисовывалось нечто похожее на тропу. Талгат всё так же не обременял себя лишней одеждой, работая в одних мешковатых штанах. Палящее солнце, ползущее по небосводу, существенно ограничивало выбор гардероба. Двигаясь плавно, без суеты, он завораживал красотой тренированного тела. Паша очень сомневался, что без постоянных усилий, можно было вылепить такое. Капли пота, ползущие по спине Талгата, стекали в ложбинку меж ягодиц, приоткрытую сползшими штанами. Они вызывали у Паши много разных чувств. Правда, недоумение, сомнение и осторожность все больше размывались возбуждением. Горшок с недоеденной кашей покинуто стоял рядом.
Когда хозяин вернулся в дом и предложил освежиться, Паша с радостью ухватился за возможность улизнуть. Стараясь не отсвечивать стояком, вполне уверенно проступающим под поношенной джинсой, он наскоро откопал в рюкзаке маленькое полотенце и выскочил из сруба.
Уменьшив струю до минимально возможной, Паша стоял, подставив лицо воде, но это откровенно плохо помогало привести мысли в порядок. Желая освежиться, одновременно задержавшись за этим делом подольше, он тщательно мылся, подставляясь под импровизированный душ. После помывки, пытаясь вытереться крошечным куском ткани, Паша увидел Талгата, напряженно наблюдающего за ним из глубины темнеющего проема дверей. Он зажмурился и с силой потер лицо ладонями. Снова посмотрел на дом, но там уже никого не было. Паша продолжил вытираться, рассеянно водя тряпкой по телу, не в силах избавиться от смутного сожаления внутри.
Вернувшись в дом, он обнаружил, что его хозяин снова куда-то подевался. Паша провел полдня, мучаясь от ничегонеделанья. Он перебрал все свои вещи, заново уложил рюкзак, скорректировал предыдущий маршрут. Заглянул в каждый угол сруба, пытаясь узнать побольше о человеке его подобравшем. Впрочем, последнее ему ничего не дало, кроме того, что он знал и так: место давно заброшено. Только чистота и определенные вещи, выбивающиеся из общей темы, говорили о том, что его заново взялись обживать.
Паша промаялся до вечера. Когда начало темнеть, а Талгат так и не объявился, Паша решил ужинать один. Он доел остатки каши. Заели её сухариками, найденными на дне рюкзака. И лег спать, по крайней мере – попытался. Сна не было ни в одном глазу. Паша без конца перебирал, и перебирал свои эмоции в этот день, свою реакцию на Талгата. Пытался вывести общий знаменатель – и никак не мог. Он не знал, что ему делать дальше, как поступить. Сделать вид, что ничего не было, закрыть глаза на того, кто перевернул всю душу, поставил внутреннее «я» с ног на голову… Паша не хотел так. Проворочавшись на лавке до глубокой ночи, Пашка вырубился.
Пробуждение было странным. Сон медленно отступал, настойчиво прогоняемый внешними раздражителями. Плед, в который он укутался с вечера, отсутствовал, по обнаженно коже гулял пронзительный холодок, а у него на бедрах, едва касаясь его, сидел Талгат. Полностью обнаженный, охеренно красивый, и да, на все двести процентов, возбужденный Талгат! Паша забыл, как дышать.
Талгат кончиками пальцев скользил по телу Пашки. Его взгляд, не отрывавшийся от руки на теле, казалось, проникал прямо под кожу. Жар вспыхивал и разгорался ярким костром, стоило лишь Талгату провести рукой. Что-то неуловимо хищное пряталось в его чертах лица, что-то, что уже видело жертву, предназначенную для себя. Паша не отрываясь смотрел ему в лицо, впитывая демонстрируемую им жажду, восторг, страсть, безумие и неотвратимость. Заметив внимание Паши, Талгат не остановился, наоборот, его серые глаза впились в зеленые Пашкины, проникая под черепушку, вытаскивая на свет Божий все тайные желания и греховные помыслы. Полная луна, заливавшая всё ослепительным молочно-белым светом, лишь помогала ему в этом. Рука Талгата двинулась вверх и легла ему на горло. Большой палец прошелся по губам, с силой смяв их. Оттянул нижнюю губу, скользнул по кромке влажных зубов. Инстинктивно, Паша сжал вокруг него губы. Тихий рокот вырвался из груди Талгат. Он отдернул руку и стремительно наклонившись, смял губы Пашки горячим ртом. В голове тонко зазвенело, уши заложило, из груди по телу, яркими всплесками, потек головокружительный восторг. Когда Пашка очнулся, Талгат, немного отстранившись, пытливо всматривался ему в лицо. Что-то такое он увидел там, рассмотрел на холсте из плоти и крови, что вызвало на его губах жесткую, многообещающую ухмылку. Склонившись к Паше снова, Талгат принялся вдумчиво, тщательно покрывать его кожу поцелуями, засосами и легкими укусами. Местечко под ухом, возле ключицы, грудь, пах, нежная кожа на сгибе локтей: он не пропускал ни одного чувствительного места, раня своими касаниями навылет. Паша метался на лавке, то вскидываясь вверх, то пытаясь вжаться в твердую древесину, тянулся за прикосновениями и обессиленно падал вниз, измученный жаждой большего. Медные волосы потемнели от пропитавшего их пота. В вихре урагана, поглотившего всё, он перестал думать, мучится и решать. Его вели инстинкты, и пока ещё далекая, смутная цель.
Талгат, зацеловав Пашку от шеи и до пальцев ног, мягко потянул его за руку, переворачивая на живот и ставя на колени. Измученно всхлипнув, Паша прогнулся в пояснице, повинуясь настойчивым рукам. Ануса коснулось теплое дыхание в сочетании с влажным, бархатистым языком, Пашка забился на лавке, не в силах выносить большего. Крепкие руки до синяков вцепились ему в бедра, заставляя остаться на месте. И принимать, и плавиться, и терять себя, снова, и снова, и снова. Когда Талгат приставил к приоткрывшейся дырке набухшую, багровую, блестящую от смазки, головку члена, Пашка уже не осознавал ничего, кроме настойчивой потребности заполнить голодную, всепоглощающую пустоту внутри. С первым толчком внутрь, он застонал. И продолжил стонать не переставая. Сначала тонко и жалобно, пока Талгат раскачивался, осторожно втискивался внутрь, Потом настойчиво, пока Талгат наращивал темп. Потом - хрипло и сорвано, когда тот яростно вбивался, стремясь втиснуться по корень.
Кончил Пашка, почувствовав обжигающий всплеск внутри, взорвавшись и разлетевшись на атомы, растворившись в накрывшей его темноте.
Проснулся Пашка от солнечных лучей, лезущих в лицо. Поморщившись, он отвернулся от окна и немного приоткрыл глаза. Рядом, на лавке, неподвижно сидел Талгат, согнув ногу и опершись подбородком о колено. Он пристально всматривался Пашке в лицо. Складка меж бровей обозначилась резче, губы были плотно сжаты. Мысли, бродившие в его голове, лежали на лице хмурой тенью.
Паша протянул руку, провел пальцем по складке, разглаживая её и прохрипел:
- Привет.
Твердые губы Талгата, которые он теперь знал на вкус, тронула мягкая улыбка, отразившаяся в его глазах:
- Привет, как ты?
- Необычно, - ухмыльнулся Пашка.
- Это как?
- Необычные ощущения. Во всех смыслах. Для меня подобное непривычно. Да ты и сам мог заметить вчера, наверное. – Пашка смущенно и чуть взволнованно посмотрел на Талгата. У того прям чёртики весёлые в глазах запрыгали:
- Заметил-заметил, не волнуйся. И оценил. – Шепнул довольно Талгат Паше на ухо, вытягиваясь рядом.
- Ты скажи лучше вот что, это наш трах тебя расколдовал – и ты из отшельника превратился в болтуна или ещё что случилось?
Талгат гулко расхохотался, чуть не свалившись с лавки:
- Скорее твоя задница расколдовала мою «волшебную палочку». – Он с намеком, пошло подвигал бровями.
Талгат переплелся пальцами рук с Пашкой и посерьезнев в одну секунду, продолжил:
- Я думал ты пришел по мою душу.
- Как это? – Пашка недоуменно свел брови.
- Грохнуть меня пришел.
Пашка смотрел на Талгата открыв рот. Потом едва выдавил из себя:
- А что, у кого-то для этого есть повод?
- Ну, к земледелию я не тянусь, дауншифтингом не страдаю, делай выводы сам, с каких таких делов я эту глухомань обживаю.
Пару минут прошли в тягостном молчании.
- И что теперь? – Пашка расстроенно уткнулся в подмышку Талгату.
Он помолчал, потом невесомо поцеловал Пашу в висок и ответил:
- Как что – жить. Столько, сколько получится, столько, сколько отмерено, стараясь не упустить то, ради чего стоит жить.